Остаток ночи прошел спокойно.

Но на следующую Каин проснулся, явно ощущая, что он не один. Он слышал топот маленьких лапок, как будто по комнате бегало существо размером с кота.

Страх встал в горле горьким вязким комом, сердце громом бухало в ушах, но не могло заглушить навязчивое: топ-топ-топ-топ…

Каин чувствовал, как существо замедлилось, словно обратив внимание на его пробуждение. Он чувствовал, как оно медленно, немного неуклюже карабкалось на постель, цепляясь за простыню. Его ноги коснулась мохнатая лапа с маленькими пальчиками.

Страх сменился паникой, в голове стоял оглушительный звон. Существо продолжило свой путь по кровати, подбираясь к изголовью. Каин чувствовал прикосновение жесткой шерсти к своим рукам и чужой взгляд.

Когда Существо перебралось с постели ему на грудь, Каин понимал, что кричит – не как двадцатилетний мужчина, а как мальчишка – но в комнате царила тишина. Он отчаянно пытался вспомнить слова хоть одной молитвы, но гул в ушах и тяжесть Существа, подбирающегося к глотке, путали мысли.

Первая строка Покаяния стала оглушающей вспышкой. Зажмурившись, Каин вцепился в нее сознанием. Существо занервничало, зашипело, спрыгнуло на пол – и одновременно с этим Каин осознал, что снова может двигаться. Он тут же свесился с кровати в попытке найти незваного гостя.

Конечно, под кроватью никого не было. Как и во всей комнате.

Этой ночью заснуть больше не удалось.

Очередное утро выдалось тяжелым. Горн и резкое пробуждение ослепили вымотанный организм. Каин устало потер лицо руками, пытаясь прийти в себя. Каждое пробуждение давалось все тяжелее и тяжелее. Сначала он списывал кошмары и легкие галлюцинации на нервное перенапряжение: слишком много всего произошло в последнее время.

Леннард медленно, словно мышцы работали не в полную силу, поднялся с кровати, открыл шкатулку, лежавшую под подушкой. Недовольно цокнул языком. Ignifer улетал быстро. Он не помнил точно, в какой момент превысил положенную дозу. Поначалу Каин принимал по капсуле утром – чтобы хватило сил на дежурство и изматывающие тренировки, – и вечером. Просто чтобы заснуть и не видеть тень, что постоянно стояла за дверью.

«Я всегда смогу остановиться. В любой момент».

Каин кинул в рот капсулу.

Однажды он упомянул при Эредис о своих проблемах со сном. Та внимательно посмотрела на него, а затем пожала плечами.

– Правильно, зачем себя мучить. Бросишь, когда почувствуешь себя лучше.

И в голове просветлело от ее слов.

В рот отправилась вторая капсула.

Каин раскусил ее, не раздумывая, еще не понимая, что уже опасно, смертельно болен.

Обстановка в Магистериуме начала налаживаться. Магов, что были участны в разбое и порче Ignifer подвергли обряду очищения тотчас, как только алхимики доставили из столицы свежую партию. О погибших иолатах говорить было запрещено, но по Магистериуму бродили слухи, что рыцарь-капитан Вудроу ограничился тем, что приказал отправить письма с соболезнованиями родителям несчастных.

Дни шли. Становилось хуже. Кошмары учащались, вцепились кривыми когтями в явь, заставляя разум метаться в огне. И уже не в силах превозмочь желание спрыгнуть со стены вслед за тремя учениками, Каин попросил отпуск.

Конь медленно трусил по мощеным улицам на самую окраину города. За городской чертой раскинулась небольшая деревенька. Ее жители занимались земледелием, и богатые поля исправно давали урожай. Возможно, и Каина ждала бы судьба земледельца. Он точно так же ходил бы сейчас за плугом, перевязав лоб, чтобы пот от палящего солнца не застилал глаза. Если бы ему не посчастливилось родиться четвертым. Несмотря на мольбы матери, отец отдал его в Орден еще до того, как он толком научился ходить. И когда Каин возвращался на несколько дней домой, отец всем своим видом выказывал, что ему не рады. Но несколько лет назад отец ушел к лучшим людям, и теперь младший Леннард приезжал домой куда охотнее.

Брусчатка сменилась пылью деревенской дороги. Каин остановил коня, спешился и пошел пешком, с удовольствием втягивая носом запах меда, дождя и поля. Краем глаза он видел, как блекнет под палящим солнцем несуразная долговязая тень Ignifer, тащившаяся за ним от самого Магистериума – и тихо ликовал.

Дорога потянулась между деревянных крестов, украшенных цветными лентами. Их было ровно столько же, сколько и домиков: каждая семья ставила свой крест одновременно с тем, как их дом вставал под крышу. По преданию, это должно было охранять семью от беды. На праздники к крестам приносили угощения, чаши с родниковой водой, платки и вышитые полотенца: задобрить добрых духов, дать им умыться и отдохнуть в долгой дороге.

Дома здесь были выкрашены в яркие чистые цвета, крыши украшали резные коньки.

Каблуки военных сапог глухо стучали по сухой дороге, оставляли в пыли четкие следы.

На окраине, рядом с домом семьи Леннард, стояла таверна. За всё время своего существования она так и обзавелась названием, но ее знал каждый путник: только там подавали восхитительный сливочно-лимонный пирог.

От полей доносилась ладная песня пахарей, перекликающаяся с полуденным колокольным звоном небольшой деревянной церквушки. Жизнь кипела. За аккуратно смастеренными заборами переговаривались козы, по улочкам сновали туда-сюда женщины – молодые и уже в возрасте, но одинаково прибранные и ухоженные.

Каин остановился перед невысокими резными воротами.

Его родной дом был похож на все остальные. С высоким крыльцом, яркими ставнями. Раньше за ним следил отец Каина, но после его смерти дом перешел к Дженне – первой по старшинству. Но вся хитрость заключалась в том, что Дженне, как женщине, не позволялось принимать никаких решений, связанных с материальным имуществом. Поэтому обязанность поддерживать хозяйство в приличном состоянии легла на плечи ее мужа Бранта. Брант был человеком суровым, недоверчивым. Он держал пасеку, и дело это было достаточно прибыльным.

Входная дверь открылась, выпуская во двор сначала двух ребятишек-погодок, а затем и саму главу семейства. Заметив Каина, вставшего у ворот изваянием, Дженна опустила на землю таз со стираным бельем и пошла навстречу младшему брату, промакивая руки передником.

– Ну, наконец-то! – заявила она вместо приветствия, сурово глядя на Каина снизу вверх. – Ты в курсе, что мы видели тебя в последний раз два года назад? Я думала, ты сдох.

Мужчина слабо улыбнулся.

Дженна была старше его почти на одиннадцать лет. Сейчас ей было тридцать с хвостиком, и этот хвостик остался на ее лице первыми морщинками возле уголков глаз. Он помнил, как впервые приехал домой. Ему было пятнадцать. А она смотрела на него так же сурово. И уже снизу вверх. Это было странно – узнавать ту, которую знал только по письмам…

– Заходи в дом. Лири уже накрывает на стол.

Дженна забрала у Каина поводья, чтобы отвести коня в стойло к единственному соседу.

Как только Каин перешагнул порог, на него тут же налетел вихрь, состоящий из светлых волос и серых глаз, и сжал его в объятьях, от которых иолат едва не испустил дух.

Лири была второй по рождению и первой, кто удостоился любви отца. И единственной из всех его детей. В отличие от грубоватой, неуправляемой Дженны, Лири была мягкой и нежной. Ее отдали замуж в шестнадцать лет и весьма удачно – за молодого камергера короля Атлона. Молодая семья тут же обзавелась детьми. А через три года Лири овдовела: в замке произошел пожар, унесший много жизней. После этого она так и не вышла замуж. Вернулась в родной дом и отдала сердце детям.

Ужин прошел в легкой радостной суматохе.

А после того, как тарелки опустели, Дженна подошла к Каину, придержала его за локоть.

– Побудешь со мной, пока буду мыть посуду?

Леннард кивнул.

Плеск воды и мерный стук тарелок убаюкивали. Каин сидел в кресле, закинув ногу на ногу, и медленно моргал, борясь с подступающим сном. Но он замечал, как поглядывала на него Дженна. В очередной раз, поймав на себе ее взгляд, он выпрямился.