– Свою половину я уже успокоил! И ты, Нинка, – он не мог сдерживать смеха, – ты тут своими трусами не тряси. Рыцарей не пугай! Все понятно? Они сегодня будут весь двор от снега чистить! Думаю, возражений ни у кого не будет.

Соседка растерянно держала в руках остатки белья, Серега осторожно стащил за лямку «шлем» и неловко отдал хозяйке. Тетя Нина как-то безропотно взяла его и прижала к груди. Отцу не все было ясно, и он, как и мать, не понимал «технологии» случившегося.

– Ты тоже в рыцарей играл?! – спросили они меня почти хором.

Пришлось все рассказать, за исключением того, что третьим был Сашка. Его мы не сдали. Правда, никто особенно и не расспрашивал, сколько нас там было…

После три дня в хоккей не играли, мне еще и книги запретили читать.

Специальных лопат всем мальчишкам, желающим чистить снег, не хватило. Особенно старательно расчищали под окнами проплывающей «кормы». Она несколько раз выглядывала из-за белоснежных занавесок, удивленно щурилась, всматриваясь сквозь стекло, и резко их задергивала.

Заснеженный двор был идеально расчерчен дорожками. Наши сверстники из соседних домов ничего не понимали. А родители еще долго называли нас рыцарями…

Большой белый эмалированный таз ярко выделялся на пышном ковре июньской зеленой травы. Сашка и Сережка, присев на корточки и смешно расставив в стороны ноги в сандалиях, с любопытством смотрели в него. Точнее, даже не смотрели – они завороженно уставились на содержимое таза, не замечая ничего вокруг.

Уже разогретое летнее утро дышало расцветающим шиповником, беспрестанным жужжанием пчел и шмелей в невысоких, аккуратно подстриженных липах. Из открытых нараспашку окон доносились ароматы готовящихся обедов, чуть слышные звуки радио.

Я только что проснулся, не завтракая, выскочил на улицу, и залитый солнечным светом двор буквально ослепил меня этим белоснежным тазом. Любопытство заставило вприпрыжку подбежать к друзьям и тоже заглянуть внутрь…

Восторг от увиденного заставил забыть обо всем на свете, присесть рядом с друзьями и тоже наблюдать, не отводя глаз, как в доверху наполненном прозрачной водой тазу плавают крупные желтые и красные, отливающие медью караси. Их темные силуэты с расправленными прозрачными плавниками не торопясь передвигались на белом фоне, создавая неповторимый калейдоскоп, от которого нельзя было оторваться.

– Ну что, нравится?

Дядя Жора, сосед, возник за нашими спинами неожиданно, и его вопрос застал нас врасплох.

– Да! – сказал Сашка.

– Очень! – произнес Сережка.

– Где вы их поймали? – задал вопрос я, и мои друзья хором подхватили:

– Где? Где? Как?!

Добрая улыбка тронула уголки губ дяди Жоры, и он загадочными глазами показал на удочки, стоящие у дверей сарая.

– Удочкой, на червя. Да вы и сами можете наловить, идти недалеко… На озере, где впадает Старая речка.

В любом детстве, у всех ребят есть своя река, свое озеро, своя роща. У одних это находится рядом, а у других эти места связаны с бабушками и дедушками.

Моим друзьям и мне повезло! В районном центре Пружаны, недалеко от Бреста, у нас все было рядом: лес, где росли дубы и сосны, речка-канавка и целых два озера – практически в городе. А дальше, в велосипедной доступности, по лесам и полям имелось бесчисленное количество самых разных по размерам озер, рек и каналов вдоль осушаемых болот.

Небольшая Муха протекает ручьем по задворкам и впадает в реку Вец практически в центре Пружан, а дальше уже Мухавец (совсем неширокий, быстрый, летом заросший по берегам травой, а в воде – колышущимися водорослями) был заселен самой разной рыбой. Щуки, налимы, пескари, плотва, вьюны – можно перечислить почти все виды рыб, живущих в реках и озерах Беларуси. К осени вода становилась прозрачной, и тогда многочисленные стаи пескарей были хорошо видны на песчаных перекатах.

Именно с пескарей началось мое рыболовное детство. Они практически всегда хорошо ловились на удочку, и сейчас, к сожалению, можно только вспоминать, что в те годы не представляло большого труда наловить этих маленьких вкусных рыбок на жареху, а то и побольше, чтобы завялить их до янтарного, почти прозрачного состояния.

Правда, в этом случае появлялся риск, что вяленую рыбу приберут отцы под пиво, обычно после бани. Еженедельная баня с парилкой, с душистыми березовыми и пышными дубовыми, иногда можжевеловыми вениками запомнилась, полюбилась и стала привычкой, образом жизни. Мы парили друг друга, старательно мыли, сушили и проветривали парную, намыливали и хлестали вениками своих отцов, стараясь друг перед другом показать взрослость и самостоятельность.

У многих мужчин на теле красовались разные по рисунку и цвету шрамы от ранений – свидетельства, что они воевали. Зная это, мы смотрели почтительно, но мельком, стараясь не выказывать любопытства. Ордена и медали на пиджаках и кителях в День Победы все объясняли без лишних слов…

…Но вернемся в то солнечное, «карасиное» утро. Мы разбежались по квартирам, приставая к родителям с одной просьбой: нам нужны были деньги, чтобы купить леску, поплавок, грузила и крючки. Каждый выскочил с зажатой в руке мелочью, а кто и с рублем.

Магазин был недалеко, сбросились, и дух коллективизма позволил купить каждому по рыбацкому набору, да еще отдельно все, что могло пригодиться в качестве запасных снастей. Удочки вырезали из орешника, как мы потом узнали, уже малопригодного в это время года для такого предмета, но на бамбуковые денег не хватало. (Позже желание иметь настоящие, высокие рыбацкие сапоги, хорошие снасти и велосипед, чтобы ездить «далеко» на рыбалку, заставило нас идти работать, сбивать, как мы говорили, «колотить» ящики на консервном заводе.)

Через час снасти были приготовлены, мы на удивление быстро получили у родителей разрешение, и можно было идти на рыбалку. Но дядя Жора объяснил, что днем ловить карасей не получится: они в это жаркое время не клюют…

Утомительное ожидание вечера скрасили тренировки по забрасыванию крючка, грузила и поплавка в наполненную водой бочку. Сережка разошелся и начал тренироваться в колодце, но его быстро оттуда погнали. Все привыкли пить чистую колодезную воду, поэтому елозить снастями по земле и потом забрасывать их в колодец было, по мнению взрослых, абсолютно недопустимо.

К вечеру из нас уже получились довольно ловкие удильщики: мы научились менять поплавком глубину, залихватски делать далекие и близкие забросы.

Ожидание вечера сменилось мальчишеским нетерпением, и как только солнце стало приближаться к куполам церкви, мы взяли удочки, банки из-под сапожного крема – их содержимое было тайно и безжалостно выброшено, крышки пробиты гвоздиком, чтобы поступал воздух, а внутри копошились темно-красные навозные черви. На школьном опытном участке, где проходили уроки по ботанике и труду, накопать этой замечательной наживки для рыбалки не составляло большого труда.

Дорога на озеро шла мимо речки, которая протекала рядом, буквально в полукилометре от дома. С удочкой и червями пройти мимо стаи пескарей, которые сверкали в прозрачной воде, освещенной заходящим солнцем, было невозможно. Поплавок прыгал по течению, было видно и грузило, и крючок, и пескарей, которые стремительно набрасывались на червя… И оказывались пойманными. Маленькое ведерко Сережки очень быстро наполнилось. Мы бросили на пальцах, кому вернуться домой, чтобы отнести рыбу, и жребий выпал на меня. Я понесся по улице, аккуратно держа в руках ведро, чтобы не расплескать рыбу.

Заскочил домой, схватил на кухне небольшой таз, в котором обычно варили варенье, налил воды, выплеснул туда пескарей и побежал обратно. В боку кололо, но перед глазами мелькали уже большие караси, и это заставляло ускорять бег.

Друзья к этому времени наловили еще пескарей, выломали веточку ивы с развилкой, сделали кукан и нанизали на него рыбу. Мы смотали удочки и продолжили свой путь.

Когда повернули с центральной улицы в переулок, солнце почти село. В воздухе запахло влажной свежестью, и чуть слышный шум водопада у дамбы вмешался в звуки городской улицы.