Мы убежали к развалинам старой бани, вышли переулком к кинотеатру, но на углу стоял милиционер, а за ним солдаты.

– Все, – сказал Серега, – остается только по пожарной лестнице забраться на крышу кинотеатра и оттуда посмотреть, что делается во дворе.

Быстренько залезли и подползли к краю крыши. Осторожно, по одному, посмотрели во двор. Он был пуст, по периметру стояли солдаты, милиция, на углу военком, отец и дядя Леня что-то обсуждали.

Игорь, как всегда, не мог не схохмить:

– Ну все собрались: артиллерия, авиация и танкисты… Пехота подойдет, и пойдут в наступление на бомбу!..

Расхохотались громко, от души, да так, что внизу услышали, и пошли на нас в наступление.

Пожарная лестница была одна, и внизу уже стояли два солдата и милиционер.

– Спускайтесь вниз!

– Быстро спускайтесь! – продублировал команду милиционера солдат.

– Нет! Быстро не надо, потихоньку, не сорвитесь, – сказал милиционер.

Здание кинотеатра высокое, но спускаться не страшно. А вот что нас ждет внизу?

– Спускайтесь, спускайтесь! Никто вас наказывать не будет, – повторил милиционер.

Молча переглянулись, Серега пошел первым. Как только он спрыгнул с лестницы, его сразу поймал солдат. Мы задержались, ожидая, что будет с Сергеем? Тот не брыкался, послушно стоял рядом с солдатом. Но это еще ничего не значило: Серегу надо было знать. Когда мы по очереди стали спрыгивать с нижних ступенек, двое солдат и милиционер подошли прямо под лестницу, встречая нас. Вот в это время Сергей и рванул за сараи.

Мы были схвачены и отведены в комендатуру. Дежурный посадил нас напротив, дверь выходила внутрь двора, огороженного глухим забором, там же находился часовой. Бежать было некуда…

Зазвонил телефон, дежурный взял трубку, нахмурил брови, молча зашевелил толстыми губами, как мы поняли, начал повторять то, что ему говорили.

– Машина с песком выехала, саперы отдельно, – он поднял на нас глаза, и брови его полезли на лоб. – Так. Четверо. Лет по одиннадцать-четырнадцать, загорелые. Нет, только трое. Да, трое, у меня напротив сидят. В камеру посадить? – Дежурный недоумевающе посмотрел на нас. – Командир дивизии приказал?.. Отец рядом?! Слушаюсь, товарищ полковник! Есть накормить в камере, товарищ полковник. Так точно, товарищ полковник, родители волноваться не будут, вы сообщите?! Так точно, есть!..

Он положил трубку, уже с любопытством посмотрел на нас:

– А где четвертый? Четвертый-то где?

Мы сидели молча, тихо было и в кабинете, и когда солдат открыл дверь, она заскрипела неожиданно громко.

– Всех в камеру, воды им и хлеба. Вечером, если хорошо будут себя вести, напомнишь, позвоню в часть, привезут на завтрак кашу. – Дежурный чуть усмехнулся, глядя на наши вытянувшиеся от удивления лица. – Ну что, гвардейцы? Подъем и – в камеру шагом марш!

Поднялись, переглянулись. Идти в камеру не хотелось, но открытая перед нами дверь звала, а еще и офицер встал из-за стола, посмотрел строго и кивнул молча в сторону улицы.

Солнце еще не село и, пока мы пересекали небольшой двор, сопровождало нас. В камере пахло свежей краской, сапожным кремом и еще чем-то непонятным. Тяжелые двери закрылись, лязгнул засов. Маленькое зарешеченное окно, широкие, выкрашенные коричневой краской нары, на столе три алюминиевые кружки с водой, три больших ломтя хлеба… И полная неизвестность – когда выпустят?..

Есть хотелось чрезвычайно. Мы долго потом вспоминали, каким необыкновенно вкусным был тот хлеб. Через некоторое время солдат принес нам чайник и буханку черного. Мы дружно набросились на еду, и скоро всех потянуло ко сну. Но тут Игорь вспомнил:

– А как же там наша бомба?

Обсудили разные варианты, но ни к чему не пришли. Примолкли, лежали, ворочались, вздыхали, завидовали убежавшему Сереге.

Продержали нас часа два, почти до темноты.

Идти домой по понятным причинам не особенно хотелось, но возле комендатуры мы увидели моего отца, который разговаривал с дежурным, а рядом стоял не кто иной, как наш друг Серега. Он улыбнулся, увидев нас, и пошел навстречу. Мы обступили его и наперебой стали расспрашивать, что и как. Серега некоторое время помолчал для пущей важности и, пока отец не обращал на нас внимания, сказал:

– Все, взорвали бомбу! Приехала машина… ну, такая большая, ЗИЛ-157, в кузове был песок. Взяли бомбу, аккуратно положили в кузов и повезли за город, а там и взорвали.

Мы стали расспрашивать, что видел, что слышал… Серега смутился и начал говорить что-то невнятное. Чем дольше мы расспрашивали, тем больше у нас возникало вопросов. А потом приятель вздохнул, опустил глаза и сказал:

– Ребята, да меня самого, как только бомбу загрузили, поймали, посадили в милицейскую машину и – в отдел. Потом привезли моего отца и при нем долго расспрашивали, где мы нашли бомбу, как копали и несли, кто видел, кто что говорил…

Серега тяжело вздохнул, и нам стало его даже жалко. В это время подошел мой отец, молча посмотрел на нас и махнул рукой в сторону дома…

Во дворе соседский мальчишка рассказал, что когда приехали саперы и осмотрели бомбу, то пришлось эвакуировать жителей еще двух соседних домов. Шума было и гама!.. Хорошо, что дома на шестнадцать квартир. Быстро выселили.

Долго говорить нам родители не дали, загнали по квартирам, день закончился.

Утром я проснулся и выбежал во двор. Две соседки развешивали белье, торопясь занять свободные веревки. Одна увидела меня и сказала:

– Вот, герой – притащил вчера войну во двор!

– Да мало войну, смерть притащил! – Вторая женщина недружелюбно посмотрела на меня и вздохнула. – А ты видела, как эту проклятую бомбу повезли: медленно, как на похоронах. Первый раз видела, как смерть повезли хоронить. – Она посмотрела на купола церкви, резко тряхнула двумя руками мокрое полотенце, набросила его на веревку и закрепила двумя большими деревянными прищепками, подписанными синим чернильным карандашом.

Сашка, Серега и Игорь вышли во двор, мы сидели вчетвером на скамейке, начинался новый летний день. Дядя Леня тоже появился во дворе, посмотрел на нас, одернул лацканы пиджака, как будто поправил ремни портупеи, улыбнулся:

– Ну что, гвардейцы, собрался экипаж?! Вам нельзя вчетвером сходиться, опять что-нибудь этакое придумаете. Расходитесь-ка лучше…

Наши дороги разошлись, но не скоро. Впереди были еще пять долгих лет детства и юности. Бомбу мы запомнили навсегда.

Хочешь, я подарю тебе меховые рукавицы?

– Иван, но они тебе тоже очень нужны!

– Конечно, в тайге не обойтись, когда сильные морозы… Но видишь: они армейские, трехпалые, а у меня указательный палец не лезет…

Выпавший по ночному холоду снег к утру подтаял, напитался водой. Тайга посветлела, помолодела. Спрятала морщины распадков, оврагов, долин, по которым текли реки, бежали ручьи. Ветер трепал красные и желтые осиновые листья, которые уже не могли скрыть приближение зимы.

Нефтепровод тянется по острову, пересекая тайгу, болотистые мари с севера на юг, и в самом узком месте Татарского пролива уходит дюкером под воду на материк. По всей трассе в небольших деревянных домах живут люди, по одной семье на каждом блокпосту – они следят за исправностью трубы. Трассовый проезд вдоль всего нефтепровода – это своего рода контрольно-следовая полоса, совсем как на границе.

Обходчик проснулся рано. От первого снега двор стал чище и аккуратнее, грязь, размешанная тракторами и вездеходами, только угадывалась узором под белым покрывалом.

Шестой блокпост – это 160 километров от районного центра. Глушь: тайга, сопки да медведи – постоянные хозяева здешних мест.

Обходчик Иван был заядлым охотником и каждую осень приобретал лицензию на медведя. И тогда проверка нефтепровода становилась своего рода проверкой границы, где нарушителями могли стать только косолапые. Хотя Иван круглый год не только осматривал нефтепровод, но и примечал, кто ходит, куда ходит, и не только по следам – иногда видел мишек издалека.