Тем временем экипаж вертолета установил радиоантенну, чтобы проинформировать штаб, что мы все еще живы и добрались до места. Чуть позже Сергей объяснил пилотам, где правительственные чиновники просят их приземлиться в следующий раз, через 48 часов, и вертолет взмыл в небо.

Провинциальный штаб, как и все в Тбенгмеантьее, находился неподалеку. Это был тихий городок, лишь несколько японских мотоциклов и русских джипов, проезжающих по темно-красным земляным дорогам, нарушали его спокойствие. Квадратные домики с деревянными и бамбуковыми крышами, окруженные частоколами, располагались на просторе. Возможно, Тбенгмеантьей красив в сезон дождей. Сейчас, в зной, здесь преобладают оттенки коричневого, ощущается нехватка тенистой прохлады и зелени. Все вокруг сухое и раскаленное.

Мы въехали во двор правительственного комплекса, где нас уже ждали, хоть мы и явились без объявления. Нас провели в конференц-зал, усадили и сразу же подали китайский чай, а за ним 7Up со льдом. Провинциальная администрация справлялась с отсутствием кондиционера, вынося столы для официальных встреч на веранду, туда, где крыша дает тень и решетчатые стены пропускают случайный ветерок.

Сергей, как обычно, всех нас представил. Они вежливо закивали. Да, начал один из них, они слышали, что в Камбодже работает ООН, но мы были первыми ее представителями, приехавшими к ним в провинцию. Затем они сказали нам приблизительно то, что повторяли почти все, кого мы впоследствии встретили здесь:

Мы хорошо знали Парижское мирное соглашение, поэтому смогли объяснить им кое-что из того, что будет происходить во время процесса мирного урегулирования, но мы не могли дать им точный ответ или говорить на правах ООН. Поэтому мы просто их выслушали.

Кое-что утешающее у нас все-таки было для них припасено. Мы сами только что услышали от австралийцев новости: глава военных операций ООН в Камбодже, генерал Сандерсон, сообщил, что красных кхмеров, не сдавших оружие, как и всех других неразоружившихся, объявят вне закона и будут преследовать. Это вселяло надежду на скорый мир.

Как всегда все были очень гостеприимными. К прибытию представителей ЮНТАК был назначен специальный комитет, его председатель пообещал сделать для нас все что угодно. Уже завтра он предоставит нам все статистические данные, а наш картограф получит возможность приступить к работе этим же вечером, используя карты, приготовленные местными военными. Но сначала нам нужно было разместиться в гостинице. Как обычно, единственным местом проживания в городе был правительственный гостевой дом. Председатель сказал нам, что мы там можем жить бесплатно и также бесплатно питаться. Такое было впервые.

Мы опять забрались в джип, хотя ехать было совсем недалеко.

Гостевой дом оказался хорошо проветриваемым двухэтажным деревянным зданием с большими комнатами и уютной мебелью. Туалет и душ находились на заднем дворе; в отдельной комнате – кухня, совмещенная со столовой. Когда мы приехали, повар с помощниками уже готовили для нас курицу.

Поваром была женщина, наполовину вьетнамка, наполовину камбоджийка. Она рассказала Сергею, что присутствовала на казни своих родителей и видела, как красные кхмеры убили ее брата. Ей было чуть больше тридцати, но на ее лице застыло выражение вечного ужаса, которое встречается на лицах камбоджийцев. Она была великолепным поваром. Благодаря ей через два дня я вынужден был взять назад все нелестное, сказанное мною о камбоджийской кухне. Но не забывайте, она была наполовину вьетнамка. Она давала нам много свежих ростков фасоли, зеленых салатных листьев и острые (но не чересчур) изысканные соусы для риса, жареной рыбы и мяса.

Каким-то образом к каждой еде она умудрялась подавать импортное, то есть контрабандное, пиво. Прэахвихеа уже шесть недель как была отрезана от остальной Камбоджи. Правительство предупредило нас, что красные кхмеры прослушивают их телефонные разговоры. Узнав, что большая колонна, везущая рис, направлялась из Прэахвихеа в Пномпень, в южном направлении через Кампонгтхом по единственной оставшейся дороге, они заминировали эту дорогу. Когда первый грузовик подорвался на мине, красные кхмеры убили одного из водителей, отобрали рис и оставили второго умирать обезноженного. С тех пор никто не рисковал и не выезжал отсюда. Иногда совершались перелеты на вертолете в Пномпень и обратно, но очень редко. Тем более удивительно, что местный рынок был забит любым товаром, который только можно было пожелать, – наш картограф даже купил там себе рубашку для гольфа. Как это было возможно? А это было возможно потому, что за двадцать лет войны камбоджийцы научились контрабандой ввозить что угодно откуда угодно. Некоторый риск был присущ каждому бизнесу.

Администраторы провинции присоединились к нам во время обеда, потом пришли на ужин и так далее. Сергей сказал, что он еще ни разу не встречал камбоджийца, который бы ему не понравился, и я начинал понимать почему. Они слушали очень вежливо, было ясно, что здесь не любили спорить и противоречить, да и демонстрация морального или умственного превосходства в этой стране не принята в общении. Двоих из пяти мужчин, которые присоединились к нам, пригнали сюда войска Пол Пота из Пномпеня в конце семидесятых. По каким-то причинам они решили остаться. Они предпочитают спокойную жизнь. Это хорошо, если б им не нравилась такая жизнь, то, я уверен, они давно бы сошли с ума в этих краях.

Эти двое, в отличие от нашей дорогой поварихи, ничего особенно плохого не могли сказать о Пол Поте и жизни в семидесятые. В этих местах не было никаких смертельных полей, и когда в 1979 г. сюда пришли вьетнамцы, красные кхмеры ушли в джунгли. Позднее, в восьмидесятые, когда во многих частях Камбоджи был голод, последовавший за вторжением вьетнамцев, Прэахвихеа, возможно из-за своего изолированного положения, смогла прокормить себя сама. Главным образом наши собеседники жаловались на продолжение войны. “Вот уж чего хватит! Да, все до чертиков устали от войны”, – повторяли они снова и снова.

Этим вечером мы приступили к нашему картографическому и статистическому исследованию. После обеда правительственный чиновник сообщил нам, что температура поднялась до 42 градусов по Цельсию (1080 F), то есть стало достаточно жарко для солдата-кхмера, чтобы выйти из правительственного офиса наружу и расстегнуть рубашку на минуту. “Да, – сказал нам один из чиновников, – Прэахвихеа – это самая жаркая и самая бедная провинция”.

На второй день после обеда, когда вся работа была сделана, правительственные чиновники предложили нам съездить в близлежащую деревню, в которой проживали этнические меньшинства. Нам это показалось интересным, и в три часа дня колонна из трех джипов (солдаты в первом) направилась в сторону той деревни.

– Но Сергей, – сказал я, когда мы уселись во второй джип, – если красные кхмеры прослушивают радиосвязь администрации провинции, они знают, что мы едем, так?

– Да, но не беспокойся. Мы ведь не везем рис.

– Да, конечно.

Всю дорогу я мучился вопросом, не заржавели ли у солдат в первой машине их древние винтовки.

Стоило только выехать за город, как дорога превратилась в две неровные колеи, петляющие среди кустарника. Нас сильно мотало в машине, но Сергей успокоил меня, заметив, что неизнашиваемые джипы русского производства могут пройти где угодно. Мы проехали по безжизненному кустарнику, чередовавшемуся с редкими лиственными перелесками, и через сорок минут оказались в деревне, которая выглядела совсем заброшенной. Все было в таком беспорядке, будто по улицам прошла чума или мародерствующая армия. Дворы не подметались, в домах не было ни окон ни дверей. Казалось, не сегодня завтра здесь все зарастет кустарником. Это была, сказали нам, та самая деревня, которую мы искали. Мы проехали в центр. Все население, возможно человек сто, поджидало нас в тени двух больших фиговых деревьев.