Обзор также призывал сделать карту региона, чтобы можно было вернуться в обозначенную деревню, но ничего не говорилось о том, как должна быть выполнена карта. Во многих частях Азии, если вы попросите кого-нибудь показать дорогу, люди немного проводят вас или скажут: “Идите туда и спросите кого-нибудь еще”. Не было ничего неожиданного в том, что мало кто умел составлять карты. Через несколько недель, когда карты начали поступать к нам в офис, я заметил, что показатели направлений и масштаб до сих пор оставались загадкой для наших новоиспеченных картографов. Один из них прекрасно начертил карты желтым и зеленым текстовыделителем, но при копировании они превращались в идеально белые листы.
Большая часть данных была, как говорят на компьютерном языке, МТМО – “мусор туда – мусор оттуда”.
Почему провалился коммунизм
Мой босс, Хьюго, родился, провел детство и юность в бывшей социалистической республике Болгарии. Он обладал тем самым европейским обаянием, от которого американцы чувствуют себя выросшими в сарае. Когда я встречал европейку, я говорил: “Эй, как дела?” Он же при встрече целовал ее в обе щечки. Когда мы ходили в ресторан (а я это делал, когда кто-то другой платил), он заказывал что-нибудь вроде “охлажденного шардоне”. Я же заказывал пиво со льдом. Он был безупречно воспитан, без сомнения, но все его ненавидели. Где бы ни ступила его нога, у него сразу же появлялись враги. Стольким людям он не нравился, что я решил попытаться к нему хорошо относиться, чтобы отличаться от них, но не смог.
Он предлагал камбоджийцам, которые работали в офисе, не стесняться, громче говорить и больше упражняться в английском, разговаривая с ним. Но проблема была не в его слухе или их английском. Проблема была в том, что они его ненавидели. Камбоджийцы, даже после 21 года войны, пожалуй, одни из самых спокойных и вежливых людей на планете. Они настолько вежливы, что в большинстве случаев даже не называют людей по имени. Здесь все – “брат”, “дядя” или “старшая сестра”. Камбоджийцам нравятся теплые отношения со всеми, Хьюго же предпочитал “механические”. Для него человек был чем-то вроде молотка или пилы, и если инструмент не делал работу так, как хотел Хьюго, тот орал на него или отбрасывал в сторону как ненужную вещь.
В Южной Азии не принято показывать гнев на людях. Если вы будете его демонстрировать, вам этого не забудут и возненавидят навсегда. После нескольких недель работы с Хьюго камбоджийцы в офисе сказали мне, что они возненавидели его навсегда. Хьюго олицетворял собою жизнь коммунистической Болгарии. Несмотря на это, он был, в своем роде, блестящим программистом.
Тем не менее он нарушил первое правило формирования базы данных: никогда ничему не присваивать имена – использовать номера. В именах могут быть допущены орфографические ошибки, они могут быть продублированы, записаны наоборот или еще как-нибудь перепутаны, вот почему система Социального страхования США присваивает каждому номер. Первое правило было не для Хьюго. Многие имена были внесены в систему с ошибками, продублированы, записаны наоборот и всячески перепутаны, что и следовало ожидать.
Для Хьюго все и всегда превращалось в проблему и все, сделанное другими, было не так (за исключением его начальства, которое всегда было право). По мнению Хьюго, чтобы все было хорошо, мы должны лишь как мелкие сошки, не обсуждая, исполнять приказы начальства. При его режиме я и камбоджийцы научились притворяться дурачками. Если ты всего лишь бесполезный инструмент, сохраняй спокойствие. После нескольких недель работы бок о бок с Хьюго у меня сформировалось четкое представление о том, почему рухнул коммунизм, и я твердо решил никогда не ездить в Болгарию.
В команде компьютерной комнаты был еще один волонтер ООН, Мохаммед Али из Пакистана. Высокий, худощавый, беспрестанно куривший, он работал программистом в Пакистане и был убежден, что может выполнять эту же работу в Камбодже. Он изо всех сил старался, работая вместе с Хьюго над формированием базы данных, но через несколько дней они с Хьюго перестали разговаривать. Мне кажется, что Мохаммед Али теперь тоже понимает, почему рухнул коммунизм, и никогда не поедет в Болгарию.
Правила вождения и дорожная безопасность в Пномпене
Я уже пробыл в Камбодже восемь недель, когда ООН решила переместить всех волонтеров, не уехавших в провинции, из нашего любимого отеля “Рояль” в гостевой дом. Место нашей работы не поменялось, но гостевой дом находился на другом конце Пномпеня, поэтому я продолжал ездить на работу на мототакси.
К этому времени я уже вышел на такой уровень знаний в области мототакси, что мне практически равных не было среди других экспатриантов. Иностранцы в Пномпене говорят, что мотоциклисты водят, не обращая внимания вообще ни на никакие правила, но я, как опытный пассажир и бывший университетский лектор антропологии, понял, что в действительности водители следовали своему собственному своду правил:
1. Никогда не останавливайтесь на перекрестках. Как-нибудь прорывайтесь через них; если уж вам совсем не повезло, ненадолго выезжайте на встречную полосу или на обочину. Если вам там мешает вода или слишком много пешеходов, ничего страшного; поезжайте по середине полосы, против движения. (На Западе это называется “опасная игра”. Для Камбоджи это просто нормальный стиль вождения.)
2. Никогда не надевайте шлем. Шлемы существуют для иностранцев и продаются на рынке за 12 долларов. Это правда, что большинство летальных исходов в дорожных авариях (а их много) происходит из-за травм головы. Тем не менее, если вы внимательно смотрите, куда едете, и даже если вообще не смотрите, куда едете, авария произойдет не с вами, а с кем-нибудь другим. Кроме того, от ношения шлемов выпадают волосы.
3. Не обращайте внимания на дорожные знаки и на то, что на Западе называется “здравым смыслом”. “Односторонее движение”, “Будьте внимательны, въезжая на перекресток”, “Медленно едущие ближе к тротуару” и “Машины для инвалидов у края дороги” – абсолютно не имеют смысла для водителей Пномпеня.
Я чуть не погиб из-за первого правила. Мой водитель мчался в северном направлении по бульвару Монивонг – главной торговой улице – в сторону перекрестка, где перед Новым рынком сливались два интенсивных потока движения. Как обычно, машины и мотоциклы влетали на перекресток на полной скорости, будто они были единственными на дороге. С заднего сиденья мотоцикла я смотрел вперед и чувствовал себя так, будто бы попал в какую-то ужасную полноцветно-графическую мультимедийную компьютерную игру с улучшенным звуком – “Мотоциклетную Крагу”. Каким образом, думал я, этот парень сможет проскочить перекресток так, чтобы в нас не врезались? Но в нас таки врезались. Руль встречного мотоцикла ударом в живот сбил меня с заднего сиденья. Через минуту я поднялся. Рубашка порвана, живот липкий от крови, колено кровоточило и рука болела. Я был в состоянии шока, перед глазами все расплывалось, а водители в это время пытались решить, начать ли им драку или просто разойтись. В течение минуты они угрожающе смотрели друг на друга, а потом решили оставить все как есть. Мой таксист подал мне знак опять сесть на его мотоцикл.
Когда мы приехали, я, с трудом проковыляв внутрь офиса, попросил переводчика кхмер объяснить моему водителю, что он, без сомнения, самый плохой мототаксист в Пномпене из всех претендующих на это звание. Потом, используя язык жестов, я указал на свою разорванную рубашку, на живот в крови, на разбитое колено, на руку, которая еще болела, и добавил, что он должен быть благодарен за то, что я не заявил в полицию. Водитель покивал и сказал, что у меня есть право на свое мнение, но, что гораздо важнее, у него есть право на свою плату. Я был на последней стадии шока, поэтому ему заплатил.
В офисе я нашел спокойный уголок, прилег и задумался о том, что произойдет дальше. Смерть от внутреннего кровотечения, подумал я, – это один из наименее неряшливых способов отойти в иной мир. Когда стемнело, я… я уснул. Через пятнадцать минут очнулся. По всем признакам я еще был жив. Вскоре стало ясно, что, если не считать отпечатка руля мотоцикла на моем животе, чрезвычайно мужественного, и крови на рубашке, что тоже подтверждало мое мужество, я, кажется, был цел, по крайней мере, физически.
