Николай попытался подняться с земли, но силы были на пределе. Он так и не сумел разглядеть лицо «Хирурга» – вместо него все время возникало какое-то размазанное темное пятно, и вновь в ушах зазвенело, земля стала уходить куда-то влево вверх. Последнее, что видел он перед собою, до того как вновь оказался в забытье – лежащего рядом со столом на полу офицера с шевроном таджикской милиции на рукаве.

К Большакову стало возвращаться сознание. Он почувствовал, что кто-то сунул ему под нос нашатырный спирт… Когда вновь открыл глаза, «Хирург», судя по его грубому голосу был где-то у входа, недалеко за спиной.

Младший брат Андрей – с разбитым лицом и выбитым прикладом правым глазом сидел весь в крови здесь у стены. Но он был еще живой, в болевом шоке, и в сознании.

– Так вот, капитан Большаков, – буквально гремел в ушах голос полевого командира, – сегодня ты лишишься своего брата. Потом будут умирать твои друзья, знакомые. А потом, последним, слышишь, я убью тебя. Медленно, мучительно… За мой испорченный бизнес, но главное – за отца… Никогда не прощу…Куда ты дел его талисман, тот самый бухарский пчак?

Николай попытался встать, но вновь не смог, почувствовав в груди острую боль. Он еще раз посмотрел на смертельно раненного брата. На какое-то мгновение их взгляды пересеклись. В глазах младшенького Андрея вовсе не было паники. Он мысленно прощался…

Два гулких коротких выстрела буквально прибили тело брата к стене. И Николай почувствовал скорее, чем увидел, как быстро вышла жизнь из его тела.

– Нам не продать труп этого барана, – Большаков услышал, как это буднично констатировал «Хирург», пнув носком сапога в осевший труп Андрея. – Бросьте этого русского – собакам!..

А этого, – боевик, видимо, показал на Николая, – на операционный стол. Вытащим немного его внутренностей, почку заберем, глазик. Короче – разберем этот пока еще живой «конструктор», немного. Пусть потом походит инвалидом. Пусть хотя бы одним глазом посмотрит на своих умирающих друзей.

Николай почувствовал, как два здоровенных моджахеда взяли его за руки и поволокли по грязному кровавому полу к выходу. В другую свободную операционную, во вторую палатку.

– Хорошо, что по-русски понимаешь, – прохрипел Николай и кровь от простреленного легкого запузырилась у него на губах. – Знай, я тебя хоть инвалидом, хоть мертвым, но тебя, сволочь, из под земли достану. И за брата и за друзей – жестоко отомщу…

И вдруг у всех присутствующих в ушах ухнуло, земля ушла из-под ног, раздался оглушительный грохот, и палатку сорвало в сторону. Николай почувствовал, как его ударила в спину противная теплая хлесткая взрывная волна и, выбросив на улицу, засыпала песком. Он лежал в траве, на склоне оврага.

Николай Большаков попытался отползти, но начал терять сознание. Все задернула черная пелена. Он лежал на кромке огромной воронки, не в силах пошевелить руками. Придя в себя в очередной раз, он увидел рядом мертвые тела боевиков – его конвоиров. И вдруг почувствовал, как кто-то взял его за ворот разорванной полевой куртки и поволок по песку подальше от перестрелки, пытаясь укрыть за уже остывшей броней их взорванной боевой машины…

Совершенно случайно, Николай успел рассмотреть своего спасителя – того самого светловолосого офицера в полевой форме с шевроном офицера МВД Таджикистана на рукаве…

После очередного взрыва, они оба потеряли сознание…

Николай пришел в себя уже в скромной белой палате госпиталя. Рядом стояла капельница. Он попытался пошевелить пальцами рук и ног. Вроде все на месте. Но боль сковала все тело. Понял, что без переломов не обошлось. Он осмотрелся. Рядом на четырех койках лежали другие раненные. Кто спал, кто тихо постанывал…

Большаков хотел подняться, но лишь почувствовал боль в груди и сильную слабость. Николай на мгновение замер. Будучи совсем маленьким, он так поступал часто – закрывал глаза и вроде прятался от беды. И действительно боль всегда уходила. Вот и сейчас – стало легче. Боль постепенно ушла.

И тут в палату влетел ангел. Так он мысленно назвал белокурую медицинскую сестру, которая пришла посмотреть – пришел ли он в сознание.

– Сестричка, – тихо простонал Большаков. – Давно ли я здесь?

Вместо ответа девушка вскрикнула, и быстро выбежала в коридор. Но она возвратилась уже через мгновение с невысоким молодым врачом, под белым халатом которого была надета военная форма.

– Ну вот, вы и пришли в себя, – улыбнулся врач. И представился. – Капитан медицинской службы Сергей Николаев. Ваш лечащий врач.

Он же рассказал, что Николай был без сознания около двух недель. Тяжелейшая сочетанная травма головы, перелом левой руки, пробитое легкое, огнестрельный перелом ключицы, при этом Большаков потерял много крови.

– Короче говоря, благодарите вашего солдатика – дивизионного медика, – тихо сказал врач Николаев, – который оказал вам с товарищем первую помощь прямо на месте боя и, даже ценой собственной жизни, не допустил вашей смерти из-за потери крови. Но главное – того самого милиционера, кто сумел вас доволочь до этого медика.

– Да я помню, такой светловолосый, – тихо сказал Николай и спросил. – А он тоже погиб?

– Да нет, – улыбнувшись, ответил врач. – Ваш спаситель – капитан милиции Владимир Беликов – жив. Контузия, осколок в плече. Ему просто повезло. Так что сами поблагодарите – он в вашей же палате лежит. Вон на той кровати, у окна.

– Но разве мой спаситель был не таджик? – Переспросил удивленный Большаков, – я помню, что у того на шевроне была эмблема местного МВД.

– Излишнее любопытство это грех, – к кровати Большакова улыбаясь, медленно шел светловолосый мужчина лет тридцати пяти в госпитальном коричневом халате. – Я русский, просто уже несколько лет, как служил в их местной милиции.

Как рассказал сам Владимир, их обоих потом нашел на месте боя прапорщик, прикомандированный с Черноморского флота в 201-ю дивизию снайпером. Именно этому морскому пехотинцу из Севастополя они и обязаны жизнью. Он доставил в госпиталь истекающих кровью офицеров, обнаружив их в бинтах возле убитого санитара. Нашел случайно, когда после артобстрела приняли бой с мелкими группами боевиков.

Но если у милиционера Беликова были лишь ранение мягких тканей плеча и средняя контузия, то Большакова, как потом признались сами медики, удалось спасти просто чудом. У него практически не прощупывался пульс, и была большая потеря крови.

А на подъезде к госпиталю, у Николая наступила клиническая смерть, хотя до приемного покоя оставались всего каких-то шестьсот метров. И только опять, благодаря милиционеру Беликову, который начал делать массаж грудной клетки, у Николая вновь появился слабый пульс…

– Ну вот, теперь, оказывается, жизнью обязан нашей милиции, – улыбнулся капитан Большаков. – Ладно, теперь надо познакомиться со «спасителем».

Солнечный свет бьющий из окна в глаза не давал Николаю возможность хорошо рассмотреть мужчину в госпитальном халате, спасшего его. Только темный силуэт.

И только, когда через мгновение солнышко спряталось за тучку, и он присел на стул у кровати, Большаков хорошо рассмотрел своего спасителя. Владимир Беликов оказался невысоким приветливым мужчиной и доброй улыбкой на лице. Его загипсованная правая рука висела на белой марлевой повязке. А темно-русые волосы вылезли из под бинтов на голове. Здоровой рукой, он пожал руку Большакову. И, как-то по-детски засмущавшись, сказал:

– Меня зовут Володя. Рад, что все позади. Хорошо, что сумели спастись от того кровавого «Хирурга»…

Да-да, именно в это мгновение, Николай вновь мысленно оказался в той самой кровавой палатке боевиков. Убитые, контейнеры для трансплантации органов, тот самый «Хирург», лица которого он не запомнил…, братик Андрей…

– А где брат? – он переспросил милиционера, и стал глазами искать по палате. – Его уже похоронили?

Беликов не ответил, а лишь опустил глаза в пол.

– Братик! Извини!!!! – крикнул Николай, и на его лице выступили слезы. Они катились по щекам и падали на окровавленные бинты.