— Парашют! — определил Яшка. — Вот они, лямки, которыми человек к парашюту пристегивается.

Если Яшка сказал, так это точно. Яшка многое видел и знает в этом деле больше, чем все ребята вместе взятые. Антон, Васька, Сережка, Петька Таганок, а Зинка тем более, видели парашют только на картинке.

Парашют стирали в родниковом озере, где вода была чистой и прозрачной. Работой увлеклись так, что поначалу и подумать не успели, откуда эта штука взялась? Никогда раньше в левадинских озерах такого не находили Да что там в левадинских! Во всей округе не слыхано.

Пока парашют просушивался, ребята держали совет. Догадок всяких наговорили с три короба, но сошлись все на одной: парашютист был немецкий. Зачем бы это нашему прятать парашют в болото?

Что делать с ним дальше? Петька Таганок внес самое правильное предложение — отнести в правление колхоза. Но оно не понравилось остальным. Сдать можно в любую минуту, это проще простого. Надо придумать что-нибудь интересное. Никому не хотелось расставаться с находкой. Нашли, радовались, переживали, стирали, сушили и вдруг взять и отдать.

Зинка каталась по высохшему парашюту, не вступая в общий разговор. Потом вдруг подпрыгнула, стала на красноватые коленки и ни с того, ни с сего брякнула:

— Давайте распорем его на куски и дадим всем по одному. А мне два: я нашла. Я первая в нем запуталась.

Этого никто не ожидал. Все замолчали.

— Здорово я придумала? Мамка сошьет мне платье и сестренке моей, Оринке, тоже. А?

Можно, конечно, разделить, но это же совсем не то, чего хотели ребята.

— Столько рубах да штанов нашить можно! — предложил Сережка. — А какой шатер вышел бы, красота!

— Что мы, тряпичники какие? — усомнился Антон.

— Нет, ребята. Если вы хотите, чтоб всем нам интересно было, давайте все наоборот сделаем. Не сдадим и не разделим. Спрячем, — предложил Яшка.

«Еще одна тайна будет?» — подумал Антон. Его и так распирала тайна яшкиной кожаной куртки. Васька тоже крепился из последних сил, чтоб не сказать Петьке Таганку про то, что у Яшки в потайном кармане лежит. А теперь Яшка предлагает еще одну тайну. И без того Антон, прибегая домой, сжимает губы потуже, чтоб сами собой не разомкнулись и не проболтались.

— Давайте поклянемся, что нашу тайну никто не узнает, — предложил Яшка и вытянул руку вперед. Остальные хотя и неуверенно, но последовали его примеру.

— Повторяйте за мной: клянусь всем на свете, клянусь отцом и матерью, клянусь животом своим не выдавать общей тайны. Уркум-мукру.

Ребята, повторив за Яшкой слово в слово клятву, на последних словах замолчали, словно шли и споткнулись.

— А что такое «Уркум-мукру»? — спросил Сережка.

— Проклятье, — пояснил Яшка. — Кто не сдержит клятвы, тот накличет на себя гнев «уркум-мукру». И тогда пусть пеняет на себя.

Эти таинственные слова сковали ребячье воображение. Несколько минут сидели они, не двигаясь, безуспешно пытаясь вникнуть в смысл непонятных, таинственных слов. Только Антон и Васька знали историю этих слов и, глядя на остальных, улыбались.

Парашют спрятали в дупло старой вербы. Разошлись молча. «Уркум-мукру», «уркум-мукру», — повторял каждый из ребят по дороге домой.

Яшкино заклинание стучалось в висок Сережки всякий раз, как только он вспоминал о парашюте, о том часе, когда вместе с другими ребятами поклялся хранить тайну. «А если кто скажет? — думалось Сережке. — Что тогда?» О, тогда с ним случится что-то страшное, как и само проклятье — «уркум-мукру».

Еще не смеркалось, когда к Антону пришел Яшка. Позвал Антона во двор и предложил пойти за Самару, чтоб понадежнее спрятать парашют.

— А если завтра? — спросил Антон.

— Про это знают пятеро ребят и шестая девчонка. Один проболтается — и все. Нет, пойдем сегодня.

— А Сережку и Ваську возьмем?

— Нет, — не согласился Яшка. — Я мог бы и один это сделать, но вдвоем лучше, надежнее. Если трое — уже трудно узнать, кто разболтал. Пятеро — еще хуже. Да еще девчонка. Гиблое дело.

Антон повертелся, повертелся… Он знал, что мать не отпустит его. Сказала вечером, чтоб ночевал дома. Лошадей в ночное теперь гонять не будут.

— Мы мигом, — подталкивал его Яшка.

Ночь становилась все гуще, все плотнее. Луна еще не всходила. Небо подсвечивалось спокойными звездами. Вокруг было звонко, как под колоколом.

У самого озера, в отходящей от него мочажине, ребята услышали неясный человеческий говор и залегли. Подползли под обрыв, с которого склонялись старые вербы. Дупло одной из них светилось так ярко, как будто в нем горела лампа.

— Что это, Яшка?

— Верба гнилая, вот и светится.

— A-а. И голоса как будто?

— Да. — Яшка достал пистолет.

— Парашютисты. А?

— Не знаю. Поглядим.

У подножия вербы появился человек. Он стоял на четвереньках. Залез по пояс в дупло, порылся… Светящиеся щепки, как огромные светляки, полетели с обрыва на прильнувших к земле ребят.

Человек, рывшийся в дупле, злился, наверно, и выбрасывал оттуда все, что попадалось ему под руку.

— Шпион, — прошептал Антон. — Лучше бы нам сдать этот парашют.

— Сдадим, — успокоил его Яшка.

— Гляди, гляди, один вылез, второй полез.

До ребят донеслась угроза:

— Не найдешь — прибью. Понял?

— Яшка, — простонал Антон. — Это же рыжего Афоньки голос.

— Да, а второй с ним — Таганок. Предатель.

Яшка приложил трубкой ладони ко рту и не своим голосом пробубнил, как в бочку:

— Уркум-мукру! Уркум-мукру!

Таганок, услышав знакомое ему заклинание, забился в дупло с ногами. Через мгновение вырвался, упал, споткнувшись о Рыжего, сидевшего в ожидании добычи рядом с дуплом, снова поднялся и только его и видели.

Афонька ничего не понимал, но коль его сообщник, испугавшись чего-то, дал стрекача, значит и ему оставаться здесь опасно.

— Я боялся, что Зинка разболтает — девчонка все-таки. Трудно им, девчонкам, хранить тайны. — Антон толкнул Яшку. — А оказалось, Таганок хуже девчонки. Да, Яшка, а где же парашют? Мы его в дупло прятали.

Яшка хмыкнул.

— Чудак ты. Стал бы я его такой ораве доверять. Еще днем перепрятал в другое место.

Через две вербы в третьей было почти такое же дупло. Яшка в темноте за что-то дернул, и весь парашют с шуршанием упал на землю. Собрали, взяли в два обхвата и понесли к Яшке домой. Дома пробрались в кладовку, открыли хлебный закром и бросили парашют туда.

— Я ехал со станции… — вспомнил Яшка, когда они с Антоном вышли во двор, — с нами двое ехали, с наганами.

— Милиция? — спросил Антон.

— Нет. В обычной одежде, только с наганами. Дежурить в сельсовет ехали.

— Давай оттащим туда парашют, — предложил неожиданно Антон. — Может, они этого диверсанта ищут?

Яшка согласился. Снова забрались в кладовку, забрали парашют и напрямик, огородами, понесли.

В сельсовете темно. Замка на двери нет — закрыто изнутри. Постучали. Кто-то отозвался. Загремел опрокинутый стул. В коридоре послышались шаги.

— Чего надо? — спросил выглянувший парень, расчесывая пятерней чуб.

— Ты дежурный, что ли? — спросил Яшка у парня.

— Я. Чего надо?

— Вот, притащили, — показал Антон на парашют, лежавший на крыльце.

— Чего это?

— Парашют, — пояснил Яшка.

— Давай сюда… тащи. Вот так. Огонь добудем мигом.

Парень зажег спичку, поднес к висевшей под потолком керосиновой лампе. Оглянулся.

— Чего глаза уставил? Давно не видел, что ли? — спросил он у Антона, который и впрямь не сводил с парня глаз.

— Костя? — всплеснул руками Антон.

Костя присмотрелся, щелкнул языком.

— А, старый знакомый? Здорово! — Костя со всего маху опустил руку Антону на плечо. — Как живешь? Рыжий тебя не обижает? Нет? Правильно. А я, видишь, с пушкой теперь. Просился добровольцем на фронт — не взяли. Зачислили в истребительный отряд и послали сюда. Так вы серьезно парашют нашли? Ого, гостинчик. Сейчас старшого разбужу.

Старшой, не дожидаясь пока Костя его разбудит, сам вышел из соседнего кабинета. Если Костя носил гимнастерку, то старшой был одет в мундир с отложным воротником. На груди мундира два накладных кармана. Лицо ничем не примечательное, заспанное. Но только он узнал, с какой поклажей пришли ребята, сразу преобразился. Куда и сонливость делась. Стал расспрашивать: где? Как? Начал звонить по телефону.