А Серёга как раз романтик. Этого не отнять. Точно. Я понял, в чём между нами разница. А девчонкам нравится, когда им в уши льют серенады, пусть даже одну на всех.

Я смотрел на Инку. Сегодня она уже получила выговор от классухи за свой откровенный наряд. Правильно, разве ж можно ходить в школу в такой юбке, когда сопливые одноклассники едва вступили в стадию полового созревания? У меня лично вид её длинных ножек вызывал… как сказать-то? Прилив сил, однозначно.

После уроков мы все высыпались на улицу, как на долгожданную волю после томительного заключения. Погодка стояла отменная. Солнце золотило наши загорелые лица. Под ногами шуршали кленовые листья. Я обожал эту пору.

Мы шли одной дорогой. Я, Серж, Мазин – наш спортсмен, Макарова – «звезда», ботаничка Юлька и Инна.

«Инна», чёрт, что за хрень?.. Мне даже имя её казалось особенным, хотя я пару раз уже успел пропеть: «Ин-на – иди на!» Кажется, она меня возненавидела.

Девчонки перемывали кости учителям, которые сегодня взбесились и назадавали домашки, как последний раз в жизни. К счастью, меня это не трогало. Мазин с Серёгой обсуждали наш предстоящий матч. Я тоже входил в футбольную сборную школы, разумеется, в качестве форварда.

Игрой особо не болел, просто нравилась возможность потолкаться на поле и выбросить порцию адреналина. Я был безумен в деле, забывался. Меня не пугали травмы, ни свои, ни чужие. Частенько мы побеждали только из-за того, что игроки команды-соперника не желали со мной связываться. Хотя, была и другая сторона медали. Меня часто дисквалифицировали за грубую, или, как они говорили, «грязную» игру, нарушение правил. Наш тренер поносил меня на чём свет стоит. Он очень сокрушался по поводу того, что я не могу держать себя в руках и не фанатею от игры. Все мечтал сделать из меня настоящего футболиста. Это бесило.

Вдруг ко мне подошла Инна, сама. Я чуть по швам не треснул от удивления.

– Жек, ты чего грустишь?

С чего она это взяла, интересно? Что, человек, который держит руки по карманам, курит и шуршит опавшей листвой, обязательно грустит? Или я молчал? А, наверное, шёл в стороне и молчал. Значит, грустил. Ага.

– Соскучилась, красотка? Решила стать моей женой?

– Ну уж нет! – отрезала она. – Просто пообщаться.

– Давай. Ночью я приду к тебе, малышка. Жди!

Я снова расцвел.

– Ну, ты совсем дурак, что ли? Можешь нормально разговаривать?

Сейчас она надуется, развернётся и продолжит трындеть с девчонками.

Я отрицательно мотнул башкой. Кажется, улыбался. А у самого в мозгу зудело: «Почему ты всё-таки ко мне подошла, не к Серёге?»

– Ну, как хочешь! – ляпнула она и догнала Сержа.

Вот обломинго! Они снова зубоскалили друг другу, а Мазину пришлось отстать. Мы поравнялись.

– Мартын, придёшь сегодня на тренировку?

О, нет! Сейчас он начнёт приставать со своей игрой. Нафик вообще тренироваться, мы же не к чемпионату мира готовимся! Наши межшкольные соревнования не дотягивали даже до статуса некоего подобия футбола. Раздали б нам молоточки и объявили, что будет крокет – шансы бы не изменились. Какое мастерство? От нас требовалось лишь одно – бегать побыстрее и бомбить по воротам. Это я умел. Никаких умных схем никто не придумывал, а тренировки проходили всегда в разном составе. Сборная, тоже мне!

– Не, Сань, как-нибудь без меня.

Мне хотелось, чтобы тот отвязался. Я смотрел на впереди идущую парочку – Сержа с Инкой. Они весело общались, он шутил, она смеялась. У неё заразительный смех.

Если б не манеры, я мог стать «первым парнем на деревне». По вечерам мы собирались компанией и пели под гитару. Я играл как бог. Скромностью не страдаю. Ну, по крайней мере, в нашем дворе равных мне в этом не было. Девчонки часто говорили что-то типа: «Если бы я слышала только, как ты поёшь, то влюбилась бы». Имелось в виду, если бы не знала, какой ты придурок, если бы ты вообще не раскрывал рта кроме как для пения, если бы то, если бы сё. Слишком много если… Но пел я действительно отлично. Слезу вышибал на раз-два.

Тем вечером мы тоже сидели во дворе. Я перебирал струны, настраивая инструмент. Со мной рядом Малой – ещё один чел, с которым мы нашли общий язык. На тему музыки, конечно. Он был фанатиком. Днём и ночью подбирал что-то, учил соляки. И всё равно получалось у него хуже. У меня хороший слух, и я мог на лету поймать любую мелодию, воспроизвести, как будто заранее знал аккорды.

К нам пришвартовались ещё ровесники Малого: Диман и две девчонки – одну я впервые видел, вторая с нашего двора, Оль-калека (это я так её обзывал). Все они учились в девятых. Мы сидели на детской площадке возле моего подъезда, на скамейках. Серж сие мероприятие игнорировал.

– Жек, а спой «Глаза зелёные»! Ну, плииз! – умоляла Олька.

Не буду говорить, что ей ответил, считай – вырезано цензурой. Она обиделась. Всегда, когда пел эту песню, у неё зеньки блестели, будто прям вытекут. Отвратное зрелище.

А сам задумался. Глаза зелёные. Опять она. Инка в моей тупой башке, как её выбить-то оттуда?

На меня точно что-то напало, какая-то гадость, поскольку внезапно для себя даже завыл «Возьми моё сердце». Все начали подпевать, да так с душой прям, на разрыв. Я очухался и вместо второго припева зарядил «Цыплёнок жареный, цыплёнок пареный», за что тут же словил по козырьку своей бейсболки. Да простят меня поклонники Арии, стал коверкать тексты их песен, орал как резаный, кривлялся, пошлил и ржал словно конь. У окружающих кончалось терпение.

– Ну Жек, спой хоть что-нибудь по-нормальному! – жужжали они.

И я затянул Металлику «Nothing Else Matters». С английским у меня было всё в поряде, спасибо папе. Оль-калека пустила слезу. Вторая барышня глядела с таким восхищением, что, если бы мне не было так хреново, оставил бы ей автограф на лбу. А почему мне было так хреново? Сам не знаю. Может, потому, что я заметил две знакомые фигуры в глубине двора? Конечно же, я узнал их. Это были Серж и Инна. Они двигались, держась за руки, и, похоже, наслаждались общением.

Когда с улыбками подошли, я не переставал петь. Даже глаза закрыл. Гитара выдавала бесподобные звуки. Я не чувствовал струн, казалось, она сама поёт. Мой голос вторил её голосу. Сердце ныло.

Не видел, как смотрела Инка, но чувствовал её тяжёлый взгляд. А когда закончил, все зааплодировали, гады. Пришлось театрально раскланяться.

– Да ты певец! – ковырнула красотка.

Я срифмовал матом. Непонятная злость кипела во мне. Это называется ревность? Передал инструмент Малому и закурил. Серёга познакомил Инку со всеми.

– Твой брат, зараза, поёт как соловей! До мурашек пробирает, – проблеяла, утирая сопли, Оль-калека.

Захотелось её чем-нибудь стукнуть.

– Мне холодно, – по-детски закапризничала Инка.

Серж снял пиджак и повесил ей на плечи.

– Буэ… Меня ща вывернет!

Я сделал характерный жест двумя пальцами.

– И я тоже замёрзла, – внезапно проснулась незнакомка, как-то странно пялясь на меня.

– Надо думать. Припёрлись в одних лифчиках! А на улице-то не май-месяц! – полилось из моего рта.

Девчонка, кстати, вспомнил – она назвалась Катей – таращилась так, словно я ей давно и много должен.

«Походу влюбилась», – с сарказмом подумалось мне. Малой хотел снять с себя свитер, но она отказалась. «Точно влюбилась».

Я припёрся домой и завалился в постель. Сержа не было – отправился провожать. Меня всё бесило. Подушку на голову и забыться. Не спалось.

С утра нас, как всегда, разбудила маман. Не успел продрать глаза, как перед носом уже торчал мой разукрашенный дневник. Чёрт, это был не тот дневник, что предназначался родителям. В том-то было всё более-менее прилично. Где она отрыла его?

– Ну мааа! – недовольно протянул я и воткнулся носом в постель.

– Женя! – строго начала она. – Это что? Почему я раньше этого не видела?