Он скрылся в дверном проёме. Вильмонд проскрипел зубами, глубоко вздохнул и молча последовал за спутником, готовя орицвалский самострел к скорому выстрелу. На втором этаже, увешанным крюками и ржавыми цепями, светилась синеватым арка портала. Элеарх поднёс к ней руку, что-то утвердительно промычал и прыгнул за завесу. Вильмонд скривился. Прислушался: стояла просто-таки мёртвая тишина, дополняемая совершенно неуютной, щекочущей смычком страха по струнам нерв аурой. Мортус тихо выругался — совсем как Ширен — и влез в портал.

Ринельгер не знал, сколько просидел, прижимая к себе холодеющую Кассию. Пустота внутри него пожрала затухающие искры жизни — но прежде чем спокойно испустить дух, чародей должен сделать последний рывок. Трепетно, будто Кассия спала, Ринельгер осторожно сложил её светловолосую голову на плитку пола.

Он выпрямился, стараясь не замечать боли в рёбрах и чуть ниже бедра, под сапогом захрустели осколки маски Ветер, и обошёл колонну. Урна энергии, удерживающая Кериарха, одну из сущностей кровавого ангела владычицы Керамара, светилась и настороженно переливалась. Если слова Адалахеидис верны, то охранные руны могут быть настолько нестабильны, что есть риск их активации от любого всплеска Мощи рядом. Нужно было просто дождаться, пока она придёт. Просто подождать. Только Ринельгер теперь не собирался никого ждать… Вдруг «богиня» не была с ним честна до конца. Вдруг он сохранил Мощь только для того, чтобы выпустить в мир куда большее зло. Если бы Зерион смог забрать книгу из Кеинлога… если бы…

— Плевать, — прошептал Ринельгер, вздымаясь по лестнице. — На всё плевать… гори мир огнём… а я… я просто хочу хотя бы взглянуть на неё… взглянуть на то, ради чего умерло столько народу… и ты меня не остановишь.

Что если разбить урну — куда уйдёт гигантская нестабильная энергия? Чародей забрался на платформу, приблизился к вуали и поднёс к нему серп, кончиком царапая стенку сосуда. Наконец-то он смог рассмотреть её: из чистого золота, с тремя серебряными ободками у дна — в середине и на горлышке, плотно прикрытой керамарийской крышкой. В стеклянных оконцах между ободками струилась синяя энергия первого дракона Мощи — огромная сила, обладать которой не мог никто…

— Кровавый чародей!

Хриплый и одновременно шипящий голос заставил его вздрогнуть. Ринельгер развернулся и, не будь он совершенно убитый, оцепенел бы от увиденного. Культист, отбрасывая шляпу и развернув гигантские костяные крылья из-за спины, взметнулся ввысь и, сжимая длинный рунарийский меч, спикировал прямо на платформу. Щелчок самострела Ринельгер не услышал, но звон от удара заряда об урну чуть не оглушил его. Чародей успел отскочить и перекатиться к краю платформы. Чудовищный ангел приземлился в центре, схватил урну за ручку и победно зашелестел, отбрасывая клинок в бездну.

— Keriar’h! — воскликнул Элеарх. — Ver dere rauh os morrus!

Ринельгер нащупал рукой меч — керамарийский клинок, выбитый Лицедеем в бою, зацепился за край платформы, лезвием прорезав древний камень на пару пальцев. Удивляться и думать времени не оставалось, а решения, принятые за пару мгновений до свершения, обычно бывают самыми верными.

— Aht more dert fallen ist no…

Ринельгер вскочил, выбрасывая для удара обе руки: клинок серпа вспорол шею Элеарха и поджёг его балахон, а керамарийский расколол урну — энергия вуали вспыхнула и рассыпалась искрами.

Древний ангел яростно вскрикнул и расправил крылья, ладонью, озарённой призрачной энергией, косаясь раны чародея на ребре. Ринельгера отбросило чарами, он снова скатился по ступенькам, чувствуя жгучую боль от магического прикосновения на коже под мантией. Снаряд самострела, предназначенный для него, в тот же миг влетел точно в маску Элеарха, и горящий ангел пал на место, где тысячу лет простояла урна.

Ринельгер не медлил, вскочил на ноги и размашисто срубил чарами с кончика меча Вильмонда, перезаряжавшего самострел. Мортус, громко крякнув, отлетел в тёмный угол подле ворот и, прохрустев костями, стих.

Силы окончательно оставили чародея, и Ринельгер, тяжело дыша, доковылял до упавшей колонны и рухнул на неё. Он опять потерял керамарийский меч, но верный серп рука продолжала крепко сжимать. Его лезвие шептало чёрной кровью Верона и Мощью Лицедея. Чародей глубоко выдохнул и, не найдя ничего лучше, прижал клинок к ране и прошептал формулу целительных чар. Всё кончено, Ринельгер это знал. Древние проиграли эту партию…

Эпилог

Над Ветмахом, словно отблески далёких огней, пролетали последние осколки кометы, большей частью минувшие его и павшие где-то на востоке, вне пределов Норзрины. Город снова стих — после победных кличей народ будто бы насторожился и перестал верить в то, что этот кошмар закончился.

Амалия нашла себе место у разрушенной хижины: окрестные площади дома попали под яростное пламя дракона, пожравшее в оных всё деревянное и оплавившее каменные остовы, часть из которого милостиво обрушило и высыпало на площадь. Остварка, поджав под себя ноги, уселась на одном из таких булыжников и закрыла лицо руками, сжимая в пальцах цепь с разбитым фонарём Террамы.

Ветмах ещё долго будет помнить сегодняшнюю бойню: покой и сытость города под управлением Ройда Катилуса стали иллюзией, что убедила горожан в защищённости крепостных стен, в изобилии продовольствия, отучила их готовиться к борьбе за жизнь и быть постоянно бдительными. Пресыщение превратило их в капризный и неподготовленный к ужасам и лишениям алой ночи народ, устраивающих бунты, только зажгись искра. Они поверили, что чудовища и живые мертвецы — сказки их неразумных дедов. Теперь, в эту ночь, или день — Амалия потеряла всякий временной ориентир — ворота Ветмаха, как символ сытой и размеренной жизни, рассыпались, не продержавшись и получаса, а войско зла, этого истинного, неприкрытого зла, вошло в город и устроило резню.

Остварка сжала цепь и слезла с булыжника. На площадь выходили солдаты, Ветмах постепенно оживал. Амалия не увидела на улицах, среди горожан и защитников ни брата и сестру Ренелькам, ни упырицу-лучницу. А где-то за городом, у башни, оставались Ринельгер и Сенетра, живые или мёртвые. Словно в тумане, Амалия прошла мимо горящих домов, через усыпанные телами улицы. Символично обвалившаяся арка ворот темнела в зареве догорающего времени. Она помнила, куда идти, и, натянув капюшон на глаза и всё ещё сжимая разбитый фонарь, побрела в опустошённые предместья города.

***

Раны заживали, но заживали медленно. Сколько раз Ринельгер приближался к грани между жизнью и смертью — были случаи и похуже этого. Каждый раз он вырывал себя, бился до последнего, потому что хотел жить. А сейчас… Сейчас ему хотелось уйти вместе с Кассией туда, в вечное Забвение.

Ринельгер перебирал пальцами по ране, поддерживая исцеляющие чары ровно настолько, насколько ему потребовалось бы, чтобы дождаться ту, что наблюдала из-за кулис за всем, что происходило на сцене. Демоническая кровь одержимого Лицедеем Верона стала отличным лекарством, полным Мощи, противной керамарийским существам.

Женщина в чёрной тунике, с распущенными кроваво-красными волосами, обворожительной внешности явилась нескоро — хотя сейчас для Ринельгера время тянулось медленно, отбивая в голове ритм своего хода.

— Ах, мой бедный Ринельгер, — послышались нотки нотации. Он лениво поднял голову — её глаза с алой радужкой светились в тусклом зале, вокруг них растекалась тёмная застывшая краска. Владычица встала над чародеем и, сложив руки на груди, словно расстроенная мать, взглянула на него.

— Пришла отчитать меня, как это делал Амилиас? — протянул Ринельгер, вспоминая самые неприятные моменты ученичества. — Важен результат, не так ли? Вот он… сделано. Твои враги уничтожены. Но… я готов принять самое суровое наказание… Правда, не знаю, что хреновее со мной может ещё произойти.

— Ты говоришь, что готов к смерти, — с еле заметной насмешкой произнесла владычица, — но продолжаешь цепляться за жизнь из последних сил.