— Рыжкин? Не знаю. Я сюда прямо из штурманской. Что-нибудь неладно с курсом?

— С курсом-то все в порядке, — сказал Воронов. — Ты разве не видишь?

— А что я должен увидеть?

— Он еще не привык, — объяснил Коллинз. — Он только что из коридора.

Вудворт глядел на экран, стоя между креслами Воронова и Белостокова.

— Нет, — выдавил он наконец. — Встретить их здесь… Нет. Это невозможно, немыслимо.

Дверь рубки снова открылась.

— Да у вас тут тесно, — послышался голос Рыжкина. — Приятная компания. Здравствуйте, кого не видел. Чем буду полезен?

— Идите сюда, — позвал Белостоков. — Посмотрите на экран. Можете ли вы определить, что это такое?

Рыжкин пробрался в темноте к креслу Белостокова. Вудворт посторонился. Рыжкин оперся на спинку кресла. Некоторое время он вглядывался в экран. Он стоял в рубке «Бумеранга», опершись на массивную спинку пилотского кресла, и в то же самое время он снова лежал в вулканической трещине на Титане, и знал, что сзади дымятся останки его вездехода, и чувствовал плечом холод скафандра Вуда, и не смел высунуть голову, чтобы посмотреть, что делается на плато. А потом за скалами взметнулся огненный столб, и, когда пламя опало, он снова увидел в вышине неба то, уходящее, почти не поврежденное ракетами штурмовиков.

Он повернул к Белостокову лицо, бледное в темноте.

— Да. Ошибка исключена. Это они.

— Не понимаю, зачем формальности, — с вызовом сказал Воронов. — По-моему, все и так ясно.

— Ясно? — повторил Белостоков.

Они все пятеро по-прежнему сидели в рубке, только сейчас здесь было светло и место носового экрана занимала слепая стена.

— Да, — сказал Воронов. — Конечно, если вы прикажете тормозить, нам останется подчиниться.

— Вопрос стоит не так…

— Неужели?

— Я тоже не понимаю, о чем совещаться, — сказал Рыжкин. — Если бы мы не могли их догнать, тогда другое дело.

— Но «Бумеранг» не военный корабль…

— Вот как?

Белостоков продолжал:

— «Бумеранг» — это первый звездолет Земли, предназначенный для экспериментальной проверки принципа гравитационного поворота на нейтронных звездах. Особенно важно поэтому, чтобы он вернулся на Землю в целости и сохранности. И без человеческих жертв.

— Отлично, — сказал Воронов. — Мы вернемся туда в целости и сохранности, а нас там посадят в тюрьму. Как дезертиров.

— Это действительно несерьезно, командир, — добавил Вудворт.

— На борту «Бумеранга» нет оружия, — продолжал Белостоков.

— Извините, — возразил Рыжкин. — Когда в миллипарсеке от вас появляется астероид, вы не думаете о том, что у вас нет оружия. Вы просто нажимаете кнопку, и астероид превращается в излучение. Я не понимаю, чем отличается этот корабль от какого-нибудь хилого астероида.

— Вы забываете, что это военный корабль. Забываете об их энергетическом потенциале…

— Потенциал! — сказал Рыжкин. — Да мы их еще тогда били. Когда у нас не было звездолетов. Когда мы еще не могли уничтожать астероиды. И они нас боялись. Как смерти боялись наших штурмовиков.

— А скорость? — подхватил Воронов. — Вы полюбуйтесь на их скорость! Разве она свидетельствует о высоком энергетическом потенциале?

— Потому они и ушли, — сказал Рыжкин. — Они ведь думали, что не встретят сопротивления. Ведь когда они появились, что было у людей? Единства, и того не было. А когда они поняли, что мы не лакомый кусочек, а твердый орешек, они убрались восвояси. До сих пор, вероятно, радуются, что унесли ноги.

— Идти войной на Землю на таких скоростях… — презрительно сказал Воронов. — Смешно!

— Ладно, — вздохнул Белостоков. — Так вас не переубедишь. Давайте по порядку. Ваше мнение, Воронов?

— Атаковать. Немедленно. В смысле — когда приблизимся.

— Ваше?

— Согласен, — сказал Рыжкин. — Главное — не дать им опомниться.

— Вы?

Вудворт пожал плечами.

— Не знаю. Если правда все то, что о них говорили, то я не понимаю, почему они нас до сих пор не заметили.

— А вдруг это ловушка? — предположил Коллинз.

Некоторое время все молчали.

— Нет, — заговорил Рыжкин. — Это невозможно. Ловушек они никогда не ставили. Когда они нападали, они действовали открыто. Возьмите любой учебник. Это была странная война. Они воевали по правилам, хотя так и не принято говорить.

— В каком это смысле? — поинтересовался Воронов.

— В самом обыкновенном. Например, они никогда не переходили пояс астероидов.

— Правда?

— Конечно. В астероидах у них даже не было базы. У них было всего две базы, возле Юпитера. Да и те они быстро эвакуировали к Плутону.

— Пока я не вижу ничего странного, — сказал Воронов. — Вероятно, они не переходили астероиды потому, что ближе к Земле их не подпускали. А базы их просто заставили эвакуировать.

— Вы так думаете? — спросил Рыжкин. — А как вы отнесетесь к сообщению, что они никогда не нападали на гражданские корабли?

— Гражданские корабли? А они там были, за астероидами?

— Было несколько.

— И они их не атаковали?

— Никогда.

— Что-то не верится, — сказал Воронов.

— Тем не менее это так. Это была странная война. Они воевали по правилам. Они не нападали на гражданские корабли. А на военные они нападали открыто и всегда на превосходящие силы.

— А ваш знаменитый вездеход на Титане?

— Это другое дело, — объяснил Рыжкин. — Там они оборонялись. Мы ведь сами их атаковали.

Некоторое время все в рубке молчали.

— Командир, — сказал потом Вудворт. — У меня есть одна мысль.

— Говорите.

— Вот Воронов рвется в атаку. Хищники, агрессоры, говорит он. Надо их уничтожить… Но ведь здесь есть еще что-то.

— Да, — кивнул Белостоков. — Продолжайте.

— Хищники, агрессоры, — говорил Вудворт. — Все это, разумеется, так. Они хищники и агрессоры. Они напали на человечество, когда оно было слабым и разрозненным. Потом человечество объединилось и выбросило агрессоров вон. Вы чувствуете, что я хочу сказать?

— Да.

— В этом что-то есть. Вдумайтесь. Они напали на слабое человечество, а человечество объединилось, стало сильным и выбросило их вон. Вы понимаете? Человечество объединилось. Но почему человечество объединилось?..

— Вы ставите все с ног на голову, — вмешался Воронов. — По-вашему получается, что мы должны чуть ли не благодарить напавших на нас агрессоров только за то, что своим нападением они как-то стимулировали объединение человечества. Человечество и без них объединилось бы.

— Не уверен, — тихо сказал Белостоков.

— Я тоже. Вы знаете, Воронов, что такое война? Не пятидесятилетняя война за астероидами, а обычная война с обыкновенным оружием? Химическим, ядерным, бактериологическим… Ведь они явились, когда она казалась неизбежной очень многим. Но они пришли, и люди забыли свои разногласия.

Воронов покачал головой:

— Война всегда зло. Какая разница, с кем воевать? Суть от этого не меняется.

— Ошибаетесь. Если бы мы воевали друг с другом, нас бы, возможно, не было. А так мы легко отделались.

— Легко? А два миллиона погибших?

— За полвека.

— Бог с вами, — сказал Воронов. — Пусть вы правы и люди действительно объединились только потому, что на них напали. Я не понимаю, что отсюда следует. Они напали на нас, и это оказалось к лучшему. Но они-то об этом не знали!

— Вы в этом уверены? — спросил Белостоков.

— Знаете что, — возмутился Воронов. — Это уж слишком. Вы что, заранее сговорились?

— Нет, — сказал Коллинз. — Благородные побуждения и агрессия… Это извращение. Такое же, как и просто агрессия.

— Вы так думаете? Но если у них не было выхода? Если они наблюдали за нами многие годы? Земля была серьезно больна. Вероятно, они перебрали все способы лечения. Оставался один — хирургический. По-вашему, им легче было ждать, когда мы друг друга поубиваем?..

— Вы не то говорите, командир, — возразил Рыжкин. — Это не гипотеза. Никто не станет так делать.

— Почему же? Поставьте себя на их место. Вы прилетаете в систему, где есть разумная жизнь. Вы радуетесь этому и вдруг обнаруживаете, что она вот-вот сотрет себя с лица планеты. Что вы будете делать? Например, вы, Воронов?