Они стояли на берегу, утопая по щиколотку в крупном жемчужном песке, и у ног лежал дымящийся после дождя океан, прозрачный до того, что даже в полукилометре от берега можно было разглядеть его дно.

Диего нагнулся и плеснул себе в лицо водой.

— Благодать, скажу я вам, отцы. Жаль, что вы этого не ощущаете.

Видимо, одна и та же мысль: «А на Земле?» — мелькнула у обоих — у Торанца и Руденко, потому что Диего фыркнул и поднял обе руки над головой:

— Сдаюсь и прошу прощения. А теперь пройдем во-он до того бугорочка. Идти по песку одно удовольствие, вот и прогуляемся.

До бугорочка было около четырехсот метров. Шли медленно. Руденко забрел по пояс в абсолютно спокойное зеркало воды и шел вдоль кромки берега, поднимая сказочно прозрачную воду. Ему вдруг захотелось, как Диего, идти по берегу без скафандра, брызгать на шею водой и дышать йодистой свежестью древней колыбели жизни.

«Сорок недель без Земли — это много, — подумал он. — К сожалению, это не Земля, а Эниф, и дышать смесью угарного и углекислого газов я еще не научился…»

— Что касается запахов, — словно невзначай обронил Диего, — то йодом здесь не пахнет. Океан перенасыщен углекислотой и солями бария, есть и бромистые соединения, и соли урана и тория. Согласен, это химия, а не поэзия, просто даю справку. А вот и то, ради чего я вас сюда притащил.

Странный голый бугор, к которому они подошли, оказался мощной ржавой плитой, утопающей под многометровым слоем песка. Чуть поодаль из песка выступали углы еще нескольких плит, чередой уходящих в океан.

— Тот же молибденовый сплав, тот же возраст. Здесь тоже когда-то стоял город, но сейчас он под водой, почти полностью занесен илом. Из плит предки энифиан… ну, может, не предки, а другая разумная раса, не выдержавшая конкуренции с настоящей, построила убежища, но те не вынесли испытания временем.

— Десять тысяч лет и ураганы… — сказал Руденко. — Никакая сталь не выдержит.

— Другая раса… — повторил Торанц, пробуя на язык новое слово. — Две расы на планете: технологическая и биологическая, одна из которых не смогла себя защитить… Так? Но реально ли это? Что, если эволюция просто сделала крутой поворот? Такое могло произойти?

— Примеров сколько угодно, даже на Земле, — сказал Руденко с непонятной интонацией.

— Скорее всего вы оба ошибаетесь, — грустно сказал Диего. — Самый крутой поворот эволюции длится не менее нескольких десятков миллионов лет, но никак не десятки тысяч. Столь круто могут повернуть свою историю только разумные существа. А теперь посмотрите сюда, вдоль берега. Видите?

Километрах в восьми на берегу океана виднелась туманная желтая полоса, из которой вырастал частокол тонких из-за расстояния шпилей.

— Что это? — нарушил молчание Торанц.

— Одна из зон недоступности, куда нас не пускают стражи. Прелюбопытнейшее место, скажу я вам! Ребята с Базы провели локацию здешних районов, по-видимому, это действующий завод, оставшийся со времен оных… — Диего не договорил. Над урезом воды появилась черная точка, приблизилась, и люди увидели стража. Он летел чуть в сторону, но сделал крюк и пролетел над ними, внимательно разглядывая их белыми, без всякого выражения, глазищами. Два метровых крыла он распростер в стороны, третье стояло парусом, и казалось, что он плывет по воздуху, подгоняемый попутным ветром.

— Разведчик, — бросил сквозь зубы Диего, глядя вслед пролетевшему уроду из-под козырька руки. — Кому-то не понравилось наше появление на берегу вблизи зоны недоступности. А ну-ка быстренько в машину, не по душе мне их сигнализация. — И первым направился к быстролету.

— Куда теперь? — спросил его Торанц в кабине.

— В океан. Покажу город, сквозь толщу воды он виден хорошо. Потом пройдем возле зоны недоступности, у которой повышен радиационный фон. Пристегнитесь, пойдем на форсаже.

Океан распахнулся перед ними во всю ширь.

Диего поколдовал над замком, и дверь, к удивлению Нагорина, рассыпалась белым порошком.

— Смотри-ка, перестал держать магнитный каркас, — сказал Диего, переступая порог. — Последний раз я был здесь два месяца назад.

Комната была маленькой, два на три метра. Стены ее были увешаны в три ряда разнокалиберной сеткой защитных устройств, потолок и пол металлические, в углу стоял большой металлический ящик, и над ним панель пульта с мертвыми глазками индикатора ламп.

Нагорин похмыкал, включил механизм запирания, но дверь полностью не восстановилась, сквозь нее была видна противоположная стена коридора.

Диего жестом попросил отойти, тронул пальцем клавишу-сенсор — на пульте зажегся розовый огонек, потом открыл ящик и достал из захвата «универсал». Взвесив в руке, положил пистолет обратно, покопавшись, извлек из глубины ящика странный кружевной крест на массивной рукояти.

— Что это? — заинтересовался Нагорин.

— Болеизлучатель, вернее, излучатель звука. Диапазон от одного до двух тысяч герц. На частоте трехсот герц мощность максимальна, около двухсот децибел.

— Ага… болевой порог?

— Для человека — да, но, к сожалению, а может, к счастью, не для живности Энифа. Все эти игрушки загружались еще при сооружении Зоны, когда мы ничего не знали об энифианах, кроме того, что они существуют.

— Сейчас знаем не больше.

— Ну не говори. Кое-что мы знаем наверняка.

— Ради чего ты меня потащил сюда? И почему именно в эту каморку?

— Потому что объем этой комнатки — единственное место, недоступное ощущалам стражей. Я включил защиту.

Нагорин с опаской посмотрел на металлический потолок.

— Вот как? Интересно.

— Ладно, к делу. О том, что до энифианской биологической на Энифе существовала технологическая цивилизация, ты уже знаешь. Но не знаешь, что без техники нынешняя тоже не может существовать.

— Это еще надо доказать.

— Доказательства есть, но их надо уметь видеть. Резкие различия между отрядами животного мира планеты — раз.

На лице Нагорина отразилось разочарование.

— При чем тут фауна Энифа?

— Погоди, не спеши. Итак: отличия, эксперимент над нами, признание энифиан и, наконец, последнее — одна из зон недоступности у океана является заводом по производству… скал.

Нагорин засмеялся.

— Вот это открытие! Каких скал?

— Тех самых плосковершинных скал, которые стоят в гаруа. На самом деле это вовсе не скалы, а генераторы биосинтеза.

Диего замолчал. Нагорин задумался.

— Ты хочешь сказать, что все химеры Энифа созданы все той же технологической цивилизацией тысячи лет назад? Но кто тогда в настоящее время стоит за всем этим? Кто на Энифе разумен?

— По-видимому, стражи.

— Стражи?!

— Не укладывается в голове? Да, стражи. Не исполнители чужой воли, защитники, ассенизаторы, сторожа и так далее, как мы думали, а разумные существа, управляющие миром. Чего я не могу пока понять, разобраться — в их социальной организации. И знаешь, — Диего понизил голос, — я не специалист-историк и не социолог, но… может быть, социума на Энифе нет совсем?

— Как это — нет социальной организации? Любая цивилизация имеет иерархию порядка и управления… Тьфу! Заговорил. А факты? Где доказательства, что стражи и есть те самые энифиане, с которыми мы так сложно контактируем? Наши с тобой подозрения ничего не стоят без фактов.

— Кое-какие факты у меня есть. — Диего постучал пальцем себя по лбу. — Остальные будут даже скорее, чем ты думаешь. А о том, что я тебе сообщил, подумай.

Нагорин постоял молча, повздыхал.

— Как дела у Лена? Ты с ним больше возишься.

— Что — Лен… Лен молод, даже юн, а юность — это старость без сомнений, будущее для нее — прямая линия. Он верит, что все будет хорошо, верит мне… а я верю вам.

Нагорин встретил всепонимающий светлый взгляд Вирта и заставил себя не отвести глаз.

— Диего, — сказал он, — вот я стою перед тобой, какой есть… Ты ведь читаешь мысли, загляни в мои… Я ничего ни от кого не утаивал… Ты мне дорог не как великолепный инструмент познания, а как человек… веришь?