Разговор оборвался. Навстречу неслись рекламы. По обочине, не отставая, бежал тигр с гномиком в зубах. Над страдальческим лицом гномика витала надпись: «Страдает от болезни тот, кто диенол не пьет». Поперек полотна зажглась надпись: «Научный факт: уныние сокращает жизнь». Слова свернулись в огненный клубочек, он пропорхнул на капот, и за ветровым стеклом возникла очаровательная девчушка с бутылкой диенола в одной руке и лассо в другой. Смеясь, она отхлебнула диенол, швырнула лассо, тигр покатился и выпустил гномика. Замигала надпись: «Диенол — это информация и оптимизм на благо общества».

Лив сидела, не шелохнувшись.

Из-за горизонта выдвинулась горная цепь зданий, точь-в-точь такая, как прежде, но то был уже другой город. Дорога пошла в обход, потом нырнула в тоннель, который вывел ее на дно залива. Вода была мутная, как зимний рассвет, и Лив заскучала. Папа и мама молчали, ритмично покачиваясь в креслах. Лив задремала.

Разбудило ее ощущение каких-то странных перемен. Она открыла глаза и тотчас зажмурилась: над прозрачным верхом машины висел ослепительный свод, похожий на пустой экран информвизора, но несравненно более яркий, огромный и пугающе голый…

Когда Лив вновь открыла глаза, по куполу проносились черные молнии помех. Она осторожно скосила взгляд и все поняла. Свод был небом, хотя и необычным, а за помехи она приняла мелькавшие в нем сучья.

— Выспалась? — заботливо спросила мама.

Лив не ответила. Безбрежность неба все еще пугала, но оттуда лилось какое-то необыкновенно ласковое тепло, с которым машинный климатизатор ничего не мог поделать.

— Скоро приедем, — сказала мама. — Пообедаем, и Лив поспит. Я же говорила, что дорога будет трудной.

— А как же послеобеденная передача про Рыжего Квантика? — спросила Лив.

— В Заповеднике надо смотреть зверей, — весело сказал отец. — После сна и отдыха, разумеется.

От огорчения Лив даже перестала смотреть по сторонам. Некоторое время она сжимала и разжимала ладошку, куда падал теплый лучик. Выяснилось, что в кулачке его удержать невозможно.

Машина замедлила ход. Показалась стоянка, а за ней домик, каких Лив еще не видывала: он был сложен из бревен и покрыт черепицей; резные, уставленные цветами балкончики верхнего этажа напоминали маленькие торты.

Перед тем как выйти, все надели маски. Лив не спрашивала зачем, потому что ей уже объяснили, что в Заповеднике совсем-совсем другой воздух, от которого может закружиться голова.

Из дома им навстречу шел человек в фуфайке с продолговатым костлявым лицом и растрепанной седой шевелюрой.

— Рад вас приветствовать в Заповеднике, — произнес он с заученной улыбкой. — Не требуется ли кому-нибудь врач?

Все посмотрели на Лив, а Лив молчала, потому что когда они только вышли из машины, ей показалось, что она оглохла, но потом она услышала голос и очень удивилась тому, что голос она слышит, а больше… ну, ровно ни-че-го!

— Врач не помешает, — категорично сказала мама. — Дорога, впечатления…

Лив затрясла головой. Слова отдавались в ушах гулко, как в пустой комнате.

— Не спорь! — вспыхнула мама, так и не поняв, в чем дело.

Лив уложили в постель, и вскоре пришел врач. Лив привычно протянула руку, чтобы он укрепил электронные присоски. Доктор пощелкал переключателями диагноста, мельком взглянул на девочку и весело улыбнулся.

Папа и мама стояли у него за спиной.

— Все нормально, абсолютно здоровая девочка, — он с треском сдернул присоски и убрал их в ячейки диагноста. — Только ей здесь не следует бегать и прыгать.

— Она у нас никогда не бегает, — с гордостью сказала мама.

— Вне комнат обязательна маска. Всего хорошего. Желаю повидать.

— Что, разве бывают случаи, когда звери не показываются? — спросил папа.

— Бывают, когда людей слишком много. Но сегодня посетителей маловато.

От радости Лив запрыгала в постели.

— Лив! — воскликнула мама. — Ты слышала, что сказал доктор? Сейчас же перестань!

Мама накормила Лив и велела поспать. Ее оставили одну. За окном шевелились ветви деревьев, они были с листьями и походили на щупальца Резинового Мутанта, но Лив не было страшно, только слегка тревожно при мысли о том странном мире, который лежит за окном. Потом и тревога исчезла. Кровать успокоительно баюкала, тоненько шипел климатизатор, не хватало лишь Монотонного Рассказчика, но на этот раз Лив уснула и без Рассказчика.

Когда она проснулась, было уже время идти. Их собралось человек двадцать. Лив очутилась в середине, папа и мама крепко держали ее, за спинами почти ничего не было видно. Потом процессия растянулась. Вел ее человек в фуфайке. Он был без маски, тогда как все остальные были в масках. Лив очень хотелось чуточку приподнять свою маску, чтобы узнать, какой же тут все-таки воздух, но она боялась, да и руки ее были в плену папиных и маминых.

Запахи пробивались сквозь фильтр, они были сумбурные, и впечатления тоже, как это бывает, когда смотришь на ненастроенный экран. Все же Лив заметила удивившую ее несообразность: все, и она сама, шли нормально, а человек в фуфайке едва волочил ноги и все же опережал остальных.

Ее переполняли вопросы, но она не успела ни о чем спросить, потому что человек в фуфайке остановился и сказал:

— Пожалуйста, тише. Мы близко, из-за шума они могут не появиться.

«Здесь и так тише тихого!» — удивилась Лив.

— Верно, что они есть только в Заповеднике? — шепотом спросил кто-то.

— Да, мы их сохранили.

— Много ли их у вас?

— Одиннадцать.

— О-о!

— Предупреждаю, они могут появиться не сразу, надо запастись терпением. Больше вопросов нет? Тогда пошли.

По лицам окружающих было видно, что все взволнованы. Двигались гуськом, молча. Пластиковая дорожка кончилась. Справа и слева в кустах стояли скамеечки. Человек в фуфайке показал жестами: «Садитесь!» Все осторожно расселись.

За кустами оказалась песчаная площадка, песок золотился в косых лучах солнца, но Лив этого не видела, потому что темные очки делали песок коричневым. Площадка находилась на возвышенном месте, за ней открывался вид на туманную равнину и далекие городские массивы. Грязноватый туман делал неразличимыми основания городов, отчего их угловатые вершины тяжеловесно парили и даже как бы покачивались в неустойчивом равновесии.

Оттуда исходил — нет, не шум и не гул, а шорох едва уловимой вибрации, которая освободила Лив от чувства глухоты.

Человек в фуфайке вышел на середину площадки и стал что-то разбрасывать, доставая из карманов. Может быть, от неестественной обстановки Лив показалось, что фигура служителя Заповедника выросла, стала огромной и вместе с тем невесомой. Но вот он окончил свое дело, вернулся и снова стал обыкновенным пожилым человеком с помятым продолговатым лицом и встрепанными волосами.

Люди сидели неподвижно, но площадка оставалась пустой. Все ждали, и Лив тоже, и понемногу сердце девочки учащенно забилось, — она не могла понять, отчего.

Она чуть не вскрикнула, когда в воздухе зашелестели крылья. Стайка птичек пронеслась над людьми, рассыпалась, коснулась земли.

Все оказалось правдой. Около десятка воробьев, забавно подпрыгивая, клевали корм. Ножки у них были тоненькие-тоненькие, и сами они были маленькими, должно быть, теплыми комочками. И они не боялись людей, которые сидели неподвижно, с торжественными лицами.

Это было так трогательно, что у Лив на глазах навернулись слезы. Но она почувствовала и гордость — за родителей, за всех взрослых, которые не только создали прекрасные могучие города, но и устроили жизнь маленьких беззащитных птичек.

Глядя на нее сбоку, отец подумал, что они все-таки не зря привезли свою девочку в Заповедник.

Опять Великий Кальмар!..

Он свернул и бросил газету в воду. Она поплыла корабликом и вдруг исчезла: море скрутилось воронкой и взяло ее в себя.