Об этом в последнее время говорят все чаще, ибо «мыльные клубы» наносят не только материальный вред. Не менее велик вред моральный. В сегодняшних «мыльных клубах» эксплуатируется не только стремление обывателя испытать «настоящее», причем лично для него неопасное «приключение», но и его неуемная тяга к «красивой жизни», к умилительным сценам, полным чувствительности и «неизъяснимого благородства». Мой помощник Леон Соболев как-то привел мне слова поэта Александра Пушкина, который говорил, что смех, жалость и ужас есть три главные струны всякой площадной эстетики. Что касается ужаса, то Пояс всегда был чрезвычайно богат им; смех и жалость устроителям «мыльных клубов» пришлось специально организовать. Тут пригодился опыт телевидения, которое с незапамятных времен эксплуатировало желание зрителей умиляться.

Неожиданные встречи, роковые совпадения, трогательные сцены, полные прямо-таки противоестественного самопожертвования и неземного благородства, — за весь этот идиотизм новые клубы и были названы «мыльными» по аналогии с «мыльными операми», которые еще в середине XX века телекомпании изобрели для развлечения домохозяек.

Однако «мыльную оперу» можно было смотреть или не смотреть, а в «мыльном клубе» люди живут внутри самой постановки, внутри тщательно организованной и рассчитанной компьютерами пошлятины, которую никак нельзя отличить от подлинной, естественной жизни. Единственное, что можно сделать, — это эстетический анализ. Разрабатывая сценарии, которые потом становятся жизнью, компьютеры, как правило, пользуются ходовыми сюжетами поп-культуры.

Так, несколько лет назад, во время круизного рейса лайнера «Орион» к Марсу, в одну пассажирку — очаровательную девочку двенадцати лет — вселился дьявол. Она вдруг начала бегать по кораблю голой, дико выть и хохотать, с нечеловеческой силой вырываться из рук пытавшихся ее удержать и сыпать отборной руганью, как пьяный матрос. Врачи были бессильны, лишь время от времени, когда им удавалось ввести ей транквилизаторы, девочка засыпала, а потом буйствовала снова. Интеллигентные туристы, конечно, избегали этих сцен, зато обывательская публика была шокирована, возбуждена и страшно довольна. Как потом выяснилось, группа туристов на две трети состояла из людей, пожелавших от «мыльного клуба» встречи с дьяволом. Теперь все они видели, что не зря платили клубу. В спальне девочки непрерывно работали телекамеры, и жизнь на «Орионе» день ото дня становилась все интереснее. Уже нашелся (разумеется, совершенно случайно) среди пассажиров священник, согласившийся провести древний магический обряд «изгнания дьявола»; уже был назначен день и час операции; уже были распроданы билеты для желающих присутствовать при таинстве лично… Как вдруг один тихий старичок-искусствовед, проводивший все время в библиотеке, явился к капитану и сказал, что происходящее напоминает ему фильм «Экзорцист» Уильяма Фридкина. По запросу «Ориона» в фондах Голливуда отыскали этот фильм, снятый в 1973 году, и сразу же стало ясно, что дьявол на «Орионе» — типичная компьютерная подтасовка.

Оказалось, что компьютер «мыльного клуба», разрабатывая сценарий для клиентов, жаждавших встречи с нечистой силой (так было записано в их карточках), пошел на прямой плагиат. Взяв за основу сюжет скандально известного в свое время «Экзорциста», он выделил среди сотен больных, состоявших на учете по поводу психических расстройств, женщин, имеющих детей в пубертатном возрасте. По указанию компьютера агенты клуба наняли врачей и отыскали в этой группе девочку, у которой наследственная болезнь — маниакально-депрессивный психоз — должна была вот-вот проявиться. Матери и дочери предложили совершить бесплатное путешествие к Марсу, а остальное уже и в самом деле получилось «естественно», как бы само собой.

Этот случай памятен еще и тем, что тогда впервые против «мыльного клуба» было возбуждено судебное дело. Консилиум врачей установил, что наследственная предрасположенность девочки к психозу могла и не реализоваться, если бы на гормональную перестройку организма, характерную для переходного возраста, не повлияли условия космического полета — все эти колебания силы тяжести, атмосферного давления, повышенный радиационный фон и прочее. Было установлено, что компьютер «мыльного клуба» проконсультировался через МИНИКС с Международным психиатрическим институтом в Базеле и был хорошо осведомлен о провоцирующем воздействии космоса на психику ребенка, но выбрал вариант с «вселением дьявола» вполне «сознательно».

Основываясь на этом, мать девочки возбудила иск против клуба, однако в суде представитель его заявил, что клуб не может нести ответственности за искалеченного ребенка. «Если на футбольном матче, — сказал он, — кто-то из зрителей сходит с ума или даже умирает от инфаркта, никто не обвиняет в этом организаторов спортивного чемпионата, хотя он и вызывает массу бурных и, может быть, вредных эмоций. Всем известно, какое сильное физическое и психическое воздействие оказывает на человека космос. Порой оно может быть трагическим. Но при чем здесь организаторы космического туризма? Каждый участвует в путешествии добровольно». Суд отклонил иск.

Я хорошо помнил об этом, отправляясь на Мидас перед совещанием у Мейдена, во время метеоритного дождя, но все-таки надеялся, что на этот раз мне удастся получить веские основания для ликвидации «мыльного клуба». Мне представлялось, что вся проблема заключается лишь в несовершенстве системы правосудия, да еще, пожалуй, в неумении следователей дать суду необходимый материал. Пусть, говорил я себе, «мыльный клуб» трудно прикрыть, исходя лишь из моральных соображений, но разве нельзя найти в уголовном законодательстве обоснования для борьбы с ним? Я воображал, что попаду в точку. Мне и по сей день помнится тот праведный гнев, с которым я приближался к Мидасу; моя рука, сжимавшая овальный штурвал скоростного скутера, представлялась прямо-таки карающей десницей.

…Окутанный тяжелыми, стеклянно-прозрачными облаками ксенона, освещаемый яркими болидами сгорающих в газе частиц, сотрясаемый ударами более крупных метеоритов, Мидас, окруженный тучей извергнутого в пространство мусора, в котором, кроме всевозможной дряни, плавали тела двух мертвецов, представлял собой фантастическое и жуткое зрелище, похожее на грандиозный цветной кошмар.

— Гиньоль, — сказал Леон Соболев.

— Что? — не понял я.

Скутер уже заходил на посадку.

— Это похоже на гиньоль, — повторил Леон. — Фильм или пьеса ужасов. Ходовой жанр поп-культуры.

Соболев недавно побывал на переподготовке, где специализировался по криминальным субкультурам, и теперь с полным знанием дела рассуждал о видах китча — всех этих триллерах, вестернах, комиксах и прочей духовной жвачке, которой люди забивают головы даже здесь, в Поясе Астероидов. Временами мой молодой помощник мог, пожалуй, сойти за какого-нибудь культур-философа, если бы не официальная голубая форма служащего ООН.

Я продолжал рассматривать Мидас. Судя по всему, клиенты «мыльного клуба» могли быть довольны. В жизни, которую смоделировал здесь компьютер, было все: и настоящая опасность — метеоритный дождь, и феерическое зрелище — нечто вроде северного сияния, и драматическая интрига — судьба группы Шебеля, заживо замурованной в подвалах базы, и события, «полные мистического смысла», — смерть молодой итальянки и старика-бельгийца. Придраться было не к чему.

Все очень естественно вытекало из соотношения обстоятельств: пошел метеоритный дождь, возникли неполадки, кто-то попал в беду, кто-то погрузился в депрессию, а у кого-то не выдержало сердце…

На Мидасе текла самая натуральная, подлинная жизнь, однако все в ней было так чрезмерно, многозначительно и пошло, что мне хотелось плюнуть на красиво мерцающий экран.

Еще на пути к Мидасу я приказал начальнику местной полиции арестовать Балуанга сроком на сорок восемь часов — я имел право использовать такой арест в качестве превентивной меры. К моменту моего прибытия на астероид срок ареста почти истек, через несколько часов Балуанга необходимо было выпустить или предъявить ему какое-то обоснованное обвинение. Я знал, что в пансионате водится спиртное, завозимое с Марса и Земли контрабандой, есть и девушки, которые за отдельную плату помогут скоротать вечерок, но точных улик у меня не было. В полицейском участке мы тоже ничего не обнаружили. Видимо, Балуанг хорошо платил здешним блюстителям порядка и нравственности: имелось всего два-три дела о пустяковых кражах и мелком хулиганстве.