Вот, могу перемещаться. (Он со свистом двигателя пронесся вдоль пещеры и не разбился о стену.) Вот вижу гоняющуюся за мной многоножку. Паршивый автомат! (Он погрозил кулаком.) А вот здесь Аргус сидит на камне.

Он стал подходить. Шел медленно и бормотал.

— Вот здесь, я его вижу. Разберемся. Во-первых, инфразрение: я вижу его светлым пятном с достаточно четкими очертаниями.

Во-вторых, излучение. Это, конечно, его жилет. К тому же он дышит, шевелится, мембраны улавливают это. А все же его здесь нет! Что бы я сделал на его месте? Я бы напугался, вскрикнул. Или бросился в борьбу.

Значит, не удалось. Оперироваться он мне не дал, кибергом стать не дал. Проклятый! А сам я ничего не могу, и приборы мне врут. Проверю-ка простейшим образом.

Он подбежал и протянул ко мне руку — потрогать. Я схватил руку и замкнул на ней браслет. И на время мы замерли.

Молчали, тяжело и горячо дыша.

Он было начал бороться, но я сжал его и почувствовал — смогу раздавить. Он понял это.

Снова молчим. И в тишине молчания слышна подземная жизнь — шорохи подземелья, голоса воды, стуки капель, кряхтенье камня. Затем возник слабый, дрожащий, двойной смех. Он родился и вырос, разнесся по пещере, усилился, загремел. Казалось, кто-то огромный захлебывается громовым хохотом в два огромных рта.

Это смеялись мы, смеялись вместе. Я держал руку на плече Штарка. Он не уйдет от меня, нет.

Я произнес формулу ареста. Дело кончено. Слова, тяжелые, как глыба, прижали его. А затем я, Судья и Аргус, вынесу приговор. Штарк снова задребезжал смехом. Он сел рядом на камень, хлопнул меня рукой по колену.

— Знаете, Аргус, — сказал он. — Я так устал за часы общения с вами, что рад и браслетам. Все же конец. Почему вы меня не взяли сразу? Желали играть?

— Хотел видеть. Насмотрелся на двести лет вперед. Видел полукиберга, а это дано не многим. Видел человека, сгубившего гения.

— Аргус, моя просьба — ссылка на одинокую планету…

«На мертвую, мертвую», — заговорили Голоса.

— А вы забыли про свои восемьдесят с хвостиком процентов воды? — спросил я его.

— Ну, с ней-то я разделаюсь.

— А тогда на ледяную планету, — сказал я. — В снега Арктаса.

Тут в пещеру ворвался Ники — загремел, залязгал, заморгал прожектором.

Пещера осветилась вся. Я даже вздрогнул — так хорошо было здесь. Я глядел будто из центра кристалла с тысячью граней: стены искрились, всюду — гипсовая паутина. На полу — цветы: розы и прочее. Подземный сад: белая трава и в ней еще цветы, еще звезды.

Я встал, чтобы удобнее было смотреть.

Я не жалел, что была погоня.

Я пил глазами красоту подземелья, подмечая все новые ее детали. А они менялись при каждом движении прожектора (кто видел многоножку в покое?).

— Не правда ли, здесь, под землей, чудесно? — говорил мне Штарк. — Одиночество здесь полное. А звуковые феномены? О, я могу многое рассказать вам о подземельях. Я вырос в них, копил силы, вынашивал главную мысль. Идите, идите ко мне, Аргус. Вы ведь не сможете быть прежним, с тоски умрете, я вам верно говорю. Давайте, операция — и мы киберги, мы вместе. Всегда, тысячи лет. Жалко Люцифер? Найдем иное место. Давай врубим имена в историю. Кстати, о колонистах. Вы отнимете меня у них. Не боитесь? Я ведь им так много дал.

…Нас встречали колонисты и Тим с барбосами.

Я вел Штарка. Коридор таял в голубом свете. В нем — люди. Я шел, и лицо мое было — камень! Я так его и ощущал — камень.

Колонисты (сильно сдавшие, постаревшие этой ночью) встретили нас набором подбородков и пронзительных взглядов. И молчанием — ни слова Штарку!

На запястье его правой руки было изящной работы кольцо.

Оно отгородило Штарка, сделало его слабым и презираемым. Никто его не боялся, никто не испытывал к нему благодарности.

Вот оно, наказание!

— Ведут, — сказал кто-то. — А, Шарги…

— Достукался, — отозвался Прохазка. И все!

Мне было противно их равнодушие.

— Дорогу, дорогу, — говорил я. Времени было в обрез: нужно забрать костюм — уникальная штука. Нужно взять робота-хирурга. Отличная вещь! А еще я видел: «Персей» ходил вокруг планеты и ждал нас.

Я оставил Штарка в комнате с Тимофеем и собаками и ушел в рубку. Я связался с коммодором, увидел на экране его озабоченное лицо. Мы договорились об охране регалий Аргуса.

И с удовольствием я сказал себе, что сегодня, вечером, я избавлюсь от Штарка.

Я приказал закрыть шахты, прекратить работы и приготовить роботов к долгому хранению. Приказал колонистам готовиться к отъезду.

Они приходили ко мне. Пришел Мелоун. Он соглашался и на проживание в болотах. Говорил, что желает искупить вину — ведь это он привез Белый Дым. Уверял, что выловит их, подманивая собой.

Я отказал, а на болота с дымами послал роботов. Приказ: испарить их к чертям собачьим!

Приходила великолепная четверка — не оставил.

Но осталась Мод Гленн.

Остался врач — около своих орх, токсинов и слизней.

Оставил я и любителя механики — это был застарелый холостяк и никому не нужный брюзга.

Починенный «Алешка» сделал несколько рейсов к нашему дому и к старт-площадке. Сначала он перевез собак и Тима, затем роботов, затем Штарка, багаж и колонистов.

Эти ощущали себя побежденными. Угрюмые и хмурые, они сидели на вещах на краю старт-площадки и ждали ракетную шлюпку. Я же следил за ее траекторией.

Я видел — коммодор в парадной форме.

Я видел — два его космонавта вооружены. Они станут охраной Красного Ящика, и коммодор надолго теряет власть над ними. Таков Закон.

Я видел — те члены команды «Персея», что дежурили в звездолете, а не лежали в сне долгого анабиоза, взволнованно ждали.

Ждали Красный Ящик, ждали колонистов, ленивых и робких. Беспокойство вновь одолевало меня. Я не спал неделю, одежда много раз промокала и высыхала на мне. Но я не ощущал слабости.

Я топтался на площадке, сжигаемый нетерпением. И еще был Аргусом — при моем приближении колонисты отворачивались.

И Тим отворачивался. Но я видел его насквозь. Он ждал, когда я стану прежним. Тогда он возьмет свое. Он станет заботиться, нянчиться, покровительствовать мне.

Так и будет… Милый Тим, я соскучился и по твоей воркотне, и по твоему упрямству.

…Колонисты?.. Повесили носы?..

«Слушайте, — внушал я. — Вы сытые и нежные, ленивые и жадные. Поднимите головы! (Подняли.) Держитесь! Примите наказание, долгое как жизнь, с достоинством».

…Штарк? Этот был желт (разлилась желчь) и презрителен.

Он все доставал и жевал свои шарики. Вот его мысль: «Твое время и сила кончаются». Пусть кончаются, многое кончается. И с удовольствием я думал, что пора риска для Тима и его собак тоже кончается — я забрал всех роботов-исследователей. Их множество — от больших (для сбора образцов) до крохотных соглядатаев. Одни могли сидеть на деревьях, другие парить в воздухе и прослеживать жизнь любого зверя. Хорошие штуки! Ими Штарк исследовал планету (затем вынес ей приговор).

Я подмигнул Штарку.

— Вы думаете, — сказал я, — о побеге?

— Представьте себе, так. Но это же младенчество. Знаете, Аргус, я задумался не только о побеге, я думаю о себе. Раньше времени не хватало, а вот тут… Что я такое? Какова моя ценность? Понимаете, я не старый, всего семьдесят. А что сделано? Заметьте, безделья я не выношу, работаю как черт. Нет, тысяча чертей! Десять тысяч! Итак, семьдесят лет составляет шестьсот тысяч часов. Чем я их заполнял? Аргус, я расточитель. Двести тысяч часов я проспал, двести тысяч ушло на так называемую жизнь, на выполнение различных обязанностей. На образование, например. Еще сто тысяч я бросил на выполнение обязанностей гражданина Вселенной. Не ухмыляйтесь, это серьезно. До пятидесяти лет я был неумолимо серьезен.

Из оставшихся ста тысяч часов шестьдесят тысяч истратил на перемещения с места на место и лишь сорок тысяч на работу. А вы помешали мне.

Понимаете? Даже планету не переделал.

А сейчас поговорим о вас, мой бледнолицый красавец.