Чечен замолчал, достал из гламурного портсигара самокрутку, запалил, несколько раз жадно затянулся и вдруг неожиданно заявил:

– Я вообще считаю, что лучшие чиновники – это немцы! И исполнители, и руководители. Им это еще и нравится до усрачки!

– Вот вы их в ту войну и встречали хлебом-солью! – сказал Чапа с усмешкой.

– Я не встречал! – огрызнулся Чечен, и повторил значительно, с упором на местоимение, – Я – не встречал. Ни их, ни тебя!

– А ты хорошо ответил, Генацвале Вайнахович, – заметил Бонда. – Меня во все времена бесило, когда вылезет вперед какая-нибудь гнида и начинает в стиле: «Конечно, мы все виноваты в том, что произошло. Мы все голосовали за Иванова, все голосовали за Петрова, мы все желали победы народу Чуркестана!». А я говорю: «А с хера ли ты за всех говоришь? Я вот себя виноватым не считаю, ни за одного из этих пидоров не голосовал, ничего такого не желал и имею право слать вас лесом!»

«У нас нет порядка… Мы должны покаяться!»

А у меня, блядь, порядок есть, и каяться я не собираюсь! В советское время помню, ненавидел субботники по уборке мусора. Я его, мусор, блядь, не кидаю! С хуя ли я его должен собирать?! Потом, правда проникся, с возрастом. Что проще подмести и подчистить, чем видеть… нечистоты… раздражаться и терпеть. Иногда.

– Но это ведь не совсем про субботник, не так ли? – раздался сзади тихий голосок.

Бонда вздрогнул от неожиданности, но, не подав виду, обернулся. Ожидаемо. Ходырев нарисовался.

– Надо же! Гороно пожаловало! – усмехнулся Бонда. – Да ещё с подъебонами. Исключительно про субботник, господин прапорщик!

– Почему сразу прапорщик? – поморщился Ходырев. – А если я человек гражданский?

И тотчас поправился:

– В смысле, к воинским званиям отношения не имею?

– Потому что ты у нас кусок, – заржал Чапа, – ты же представитель военторга и овощебазы. Шматко, блядь нерусская.

– На строевого офицера ты не похож ни разу, даже по комплекции, – продолжил Бонда, – Да и возрасту. А подполковники у нас, похоже, со слов нашего кавказского друга, исключительно нохчи. И все полковники тоже. И один майор.

– Два майора, – нарочито вежливо поправил его Чапа. – Чечен рассказывал про майора – младшего племянника, и про майора – сына хозяина бензоколонки.

– Я про второго не слышал, – засмеялся Бонда, – но он, конечно же, из спецназа?

– Ко-о-онечно! Иначе никак! Других не держат.

– И он – чемпион мира по?

– Он был чемпион России по тхэквондо, – спокойно уточнил привыкший к подколам Чечен.

– Охотно верю, – сказал Бонда, – я знавал троих чемпионов по разным версиям единоборств. Все они были из моего города… Кстати, вполне достойные люди. Ну, повезло им – ехали в шапито анапском выступать, а оказалось, это целый чемпионат мира! Даже какие-то хорваты приехали. У всех, конечно, по-разному, но соревнований много всяких тогда было. Я сам чуть не стал чемпионом города по кекусинкаю в своем неудачном весе. И проиграл-то обидно – в дополнительное время, по очкам. В 90-м году. Сразу выбил одного, другим уже меньше соперников осталось. В итоге, мне дыхалки не хватило. Я как тигр – долго драться не люблю.

– Мужики, – раздался высокий голос новенького спеца, – а почему у нас на шевронах тигра, а отряд называется «Багира»?

– О! Наконец-то! С почином! – Чапа покатился со смеху, другие заулыбались – вопрос был традиционный.

– А это вы у Бонды спросите, юноша, – улыбнулся Наглер, – его идея была.

– Для конспирации, сынок, для конспирации, – вздохнул тот.

– Ты просто не представляешь, насколько они оторвались от реальности! У меня родственник, будучи с товарищем по делам в районе Рублевки, решил, что раз уж в столице, да ещё и время лишнее есть, то не прокатиться ли? Хоть на заборы поглазеть. Для общего развития.

Как бы ни так! На подступах тормознули менты и очень вежливо посоветовали не мозолить никому там глаза своей шушлайкой. А автомобильчик, на минуточку, был почти новый француз гольф-класса.

Нахера вам нужны часы за полтора зеленых миллиона? Вы, блядь, госслужащие, откуда у вас?.. И, главное, зачем?! Нравятся цацки, ну и рисуйтесь друг перед другом в закрытых помещениях, меряйтесь… причиндалами, не раздражайте народ-то!

Туфли за триста тысяч, автомобили за двадцать миллионов. Безудержный, а порою бесспысленный хапок. Это я уже про местных. Вам-то зачем? Кого копируете?

В Москве, отравленной миазмами, другая атмосфера. Там мораль – всего лишь препона для рывка вверх, а насаждаемая религиозность – традиционный инструмент для удержания стада. Но у нас-то климат поздоровее! Хотя, когда все ветры веют оттуда, то чего ожидать?

И как вам, там наверху, можно верить? С чего вы решили, что за вами пойдут? Вы не думаете, что бесконечное создание безальтернативной ситуации в стиле «а те, еще страшнее, чем мы», в конце концов, приведёт к тому, что большинство скажет: «Да нам уже похую, пусть хоть кто, только не вы!»? И на этот раз вам уж точно не выгорит…

Из любой безысходной ситуации выход есть. Даже если это самоубийство.

Меня всегда удивляло, как быстро, попав в соответствующую среду, люди умудряются выучить разговорный иностранный язык. Я даже не про детей, это хоть как-то объяснимо.

Впервые увидел подобное в Советской Армии. В каждом призыве присутствовало некоторое количество азиатов из забытых аллахом кишлаков и мелких городков. По-русски, в отличие от более многочисленных кавказцев, они почти не говорили. Помню каракалпака, отказывающегося мыть пол в расположении. Он отводил взгляд и твердил как заведенный одну совсем неуместную фразу: «Нахюйнужна!».

Представляете? Мы, блядь, прослужили на полгода больше, и мо́ем! Не пищим. У себя же, в своей казарме, для себя! Это же нормально. Что втемяшилось в башку этому чурбану? Непонятно. Кто-то предположил, что у них мужчины полы не моют. Я же подозревал, что он был просто неправильно проинструктирован родственниками. А может и правильно, только у него всё по дороге повыветрилось.

Я в свою очередь пользовался несколькими тюркскими словами и выражениями в десятых годах, когда нанимал на стройки бригады джумшутов. Русский прекрасно знали только те, кому было за сорок. Кто прошёл Советскую армию. Причём большинство из них служило во вполне приличных родах войск, а не в стройбате, как думалось изначально.

Один узбек вообще два года балдел в ГСВГ. Мы как-то легко нашли с ним общий язык. И юмор Алишер понимал как надо. У него на родине была семья, куча детей и потихоньку, зимами, строился дом. Раза в два больше моего тогдашнего. Я стоял с ним у скользкого края глубокой и узкой дренажной канавы, аккордно вырытой в сырой глине за смешное время, курил и разговаривал. Потом он в разваленных туфлях лез на двухметровую чавкающую глубину, а я ехал на работу. Работу с людьми и документами. Подаренные мною ботинки Алишер категорично не надевал, берёг. А все сапоги и глубокие татарские галоши отдал молодежи. Им, в принципе, было напряжнее.

Отдавать хозяину бизнеса, ушлому молодому узбеку, работягам приходилось, по моим прикидкам, до двух третей заработка. Тот, кстати, следил за плотностью загрузки работой, часто перекидывал временно высвобождающихся на другие объекты. Дабы не могли договориться напрямую и подработать, минуя бая.

У Алишера были планы сбить свою бригаду и начать работать на себя, но находилось множество причин, чтобы этого не делать. Я видел, что он просто не смог бы стать предпринимателем. Другая натура. Однажды, шифруясь, принёс новую фирменную бензопилу без упаковки. Попросил сохранить её несколько месяцев у себя, вместе с подержанной электроплиткой, чтобы при случае с оказией отправить на родину. Потом как-то простодушно признался, что купил её тогда с рук, за копейки, у какого-то наркомана.

Мы ещё пару лет созванивались по праздникам. Потом он куда-то пропал. Однажды общий знакомый рассказал, что Алишер стал регулярно поддавать и нашёл в соседнем с нами городе бабу из местных. Приезжала делегация родни, пыталась образумить. Результат не очевиден. Менталитет у него был практически наш, тот ещё.