Разведчики задержались на утесе вплоть до захода солнца, окрасившего в пурпур долину Пилькомайо.

Густой туман поднялся с реки и окутал старую тольдерию. Но не успела спуститься тьма, как они увидели, что конный отряд, разбитый на две колонны, покидает тольдерию; одни всадники вооружены копьями и над головами их реют пестрые значки: это, конечно, квартелеро. В сумеречном освещении можно было различить двух начальников: одного – в плаще, вытканном из перьев, и другого – в форме парагвайского офицера. Это были Агвара – соперник Каолина и старый смертельный враг Гаспара – Руфино Вальдец.

После этого разведчики уже не стали задерживаться на горе: Гаспар боялся упустить старинного противника, а Каолин – оскорбителя сестры.

Бросились вниз, к своим «бравос», и тщательно укрыв их в ложбине, неподалеку от щелистого прохода, сами стали в засаду, охраняя тропу взятыми наперевес копьями.

Сейчас молодой индеец отомстит за поруганную сестру! Она стоит тут же, немного поодаль, нахмурив брови и сжав губы, словно готовясь быть зрительницей печальной, но неизбежной сцены… Вот ущелье огласилось звонким топотом. Из-за выступа скалы выползает лента кавалькады.

Впереди едут Агвара и Руфино Вальдец.

В глазах гаучо, стоявшего позади Каолина, потемнело; комок подступил к его горлу при виде убийцы добряка Гальбергера. Его опередил Каолин. Легкий стон – и Агвара соскальзывает с коня, пронзенный копьем. Та же участь постигла Вальдеца.

Его опередил Каолин

Парагвайцы в замешательстве останавливаются. Они еще ничего не понимают, но до них доносится боевой клич индейцев тоба, и целый дождь бол сыплется со скалы.

Квартелеро поворачивают коней и несутся обратно к пампасам; даже в старой тольдерии не делают передышки, а скачут прямо к Пилькомайо и переправляются на парагвайский берег, оставив на территории индейцев десяток убитых и раненых во время беспорядочного отступления.

Индейцы Агвары, потеряв вождя, не имели оснований ссориться с единоплеменниками.

Ни одна рука не поднялась, чтобы отомстить за молодого кацика, ибо старики недаром низложили легкомысленного предводителя, сообщника Вальдеца.

Соединенный индейский отряд, отдохнув сутки в старой тольдерии, отправился в священный пород. К нему примкнула сеньора Гальбергер с семьей, Гаспаром и батраками – индейцами-гуано. Вдова больше, чем когда-либо, нуждалась в дружбе и покровительстве племени тоба. Уединенная эстансия не стала служить надежным убежищем.

Каолин оказал бледнолицым в тольдерии самое широкое гостеприимство, которым им не пришлось злоупотребить, так как вскоре до них дошли вести о смерти Франсиа, наводившего при жизни страх далеко за пределами Парагвая.

Но, даже мертвый, он долго оставался пугалом с той разницей, что жители называли его вместо Эль-Супремо – Эль-Дефунто…

Вдова Гальбергера решила, что может беспрепятственно вернуться на родину, но Гаспар был другого мнения. Он боялся, что ей поставят в вину избиение солдат в ущелье, и советовал поселиться в Аргентине, на родине гаучо, где условия были благоприятней.

Она согласилась с доводами Гаспара и совершила трудное путешествие, покрыв тысячи миль дикой степи и переправившись через множество рек. Каолин и Насена с воинами сопровождали бледнолицых до реки Саладо вблизи города Сан-Розарио. Отсюда Каолин возвратился в священный город без сестры. Насена, горячо любившая брата, рассталась с ним ради того, кто был ей еще дороже – ради Людвига, которому удалось вытеснить из сердца индеянки воспоминание об Агваре.

На Сальдо, между Сан-Розарио и немецкой колонией, раскинулась новая большая эстансия с корралями для скота и «ганадериа», то есть обширным сараем для сена и соломы. Она принадлежит сеньоре Гальбергер, но хозяйство ведут ее сын и племянник. Чиприано женился на Франческе, Людвиг на Насене.

Переждем еще несколько лет и заглянем в шумный и счастливый дом аргентинских скотоводов: он огласился детским смехом. Дети Чиприано и Людвига еще не подозревают о буйной жизни полудикого края – с его хищными столкновениями и первобытной романтикой, а родители давно успокоились, поглощенные мирным хозяйством.

– Mira! El Cerro Perdido! Затерявшаяся гора! Смотрите, да вот же она!

Всадник, чей неожиданный возглас нарушил царившее вокруг молчание, ехал на серой в яблоках лошади во главе многочисленного каравана, бок о бок еще с двумя джентльменами. За ними следовали телеги, прикрытые черной парусиной. То были огромные длинные повозки, неуклюжие, тяжелые, нагруженные и заваленные массою разнообразных вещей. Каждую такую повозку с трудом тащила восьмерка мулов. Повозки эти представляли собой настоящие передвижные дома, жилища целых семей путешественников. Мулы, тащившие повозки, запряжены были так, что образовалась атайя, то есть вереница, длинной линией тянувшаяся до самого арьергарда. Несколько пастухов, которые гнали огромное стадо рогатого скота, замыкали собою столь необычный караван.

Все были верхом, даже пастухи и погонщики мулов. Путешествие, подобное тому, которое они предприняли, трудно было бы совершить иначе. Они направлялись из мексиканского города Ариспы и проезжали по огромным пустынным равнинам, которые тянутся вдоль северной границы штата Сонора. Равнины эти называются льяносами.

Караван почти целиком состоял из рудокопов. Об этом без особенного труда можно было догадаться по одежде большей части этих людей, а главным образом, по их багажу, состоящему из шахтерских инструментов и машин, странные формы которых обращали на себя внимание даже под грубой парусиной, прикрывавшей телеги.

Караван почти целиком состоял из рудокопов

Словом, это был многочисленный отряд рудокопов-рабочих, которые под руководством своих хозяев переходили от одной истощившейся залежи к другой, недавно открытой. Залежь эту они должны были разрабатывать сообща. Жены и дети сопровождали их, потому как горняки отправлялись в отдаленную часть Сонорской пустыни[37], где им предстоит прожить долгие месяцы, а возможно, и годы.

За исключением двух всадников, белокурые волосы которых выдавали их принадлежность к саксонской расе, все остальные были мексиканцами, и притом не чистой крови, о чем можно было судить по тому, что лица их были всевозможных оттенков, начиная от цвета китайской бумаги до медно-красного цвета кожи туземцев-дикарей. Некоторые из рудокопов были настоящие, кровные индейцы из племени опатов, одного из тех племен, которые известны под именем мансос, то есть племени, побежденного и принявшего отчасти цивилизацию, вследствие чего они стали походить на своих диких родичей так же мало, как домашняя кошка походит на тигра.

Некоторое различие в костюме уже с первого взгляда указывало на разное общественное положение и место, занимаемое каждым путешественником. Рудокопы – рабочие и помощники машинистов, заведовавшие землечерпальными машинами, – выделялись своею многочисленностью. Немало было тут возниц, управлявших повозками, были также аррьеросы и мозосы, в обязанности которых входило навьючивать поклажу на животных; кроме того, в отряде находились вакеро, или пастухи, и несколько человек из личной прислуги обоих саксонцев.