Здесь путники спешились; они решили задержаться, чтобы дать отдых усталым лошадям, с раннего утра бежавшим крупною рысью, а также чтобы обыскать место привала; ведь иногда случайная находка может пролить свет на таинственное преступление и дать нить для обнаружения преступников.

Но путники ничего не находили, кроме золы, погасших головешек и срезанных гибких ветвей лиан. Индейцы, очевидно, ими что-то перевязывали, но что именно – Гаспар-гаучо не установил. Попадались еще обглоданные кости да скорлупа страусовых яиц. Вопрос о том, кто делал привал в роще, разрешить не удалось. Гаучо сразу узнал, что здесь заночевали индейцы: кое-где трава была примята, а местами выщипана лошадьми. Но он не догадывался, к какому племени принадлежали эти индейцы.

Чиприано и Людвиг уже сели на лошадей, но Гаспар все еще бродил по прогалине, водя своего коня под уздцы.

Он обшаривал каждый куст, раскапывал золу, раздвигал высокую траву.

Надежда не обманула его. Он нашел в траве небольшой каменный шар, туго обтянутый бычачьей кожей. Размерами он напоминал шар для крокета. Но гаучо вспомнил не об этой игрушке – ее он никогда не видал, – а о шаре от «болы», без которой южноамериканский гаучо чувствует себя безоружным.

Однако веревки при этом шаре не было; не было и указания на то, что веревка оторвалась.

– Что это такое, Гаспар? – разом вскричали оба подростка, подъезжая к нему на своих конях.

– «Бола пердида».

– Ты хочешь сказать, что индейцы забыли, потеряли этот шар?

– Нет, сеньорито, я хочу сказать не это. Конечно, краснокожие потеряли его. Но я называю его perdida – «потерянным» – совсем по другой причине.

– Так почему же, Гаспар? – нетерпеливо спросил Людвиг, унаследовавший от отца пытливость ученого.

– Эту кличку ей дали мы, гаучо, а от нас ее переняли индейцы, – уклонился от прямого ответа Гаспар.

– А для чего этот снаряд? Я никогда о нем не слыхал.

– Никому из вас не пожелаю испытать на себе его действие. Смею вас уверить, сеньорито, это не игрушка, а самое страшное оружие: индеец на тридцать, шагов попадает им в цель не крупнее кулака; шар этот проломит лошадиный череп не хуже хорошей дубины из квебрахи.

– Но почему все-таки этот шар называют потерянным? – настаивал Людвиг.

Гаучо наконец соизволил объяснить:

– Обыкновенная бола, брошенная как следует, обматывается вокруг предмета, а такой шар, ударив, отскакивает. Поэтому он часто теряется. Вот его и называют «потерянным».

– Что же из этого следует? – спросил, в свою очередь, Чиприано, заинтересовавшийся шаром совсем с иной точки зрения.

– Очень много, – ответил Гаспар и загадочно улыбнулся.

– В самом деле? – оживились мальчики.

– Да, сеньорито. Из этого следует, что здесь стояли привалом не кто иные, как тобасы…

– Тобасы? – изумился Чиприано. – Почему ты так думаешь?

– А потому, что из всех индейских племен, живущих в Чако, «потерянным шаром», насколько я знаю, пользуются только тобасы. Только тобас мог метнуть этот шар, потерять его в траве. Ты прав, сеньорито, – продолжал он, обращаясь к Чиприано. – Кто б ни убил бедного Гальбергера, но кузину твою увез Агвара.

– Вперед, – взмолился Чиприано. – Людвиг, милый, нельзя терять ни минуты. Подумай, в чьих руках Франческа!

И всадники поскакали по следам, изо всей силы погоняя лошадей.

Следопыты ринулись с большой горячностью, но очень скоро им пришлось замедлить скачку, а потом и вовсе остановиться. На пути встретилась неожиданная помеха, не столь удивившая, сколь раздосадовавшая их. То были распространенные в пампасах норы зверьков, называемых «бишача», или тушканчиков[30].

На пути встретилась неожиданная помеха

В местности, прилегающей к Паране, или Лаплате, вряд ли можно проехать пятнадцать – двадцать миль, чтобы не наткнуться на норы этих любопытных грызунов. Бишача в тех краях соответствует нашему кролику. Однако он гораздо крупнее кролика и относится к совсем другому роду и виду. Латинское его название – Lagostomus trichodactylus. Формой тела и головы это животное больше всего похоже на огромную крысу, и сходство это увеличивается длинным, волочащимся по земле хвостом. Но самое интересное в нем то, что, в отличие как от кролика, так и от крысы, задние лапы у нее трехпалые: потому-то оно и называется trichodactylus.

Норы у бишача устроены примерно так же, как и у североамериканских сурков (Arctomys Ludoviciana), более известных под названием «собачки прерий». Вся разница состоит в том, что бишача несколько крупнее американского сурка, а потому вырывает более глубокую нору. Но любопытно, что эти пампасские грызуны так же, как и «собачки прерий», делят свое жилище с птицей, с разновидностью совы, известной под названием Athene cunicularia. Разновидность эта состоит в довольно близком родстве с теми совами, которые обитают в норах у «собачек прерий». Является ли это сожительство добровольным, или совы вторгаются в норы силой, – установить трудно, хотя скорее верно последнее. В желудке северных сов зоологи не раз находили кости детенышей американских сурков. Отсюда можно заключить, что отношения сожителей не вполне дружеские.

В тех же норах нередко встречается третий сожитель – змея. Как с бишача, так и с «собачками прерий» селятся преимущественно змеи из породы гремучих. Несомненно, что и эти змеи иной раз достаются совам на обед.

Но любопытней всего то, что бишача стаскивают всякую заваль к своим норам, складывая ее у самого входа. Здесь иногда накапливается целая куча всякой всячины. Бишача подбирают палки, корни чертополоха, камни, комки засохшей глины, сухой навоз, кости – все, что только можно притащить домой. Дарвин[31] рассказывает: эти зверьки как-то подобрали на дороге часы, оброненные одним путешественником. Путешественник этот, заметив потерю, вернулся и обошел все норы бишача, надеясь найти часы в одной из куч. Расчет не обманул его.

Живут эти трехпалые грызуны в местах с жирной глинистой почвой и богатой растительностью. Родственные им «агути» водятся в сухих и бесплодных равнинах Патагонии, а бишача встречаются, главным образом, севернее, в плодородных пампасах. Чаще всего они селятся по опушкам знаменитых зарослей высокого чертополоха, – зарослей, которые можно назвать и лесами. Есть предположение, что они питаются корнями этих растений. Нередко роют они свои норы и близ «кардоналий», то есть порослей «кардона», или «испанского артишока», значительно отличающегося от южноамериканского чертополоха, но тоже относящегося к «просвирникам».

Любопытно отметить еще один факт. В Банда-Ориенталь, как называется местность, лежащая к востоку от реки Урагвая, бишача совершенно не водится, хотя ни климатом, ни почвою, ни растительностью область эта не отличается от мест, лежащих по правую сторону реки.

Таким образом, река Урагвай явилась как будто неодолимой преградой на пути движения бишача к востоку, а между тем их не остановила более широкая Парана: они живут по обоим ее берегам и даже в провинции Эртер-Риос (Междуречье), лежащей между Параной и Урагваем.

Приближаясь к «бискачере», наши следопыты обо всем этом не думали, а лишь досадовали на задержку. Пересекая бискачеру приходится ехать черепашьим шагом и с величайшей осторожностью. Норы здесь представляют собой нечто вроде подземных ходов, и при первом же неудачном шаге лошадь проваливается и вывихивает, а то и ломает ногу.

– Каспита! – сердито воскликнул гаучо, резко натягивая поводья.

Осмотрев местность и убедившись, что вперед бискачера тянется по крайней мере на полторы мили, а вправо и влево – покуда хватает глаз, он произнес еще несколько крепких слов.