Они отправляют данные со своих встроенных сканеров Разуму: каждый просит его сравнить прибор с базами своей специальности, но это занимает весь день и не дает результатов. Животные – самое близкое, что может найти Ремидос, но это не имеет смысла. До создания прибора у них была надежда и цель, была после решения Жана, но она слабеет с каждым днём. Провал кажется провалом. Она сидит в лаборатории до вечера, как и любой из команды.

Вечером, не спрашивая, Разум проецирует изображение прибора, передавая и картинку, и звук.

Вечером прибор снова начинает визжать.

Ремидос закрывает глаза, пытаясь отключить этот звук, но Разум не разрешает, даже когда она касается запястья и вручную снижает настройки. Визг требователен, ввинчивается в виски, и она сидит, надеясь, что это ошибка, шутка Разума, но визг не проходит.

Они встречаются в комнате с прибором, не сговариваясь.

Близко к капсуле они подойти не могут, от крика закладывает уши, и Гонзало говорит, с трудом перекрывая этот звук:

– Мои настройки звука заблокированы.

– Мои тоже, – соглашается Касим, надрывно, у него наиболее чувствительные уши.

Ремидос сама, как биолог, устанавливала им начальные параметры. Жан знает это, знает о каждом члене команды, он приходит последним. Первое, что Жан делает, войдя в комнату, это берет Касима за руки и выводит в коридор. Возвращается он уже без Касима, и любой согласен – ему незачем это терпеть.

Амун прикладывает пальцы к вискам, жмурясь – пролистывает документы древних или ищет в базе Разума. Он больше других знает о темной материи, и его дело – предположить:

– Может, его датчики засекают что-то? Может, темная материя ближе, чем мы рассчитывали?

– Может быть.

Жан щелкает по запястью, пытаясь полностью выключить звук – непонятно, получается ли у него, но подходит он к капсуле в любом случае. Он смотрит на прибор, они – на него, и он стоит, словно надеясь раньше Разума разгадать принцип, найти кнопку выключения, понять датчики.

– Давай утилизируем, – кричит ему Ремидос, не выдерживая, срываясь.

Они редко согласны с Чи.

То ли она кричит тише прибора, то ли Жан всё-таки выключил звук, то ли он уже принял решение – он не слышит. Жан касается этого. Жан берет это на руки, и оно замолкает.

Каждый из них смотрит на него со страхом – каждый на Земле посмотрел бы.

Жан улыбается через силу, и прибор на его руках дергается, касаясь кожи.

Амун улыбается тоже, и почему-то от этого страшней.

– Нам нужно устроить его с комфортом, – говорит Жан, не глядя на них. – Прибор, кажется, не собирается разваливаться.

Дхавал подходит, заглядывая ему через плечо. Он обожает сложные механизмы.

– И он явно работает. Просто мы пока не знаем, как.

Это её проект, Ремидос должна отвечать за него, и она вынуждена соглашаться.

Она тоже подходит, и заставляет себя смотреть на прибор прямо. Он чище, чем был раньше – наверное, вымыли манипуляторы; он оставляет на руках Жана слизь и пахнет тёплым. От него не получится избавиться, утилизация – очевиднейшая его судьба.

Касим возвращается тихо и встает у стены, в углу.

Жан держит прибор на руках, и тот, кажется, выключается снова, как выключался после трубки с питанием. Ремидос даже не надеется, что он сломался, уже – нет. Не Жан – ни в коем случае не Жан – должен предложить что-нибудь.

Она говорит, и слышит как не свой голос:

– Нужно сделать ему место. Думаю, лучше всего будет соединить капсулы для сна и регенерации. Оно органическое, если правильно распределить нагрузку, это будет лучшим вариантом для его поддержания. Оно должно хотя бы функционировать. Гонзало, сделаешь расчеты?

Гонзало кивает – коротко, не отрывая глаз от прибора.

– Дхавал, спроектируешь, как лучше соединить капсулы?

Дхавал кивает тоже, не задумываясь, это легкая для него задача.

Жан добавляет, одобряя:

– Касим, выдели все необходимые ресурсы.

Они соглашаются, пока Ремидос не сказала самое главное и неприятное о его новом месте.

– Нужно разместить его в нашей спальне, – признает она неохотно.

Запястья загораются отчетливо красным у всех, даже у Жана.

Самое неправильное, что может быть – делать что-либо против человеческой воли.

Разум переставляет капсулу с прибором, пока они спят.

Чи пытается демонтировать капсулу с прибором днём – после завтрака, до собрания, когда каждый из них должен готовиться к обсуждению и собирать аргументы. Ремидос застает его случайно, когда возвращается в спальню за своими расчетами. Чи орудует ломом – наверное, взял в лаборатории Дхавала, только у него остались такие грубые приборы – Чи выдирает из пола капсулу сам. Пол покрыт змеящимися трещинами от ударов, уродливыми, но недостаточно глубокими, и капсула покосилась, но совсем немного, тоже недостаточно. Чи даже не замечает её, он поддевает остриё лома под основание капсулы, налегает, и металл скрипит.

Ремидос смотрит на это и не может заставить себя ему помешать.

Манипуляторы толпятся вокруг него – их много, почти с десяток, они жужжат, окружая, но не помогая. Они должны помогать решению человека, как должен Разум. Чи ругается, капсула приподнимается, но его руки не выдерживают напряжения – трещат, ток бегает по запястьям, и он отдергивается, отпуская лом.

Ремидос придется его чинить.

Прибор включается и снова начинает визжать от удара.

Визг этот слышен даже из закрытой капсулы.

Жан приходит меньше, чем через минуту – он велел Разуму докладывать обо всех включениях прибора. Он быстро осматривает Чи его отказавшую руку. На Ремидос он даже не смотрит.

– Это глупо, – говорит Жан укоряющее, но не зло.

Манипуляторы, наконец, приходят в действие, и вкалывают Чи обезболивающее. Другие начинают ездить возле капсулы, устанавливая её правильно, некоторые отъезжают за материалами. Боль – наименьшее наказание, и Жан его не жалеет.

– Собрание уже началось, – добавляет он. – Ждем вас двоих.

Когда они входят, в столовой уже все знают о произошедшем; Разум быстр.

– Не знаю, как вы, а я не хочу умереть от темной материи, – бросает Амун, и вот его голос зол.

Чи не чувствует себя виноватым, он садится на стул, демонстративно бросая на стол сломанную руку.

– Вряд ли ковыряние с куском плоти может это предотвратить.

Ремидос молчит. Она ему не мешала.

– Это слова, – обрывает Жан коротко их обоих, и обращается только к одному из них. – Амун. Расскажи нам о наблюдениях за темной материей.

Амун улыбается, вставая – остро, еле заметно, но Ремидос замечает. Он ведет рукой, раскрывая проекцию, и изображение вспыхивает на стене. Сплошная чернота с редкими светлыми точками.

– Хотите фактов? Ничего нового. Звезды гаснут. Вселенная замерзает. Вселенная расширяется.

Он щелкает пальцами, и Разум высвечивает графики с динамикой – насколько холоднее стала измеряемая Вселенная, насколько меньше в ней звезд. Насколько они дальше.

– В прошлый раз мы так и не поняли, куда пропадает энергия погасших звезд, – напоминает Гонзало. – Принцип сохранения энергии не может не работать.

– Моя единственная гипотеза заключается в том, что и эта энергия поглощается темной материей, – пожимает плечами Амун. – Потому она увеличивается так быстро.

Разум проецирует следующий график: на нем линия темной материи растет рваными, пугающими скачками. Возможно, на каждом его промежуточном пике – погасший гипергигант. Амун поворачивает голову и смотрит на график спокойно, должен был видеть его уже ни раз, и ему нет нужды сгущать краски – каждый из них чувствует и без слов.

– Тёмная материя разрывает нас изнутри. Она не отражает, не поглощает, не испускает ничего, даже света. Её всё больше, но мы по-прежнему не можем поймать её, ни одним прибором.

Даже Жан молчит какое-то время – молчание над столом тяжело, ощутимо.