Но включать его должен Жан, негласной традицией тысячелетий.

Жан подходит к капсуле и вытягивает руку.

Ладонь ложится в специальную выемку, и, сколь бы велик ни был Разум, он создан для человека – и только людское касание имеет значение в самых важных вещах. Жан закрывает глаза, получая от Разума команду активации – набор слов, чтобы включить устройство; код общей программы. Он хмурится – одна быстро проходящая складка между бровей, словно не понимая, желая поспорить с Разумом, но не спорит. Жан кивает, разрешая запуск.

В выемке с ладонью щелкает, и Разум на его запястье загорается ярко, почти ослепительно. Так же вспыхивают и двери капсулы вокруг его ладони, сияние расходится по желобам, заставляя работать каждый из внутренних механизмов. Это белый, лишенный цвета, свет.

Капсула дрожит, трясется сильнее, гул нарастает, и дрожит каждое из её креплений. Манипуляторы не справляются, и несколько труб отскакивают от её боков, от напряжения ударяясь о стены. Вибрация капсулы, звуки глухих ударов отлетевших болтов и шлангов, приборы – вместе они звучат почти музыкой.

Код запуска произносит Разум, и голос его ровный. Он говорит:

"Ты умрешь".

Двери капсулы раздвигаются плавно, с тихим шипением; и свет, и музыка гаснут.

Склизкий, сморщенный сгусток биоматериала шевелится, открывает щель и визжит.

Оно покрыто слизью, красной густой жижей, ошметками органической плоти и комками плазмы, оно пахнет хуже, чем пахнет органика, и кто-то первым – Ремидос видит лишь краем глаза и не успевает понять – отворачивается в гадливости. Она сама может смотреть лишь немногим дольше, хоть она и биолог; и чувствует, отворачиваясь, как горло её сжимается, как кружится голова и подгибаются ноги. Она изо всех сил зажимает руками уши и пытается дышать. Лишь спустя несколько долгих минут они могут справиться с приступом и начинают оборачиваться, чтобы рассмотреть создание – лучшие ученые, исследователи, прожившие многие сотни лет.

Визг его оглушает.

Они стоят, пораженные, и смотрят на то, что точно не видели спасительным прибором.

Манипуляторы окружают прибор, вынимая его из капсулы, обдувая дезинфекторами, и постепенно оно визжит всё тише. Теплый пар еще стелется по полу, когда оно замолкает окончательно.

Слова висят в воздухе, уже сказанные, заглушая даже этот визг, неясные, как гонг, как вся их вековая тревога и дурные предчувствия.

"Ты умрешь".

Завтрак важнейшая из традиций, но уже много лет – с тех пор, как были закончены последние расчеты этого проекта – команда не собиралась за завтраком вместе. Можно назвать это праздником, они встают из капсул для сна одновременно и сразу направляются в столовую. Стол уже заставлен различными напитками и вкусами к их приходу – кубики и пластины яркими цветами заполняют его белую поверхность.

Они садятся за стол, и манипулятор раскладывает вкусы по тарелкам – Разум знает, чего бы им хотелось, алгоритм рассчитывает желания по малейшим движениям глаз. Ремидос достается один горчичный кубик.

Гонзало первым произносит то, что думают за праздничным столом все прочие.

– Очередной провал.

У них не лучшие отношения с Гонзало, но хуже всего – с Чи, естественно, органика против пластика и металла. Чи встает и смотрит прямо на неё.

– Это твоя вина, – упрекает он. – Перебор с настройками органики. Я говорил, нельзя так полагаться только на свою специальность.

Чи говорил, говорил много раз – слишком много биоматериала в каждой из частей, не верь расчетам, органика ненадежна. Она биолог, и думала – знает верней. Чи стоит возмущенно, ожидая поддержки, но другие не спешат присоединиться к нему, и он садится. На его тарелке две алых пластины.

Ей хотелось бы фиолетовый. Ей хотелось бы приторно-сладкий фиолетовый напиток.

– Слишком рано считать это провалом, – вдруг объявляет Жан.

Все откладывают свои вкусы. Амун с сомнением хмыкает, но никто не смеет перебивать.

– Это то, что счел необходимым Разум, он одобрил все расчеты, – поясняет Жан. – А у нас еще ни разу не было причин в нём сомневаться. Если это прибор, который спасет нас, неважно, как он выглядит. Разум создал именно его, и именно его мы отправим в космос. Подготовим и отправим.

Чи кладет в рот обе алые пластины разом.

– Мы можем утилизировать его и попробовать создать новый. С более точными и менее биологическими параметрами, – он выделяет слово "биологическими" презрением, глядя на Ремидос, но в последнюю очередь её волнует мнение Чи.

Она сама бы первая хотела избавиться от такого прибора.

– Как? – спрашивает Амун, он спрашивает редко.

Он спрашивает "как", как будто это возможно. Жана не пугает и не смущает этот вопрос.

– Еще не знаю. Но для этого мы и собрали команду.

Над столом повисает тишина, все переглядываются, и Жан кивает.

Говорят, в древности была традиция голосований – по самым важным вопросам. Они чтят обычаи древних и выкладывают на стол правые руки; Разум на их запястьях горит красноречивее словесного ответа. Красный – цвет несогласия, он медленно гаснет, уступая оранжевому сомнению и желтоватому "скорее за". Запястье Зэмбы зеленое, как и Жана, как и Амуна, как и Дхавала, он произносит уверенно, уже решенный вопрос:

– Доложу о приборе другим исследовательским комплексам.

Как и положено по инструкции. Оранжевый цвет сомнения гаснет у Касима и Гонзало, тоже меняясь на зеленоватый – не такой яркий. Красный остается только у неё и Чи.

Жан видит это, но не комментирует.

– Вы тоже начинайте работу, – говорит он всем, но смотрит только на неё. – Никаких отклонений от изначального плана, просто нужно доработать прибор.

Все кивают, соглашаясь, даже Чи – глупо спорить с общим решением, выбор не предусмотрен. Когда проект вёл он, у него вышла груда пластика и металла. Шестнадцать тысяч сто две неудачных попытки.

– Дхавал, от тебя жду выводов в течение недели. Осмотри капсулу еще раз, может там есть зацепки, что пошло не так.

Дхавал показывает большой палец и кладет в рот свой вкус, прикрывая глаза. Он доволен своей ролью, и Жан берет на себя самую неприятную – каждый избегает спрашивать, кто.

– Потом я схожу и проверю прибор, – он произносит.

В первые несколько секунд Разум воспринимает это как команду и высвечивает трансляцию прибора над столом. Они слышат визг – оно всё еще визжит, двигая отростками, оно сновь покрыто бурой коркой засохшей слизи. Кажется, его вонь чувствуется даже через проекцию.

Изображение почти мгновенно гаснет.

Никто из них не может завтракать после этого.

***

Жан любит гулять в саду.

У Ремидос нет дел на сегодня – может быть, он жалеет её после неудачи, может быть, не доверяет больше. Ремидос еще раз проверяет расчеты и схемы – все они одобрены Разумом, его зеленая галочка стоит на каждом изображении. Бессмысленно пытаться исправить то, что уже испорчено, поздно делать заново, и снова многие годы потрачены попусту, а темная материя пожирает чуть более близкую звезду.

Ремидос находит его в саду вечером.

Температура снаружи гораздо ниже её любимой, внешняя среда не регулируется Разумом, и Ремидос вырисовывает несколько кругов пальцем на ладони, включая обогрев костюма. Она готова поспорить, Жан включил его на полную мощность. Он стоит неподвижно и смотрит то ли в никуда, то ли на цветы. Это жасмин, Ремидос как биолог легко, без Разума, вспоминает название.

Она подходит тихо, он не оборачивается, и она стоит рядом с ним какое-то время, а потом признает:

– Это действительно провал.

– Это совсем не то, чего мы ожидали, – Жан соглашается.

– Никто не создавал настолько уродливого прибора.

Жан прикрывает глаза, вздыхая, тут не с чем спорить, и иногда Жан слишком мягок с ними. Особенно с ней. Ремидос думает, что знает его лучше остальных.