Жан берет с манипулятора образец трубки и передает сначала Дхавалу.

Дхавал берет его небрежно, подкидывая в руке, и узнает почти сразу.

– Материал почти как в экзоскелете. Только гораздо прочнее.

Ремидос берет у него образец куда осторожнее – он жестковатый, с перфорацией для подвижности, темно-серого цвета, и с трудом изгибается в стороны. Толщиной он с её запястье.

– Не обязательно такой прочный, – она заключает. – Раз уж наш прибор не собирается разрастаться слишком сильно, – она вносит несколько правок в небольшой экран на поверхности трубки и поясняет. – Совместимость с органикой будет выше на сорок процентов. Это важнее сейчас.

Жан кивает – в их специальностях он доверяет им полностью – и отдает образец с правками манипулятору. Тот едет к выходу, огибая ползущий прибор. Они с трудом отводят от него глаза и возвращаются к разговору.

– Когда начнем замену? – Дхавал спрашивает.

Ему хочется пробовать.

Еще рано – они все это знают, но произносит Жан.

– Поменяем, когда остановится рост.

Ремидос подает знак манипуляторам, и один из них принимается замерять прибор второй раз за день. Их создание уже приобретает очертания, отличные от куска зловонной плоти – оно садится и пытается отростками поймать руки манипулятора. У него есть глаза.

Страшнее всего смотреть в глаза.

– Мне кажется, он мимикрирует под обстановку, – говорит Жан негромко, не отрывая от прибора взгляда. – Он всё больше и больше становится похожим на людей. Наверное, от этого в нём были изначально такие гибкие параметры.

Признавать это противно, но неизбежно – его толстые, нелепые отростки действительно начинают напоминать руки и ноги, его пульсирующая бесформенная выпуклость – голову и лицо. Манипулятор подхватывает его, относит в капсулу и подсоединяет трубку с питанием. Оно снова ест, и от этого сходство его с человеком выглядит еще гаже – издевательством, злой пародией. Им приходится привыкать к этому зрелищу; струйки стекают у него изо рта. Оно издает странный звук, и белесая масса выходит изо рта, покрывая слизью – им всё же приходится отвернуться. Манипулятор вытирает быстро и четко, но воспоминание об увиденном остается; они слышат его булькающие звуки.

– Это очень похоже на то, что я видел в источниках, – Амун вспоминает.

Через несколько дней у него даже появляются зубы.

Он начинает перемещаться на двух ногах, как люди – сначала его попытки убоги, он падает, ползет, но вскоре поднимается снова. Ремидос тайно надеется, что у него не выйдет, но – тёмной материей, застрявшей где-то между сочленений внутреннего экзоскелета – она заранее знает: он пойдет. Первые шаги его шаткие, потому что созданы для человека.

Может, Разум просто решил подшутить.

Ремидос проводит теперь с прибором всё дневное время, наблюдая, ловя малейшие изменения. Он растет, не переставая. Иногда они только встают утром, а он уже ползает по спальне, оставляя жижу и слизь, и манипуляторы ездят за ним, убирая и оберегая. Это пугает в первый день, раздражает во второй, и Ремидос смиряется с этим, как с погасшими звездами, миллионами погасших звезд, как с неизбежным.

– Обрати внимание на отростки, – напоминает Дхавал, но сам не остается.

– Удачи, – говорит ей Касим, и ни один из них не хотел бы сейчас её работу.

Ни Зэмба, ни Чи не интересуется прибором – Зэмба искренне, пытаясь отстраниться; Чи чрезмерно. Гонзало, проходя, хлопает её по плечу, Жан только улыбается и кивает.

Команда уходит на завтрак раньше, оставляя Ремидос заниматься утренними замерами – она посылает сигнал манипуляторам и смотрит, как те пытаются поймать прибор. Он стал гораздо подвижнее и пытается бежать от них, издавая звук средний между бульканьем и смехом. Долго бежать он пока не может – Ремидос уверена, пока – и падает, спотыкаясь и снова начиная орать. Настройки звука у неё уже проставлены низкими, по умолчанию.

Ремидос ждет, пока манипуляторы поймают его, замерят и возьмут пробы, и только потом подходит, заглядывая в экран на спине манипулятора. Она просматривает анализы – создание дергается в руках манипулятора и хнычет – никаких изменений, и Ремидос разрешает отпустить прибор. Тот вырывается, пытается бежать, но падает снова.

Она тяжело вздыхает, закрывая руками глаза – пока никто не видит, пока прибор хнычет у её ног.

Только теперь она понимает, что Амун не ушел с остальными. Он стоит у стены, сложив на груди руки, так тихо, что она не заметила его за возней.

Ремидос вздрагивает под его взглядом.

– Ну как? – Амун спрашивает.

– Всё ожидаемо. Рост, – она немного запинается на этом слове, не "увеличивается", а именно "растет". – Стабилен. Состав не меняется. Достигнуто меньше половины от предсказанных тобой показателей.

Амун кивает, но вместо того, чтобы смотреть на прибор, почему-то не отводит от неё глаз. Глаза его густого, черного цвета – он придумал это пару сотен лет назад, Ремидос не нравится этот цвет. Она говорила ему ни раз, обновляя тело, но он хочет именно черный. Ей назло – иногда ей кажется.

– Как думаешь, как скоро он будет готов? – спрашивает Амун легко.

– Сам прибор? Если темпы не изменятся, должно хватить года. Но нам еще нужно завершить создание капсулы. Еще раз проверить её маршрут. Подготовить космодром.

– Я понимаю, – отвечает Амун неопределенно.

Иногда она совсем не понимает его, и Ремидос стоит в растерянности. Когда она оглядывается, прибора уже нет в комнате. Разум чувствует её панику и тут же высвечивает видео – на картинке прибор выбрался из спальни, видимо, убегая от манипуляторов, хотя те уже произвели замеры. Нелепо, и двери раскрываются перед ним, то ли принимая за достаточно крупное создание, то ли реагируя на манипулятор сзади. Один из манипуляторов всегда следит за прибором, не переставая.

Ремидос выбегает за ним, минует коридор – Разум отмечает путь зелеными стрелками на стене – и догоняет прибор уже у входа в столовую. Манипулятор проводит прибор до двери, и дверь отъезжает в сторону, пропуская. Худшее, что могло произойти за завтраком, и Ремидос видит, как медленно, неверяще оборачиваются сидящие за столом.

Даже у Дхавала перекашивается лицо, Касим отворачивается, инстинктивно прикладывая руку к запястью – готовый выключить звук. Ничего не меняется в лице Чи. Они не смотрят на прибор – они, как и Амун, смотрят на неё, на неё только. Ремидос замирает, не в силах пошевелиться.

– Пусть идет, – решает Жан.

Никто не спорит – первой, отчаянной реакцией, и это значит – они тоже уже смирились.

Рано или поздно прибор будет везде на станции.

В это утро ей совсем не хочется даже фиолетового вкуса.

***

Прибор то ходит по лаборатории, натыкаясь на другие приборы и падая, то ползает и встает снова, опираясь на манипулятор. Они проверяют четвертый вариант материала для трубки – серьезнее, чем просто осмотром и встроенным сканером. Чи не может не присутствовать, и он стоит в стороне и демонстративно не задерживает глаз на приборе.

Ремидос сама берет из прибора пробу материала – манипуляторы бы справились, но ей нужно свыкаться с ним. Он опять визжит, но она начинает привыкать и к этому звуку. Набрав шприц образца, Ремидос помещает его в левое отделение аппарата совместимости. В левом уже находится часть трубки, и аппарат гудит, совмещая образцы. На экране они видят процесс на уровне атомов, и цветные шарики на картинке кружат, пытаясь соединиться. Связи образуются куда лучше, чем в прошлые разы, Ремидос то и дело бросает взгляд на бегущую строку цифр сбоку – её предположения оказались верны, совместимость должна быть в разы лучше.

Промежуточные результаты они не обсуждают.

Прибор негромко хнычет в углу, прижимаясь к ноге манипулятора.

Завершив процесс, аппарат совместимости открывает центральную дверцу и выдает им часть трубки – еще горячую – с вплавленной в неё органикой. От неё пахнет жженым и кислым и горьким, как ни один другой материал, и отвращение снова подкатывает к горлу. Они решились, и, уменьшив настройки нюха, Ремидос берет в руку получившуюся трубку. На руках её самые плотные перчатки.