– Гвозди? Мм… Мне не всегда понятны твои идиомы. Окей, вот посмотри.

Фил раскрыл папку. Сверху была подшита копия договора.

Максимов углубился в чтение. Чем дальше он читал, тем запутаннее, становилась картина.

Некая фирма «А», зарегистрированная в одной из бывших советских республик, продает, а офшор «Б», зарегистрированный на нидерландских Антилах, приобретает 4 единицы боевой техники – самолеты «Fulcrum»5, комплект боеприпасов, запчасти и тому подобное. Но в папке был еще один договор – по нему поставщиком этих же самолетов фирме «А» являлась та самая НИРЭСКУ.

– И самое потрясающее, – завершил свою презентацию Фил, – антильский офшор в качестве адреса доставки указывает адрес…, думаешь, какой? Сан-Тапу, столицу Бурна-Тапу!

– А кто директор этого офшора, выяснили?

– Некто Марлено́вич, – ответил Фил, ставя ударение на предпоследнем слоге. – Первое имя, Владимир.

Наутро Синистер улетел в Нью-Йорк. А еще через пару дней Максимов согласился на предложение друга.

Алена, снедаемая нетерпением услышать продолжение рассказа Максимова, едва дождалась вечера. Он явно поддразнивал ее – после ужина долго копался в интернете, отправлял какие-то сообщения, звонил кому-то. Наконец, плюхнулся в любимое кресло, и, как бы невзначай, спросил:

– Наверно хочешь знать, что было дальше?

– О да, божественный! – словно боясь спугнуть, его подтвердила она.

Ночь была безлунная. Толстые стены задерживали городской шум. Свет фонарей едва проникал сквозь черные квадраты окон. Алена уютно устроилась на ковре у его ног, и приготовилась слушать. До утра оставалось довольно времени, чтобы вновь погрузиться в изменчивую реку времени.

– Утром у меня было такое чувство, что это не сон, – начал он. – Словно нахожусь одновременно и там, и здесь. Какое-то раздвоение.

– Сочиняй дальше, Алик. Так интересно… Даже если это и неправда, то здорово придумано!

– Твой троллинг…

– Что ты! Я верю, верю!

– Что ж, как бы ты ни считала, слушай!

К утру возбуждение в городе достигло апогея.

Площади и улицы заполонили бродячие фокусники, продавцы фруктов, разносчики воды. Повсюду стоял невообразимый гвалт. В царящей сутолоке сновали мальчишки, норовящие стащить всё, что плохо лежит. В огромных чанах смачно булькало варево, а соблазнительный аромат свежевыпеченного хлеба возбуждал и без того звериный аппетит простого люда. Не было никого, кто не пытался бы заработать на празднике. Прорицатели и звездочеты, гадалки всех мастей за пару сестерциев брались предсказать исход поединков. Все нещадно торговались, но желание узнать исход боев побеждало, и приходилось изрядно раскошелиться в надежде на то, что удастся отыграться, заключив с кем-нибудь пари.

В этот час из крохотной лавчонки – одной из тех, что облепили вереницей верхнюю часть улицы Аргилет, где обосновались продавцы свитков, купцы, ремесленники, торговцы цветами и, главное, обувщики, вытеснившие когда-то имевших здесь засилье гончаров, за людским коловращением наблюдали двое мужчин. На столике перед ними стояла ваза с фруктами, кратер с вином и две серебряные чаши, наполненные рубиновым напитком. Одному из них было лет пятьдесят. Вавилонская в мелких завитках борода и наряд выдавали в нем уроженца восточных провинций. Подкрепляли догадку большие несколько навыкате карие глаза и чалма. Второй, молодой, по манере держаться и платью, принадлежал к далеко непростому сословию. Латинские черты лица соседствовали с серо-голубыми глазами, а стройность фигуры не смогла скрыть тога цвета тирийского пурпура. Она выдавала в нем римлянина и подчеркивала статус владельца отменной выделкой – без сомнения, за нее выложили немалые деньги.

Вероятно, старшему наскучила толчея на улице. Очнувшись от своих мыслей, он сказал:

– Хвала Божественному Августу! Можно только преклониться перед ним. Принял Рим деревянным, оставил мраморным. Хоть здесь можно глотнуть прохлады.

Слова были произнесены на койне, языке римской черни, что, по всем признакам, ничуть не смутило его молодого собеседника.

– Ты прав, почтенный Эльазар, – промолвил он, – хвала и Флавиям. Да прославят герои их амфитеатр. Не находишь ли ты, что простому смертному не под силу создать что-либо подобное? Подумать только – стены из тибурского камня высотой в сто шестьдесят футов!

Слова прозвучали язвительно, но было не совсем ясно, произошло ли это намеренно или говорящий не сумел скрыть сарказм. Во всяком случае, он покосился на проем двери, словно проверяя, нет ли поблизости нежелательных свидетелей.

– Да-да! И в городе, и в провинциях на устах у всех это чудо света, добрый Агриппа. Поистине, колоссально! – подтвердил Эльазар.

Он умолк. После минутной паузы молодой человек, которого назвали Агриппой, вывел его из задумчивости.

– О чем задумался, Эльазар?

– Восемьдесят тысяч зрителей! – оживился тот. – Трудно поверить, коли не созерцаешь собственными глазами…

– Тебя что-то смущает? Но надо признать, сооружение действительно беспримерное.

– Да, это так. Но я думаю о том, светлейший Агриппа, что раствор для скрепления фундаментов грандиозных сооружений часто замешивается на крови невинных людей…

Фраза повисла в воздухе.

Эльазар не доверял римлянам, даже тем, кого считал противником нынешнего принцепса. Бывалый торговец предпочел благоразумно умолчать о судьбе семнадцати тысяч своих соотечественников. Десять лет несчастные иудеи трудились на возведении амфитеатра, чтобы в награду быть убитыми на его же арене по приказу старшего брата нынешнего императора. Да и деньги на строительство известно откуда – храм в Иросолиме был полностью разграблен Титом.

– Ты смел, Эльазар. Не боишься ли говорить такие слова римлянину? – разгадал намек Агриппа. – Даже не просто римлянину, сенатору! А ведь народ любит Домициана.

– Я вот что скажу, светлейший Агриппа. Подданные сейчас привыкли обожать пороки государей так же, как когда-то, в былые времена, они чтили их за героизм и доблестные поступки. Что же до меня?.. Нет, не боюсь, потому что вижу то, что утаивается от глаз других.

– Договаривай!

– Я вижу, как сильно…, – метнул он хитрый взгляд в собеседника. – Как сильно ты любишь нынешнюю династию. Да и отец твой, прости, говорят, умер не своей смертью, хотя и слыл другом императора.

При этих словах тень набежала на лик молодого человека.

– Не перейти ли нам к делу. Принес, что обещал, купец? – спросил он.

– Эльазар всегда выполняет свои обещания, – ответил купец.

Повернувшись к двери, он щелкнул пальцами стоящему наготове хозяину лавки. Тот приблизился со свертком внушительных размеров в руках и с поклоном передал его купцу. Эльазар отослал его кивком головы, раздвинул чаши, положил сверток на столик и развернул дорогую ткань с золотым шитьем. Взорам предстал ларец из отполированного эбенового дерева.

– Можешь убедиться сам, – совершил купец приглашающий жест.

Агриппа придвинул к себе ларец, откинул бронзовые защелки и приоткрыл крышку. С минуту молчал, рассматривая вещь, находящуюся внутри. Наконец, захлопнул крышку.

– Это тот самый? – спросил.

– Не сомневайся. На это тебе мое слово! Ты не раз убеждался, чего оно стоит. Эльазар никогда не имеет дело с фальшивым товаром. Надеюсь, эта вещь послужит добру.

Произнося последние слова, купец выразительно усмехнулся в бороду почти без признаков седины – лишь несколько серебряных колечек подчеркивали смоляную черноту волос, придавая оттенок благородства ее обладателю. Он сделал из стоявшего перед ним калафа глоток и вопросительно посмотрел на молодого человека. Агриппа, должно быть, отлично зная купца, безошибочно истолковал его взгляд.

– Ну, а это, надеюсь, слегка восполнит твои потери, – сказал молодой человек, доставая из-под тоги увесистый кошель. – Слышал, последний год у тебя не удался?