– Блин! Тащу их – матерюсь на нашего Цымбаря…

– Это ещё кто?

– У нас в дисбате парторг. Он в Афгане был. Вот и наинструктировал меня.

– Понятно. Раз был – плохого не посоветует. А водчонки-то союзной привёз?

Я пнул ногой по чемодану:

– Конечно! Только ведь две бутылки. Больше через границу не пускают…

– Знаю я, – Соснович характерным жестом потёр руки, – завтра наши из рейса привезут. Они на Кушку ушли. А щас предлагаю по маленькой перед обедом. Так сказать, за прибытие в батальон.

Я удивился.

– Как? Прямо сейчас? Так ведь рабочий день в разгаре.

– У кого, может, и в разгаре, а у нас праздник в роте. Не каждый день заменщик приезжает. Так что давай, Юрка, доставай!

Я быстро открыл чемодан и достал бутылку «Пшеничной».

– Слушай, Олег, у тебя на меня х/б не найдётся? А то я уже десять дней эту форму не снимаю. К телу прилипла.

Старшина прекратил открывать банку с тушенкой и подошёл к стеллажу:

– Найдём. Не вопрос! Размер у тебя эдак пятьдесят второй? А рост шестой?

– Точно.

– На, держи! Не новая, но стираная. Новую получишь на складе. Вот тебе панама ещё. А сапоги-то есть? Говнодавы? Не хромовые же здесь носить.

– Юфтевые? Есть.

– Ну и отлично! Одевайся, выпьем и пойдём в столовую.

Я переоделся в солдатское обмундирование. Подошёл к зеркалу. Увидев своё отражение, хмыкнул. Олег повернулся ко мне:

– Ты звёздочки-то на погоны повесь. А то совсем как боец-новобранец. И вот, на, возьми эмблемки – колёса с крыльями. Ты ж теперь автомобилист. Кстати, в воскресенье наш праздник.

– Какой?

Я воткнул в погоны по две маленькие звёздочки и снова превратился в лейтенанта.

– Как какой? Профессиональный. День шофёра. Гулять будем. Ну, давай по сто грамм фронтовых за прибытие.

Мы выпили водки из солдатских кружек. Соснович тут же налил ещё.

– И за знакомство. Завтра рота придёт – обмоем это дело по-настоящему.

– Слушай, а сколько в роте человек?

– Бойцов? Семьдесят восемь голов. Плюс командир – Мишка, зам его – Марчелло, ты – замполит, три взводных, да я – старшина. Завтра со всеми познакомишься. А сейчас в роте осталось девять оболтусов. Много говорим. За знакомство!

– За знакомство!

Спиртное булькнуло в мозгу, и сразу стало веселей. Когда мы вышли на крыльцо модуля, где располагалась наша пятая рота, мне уже не казалось, что всё вокруг было новым и незнакомым. Да и я уже не выделялся своим внешним видом от остальных. Ветер усиливался. Он уже не беспокоил порывами, а дул мощно, колючим, тугим валом толкая в грудь или спину. Мы пошли в столовую. Мимо нас в том же направлении строем двигались солдаты. Многие с интересом оглядывались на меня, сразу определяя новенького. Бойцы колонной по одному заходили в главный вход здания с металлической крышей. Соснович назвал его цээрэмкой. Олег подтолкнул меня по направлению к другой двери, где народа было значительно меньше:

– Там зал для офицеров и прапорщиков. Хотя кормят всё равно из одного котла.

После прогулки под песчаным дождём в помещении мне показалось уютно и комфортно. Десяток столиков. Солдат в белом фартуке и колпаке разносил тарелки с едой. Мой старшина поприветствовал сразу всех:

– Приятного аппетита! У нас новый замполит!

Обеденный зал загудел. Всё пришло в движение. Мне протягивали руки. Представлялись. Не запоминая имён, я добротно пожимал чьи-то ладошки. Улыбался. Не успевая отвечать на одни вопросы, тут же слышал другие:

– Как там Союз? Откуда приехал? С какого училища?..

Соснович усадил меня за стол. Махнул всем рукой:

– Ну, что как мухи налетели? Дайте человеку пожрать.

Потом закричал в сторону солдата-официанта:

– Э, боец! Давай метай на стол! Что там у нас сегодня?

– Олег, постыдился бы, – прапорщик за соседним столиком повернулся к нам, – что это ты нового замполита «парашкой» решил угостить? Поляну бы накрыл праздничную. У тебя ж в закромах всё есть.

– Есть, есть! Да не про вашу честь. Завтра рота вернётся, вот и накрою. А пока пусть попробует нашей хавки.

Обед оказался таким же невкусным, как и на кабульской пересылке. Только здесь, в отличие от того, кроме тушёнки на столе стояла большая тарелка с килькой в томатном соусе. Соснович почему-то назвал её красной рыбой. Ещё я отметил для себя, что всё, что присутствовало на столе: и хлеб, и тушёнка, и килька, – было накрыто марлевыми колпаками. Предположил, что это защита от мух, которых здесь было в избытке. Олег подтвердил мою догадку:

– Ешь, не зевай – мух отгоняй! А-то сразу в супе будет десяток!

Не сказать чтобы сытыми, мы вышли на крыльцо столовой. Закурили.

– И всегда так кормят?

– Что, Юрок, не наелся? – вопросом на вопрос ответил старшина.

Я поморщился:

– Да как-то не очень.

Олег рассмеялся:

– То, что похудеешь скоро, – это факт. Но с голоду не помрёшь. А в рейсе так вообще лафа. Если вместо сух-пая дают продукты, то готовят бойцы сами. У нас в роте узбеки есть, они из говна конфетку сделают. Плюс – у нас же сухогрузы. То картошечку везут, то лучок свежий. А у меня плитка есть. Так что, Юрок, не дрейфь. Будем сыты!

– Сухогрузы – это как?

Мы направились в сторону модулей. По пути Соснович терпеливо объяснял мне то, что я не знал:

– В батальоне пять рот. Первая и вторая – на «Уралах», бортовые машины. В основном возят боеприпасы. Третья и четвёртая – наливники, бензовозы. А мы – на КамАЗах. Возим то, что придётся: продовольствие и стройматериалы, медикаменты и уголь… Короче, всё возим. И боеприпасы тоже.

Олег на секунду замолчал подумал и добавил:

– Вообще-то, все всё возят. Что нагрузят, то и тащим. А вот наш магазин. Но тебе сюда ещё рано. Денег-то нет. Пойдём лучше к Омеле зайдём. Посмотришь свою комнату.

В длинном прохладном коридоре жилого модуля было просто чудно. Ветер с песком, который старшина называл «афганцем», являлся сильным раздражителем. Поэтому в помещениях сразу чувствовалось облегчение.

Соснович постучал в дверь:

– Омеля, открывай! Заменщик пришёл!

Дверь тотчас распахнулась:

– Заходи, брат!

Здоровяк снова обхватил меня руками, приподнял на воздух и тряхнул, как мешок. Затем запустил руки в свои чёрные, давно не стриженные волосы. Потом, видимо, не справившись со всем тем, что распирало его грудь, заорал:

– До-о-мой!

Соснович и я смотрели на него с сочувственной радостью. Понимая, что такой восторг мне суждено будет испытать только через два года, да и то при удачно сложившихся обстоятельствах, я искренне завидовал Омельченко. Уловив грусть в моих глазах, старшина хлопнул меня по плечу:

– Не грусти, Юрка! Придёт и наше время. Вот твоя комната. Видишь, повезло. Омеля один живёт. А в других и по пять человек есть.

Комната мне не понравилась. «Да, повезло! – подумал я. – Понятно, почему один. Нормальный человек здесь жить не будет!» Помещение было запущено до предела. Голое и неприветливое. Пахло кислой сивухой и мочой. Окно закрывала какая-то блестящая плёнка.

– Да не расстраивайся ты так!

Олег спешил меня утешить, видя моё огорченное лицо:

– Это только у Омели такая запущенная комната. Я же говорю – он на всё забил. Только пил. А мы сделаем тебе квартирку как картинку! Всё досками обобьём, кондёр достанем. Будешь королём тут! Ладно, пошли в роту. Поживёшь пока в каптёрке со мной!

Вышли на улицу и снова попали в песчаную метель.

– Олег, а что, Омеля всегда таким был?..

– Каким таким?

– Ну, пофигистом, что ли?

– Нет, конечно! Нормальный мужик. И замполит неплохой!

– Не знаешь, какое он училище заканчивал?

– Как какое? Политическое! Донецкое, кажется.

– А…

Глупо, наверное, но я обрадовался, что не наше новосибирское. Соснович, не поняв смысла моего «а-а-а», продолжал:

– Его историю иначе, как невезухой, не назовёшь. Понимаешь, все потихоньку, как бы это сказать… куплей-продажей занимаются. Что-то сдают. Что-то покупают. Ну, раз возможность такая есть, почему бы и не использовать? Правильно?