Осанка, по мнению наблюдателей, выдавала тяжёлый проступок. Волосы Леонардо были длиннее, чем раньше, и это скрывало возникшую сутулость. Все переглядывались, изучая эмоции соседей, и вспоминали, как когда-то давным-давно по своей человеческой доброте угощали подсудимого выпечкой или благотворительным ужином. Никто не принялся раздавать ярлыки и нарекать Лео «преступником», но каждый вдруг наполнился воспоминаниями и пытался отделить собственный эгоизм от искреннего сочувствия. Людям бывает необходимо напомнить о том, кто они на самом деле.

Софи Франкс была учителем математики в средней школе, но не работала по специальности уже 4 года. Теперь женщину часто можно было встретить в местной библиотеке или в Суде, куда её всё так же продолжали вызывать в качестве присяжной. Первое заседание Софи состоялось больше 10 лет назад, когда её пригласили как педагога и психолога. Тот день она помнила до сих пор: дрожащие коленки, которые скрывала чёрная форменная юбка, длинные неудобные скамьи, незнакомые люди и собственное обострённое чувство справедливости. 10 лет назад в женской душе ещё жила надежда, Софи была политической активисткой и яро пользовалась правом голоса.

Она не могла точно сказать, когда это изменилось, когда пыл сошёл на нет, а вера в справедливость перестала быть стимулом, но сегодня Софи была одной из тех, кто не хотел быть на площади и не мог сделать и шага в плотной толпе. Люди давили на хрупкое женское тело со всех сторон, и ей ничего не оставалось, кроме как крепко обхватить чугунное основание фонарного столба и опустить глаза. Когда толпа ринулась к дороге, Софи осталась стоять на месте, и еле заметно подняла голову, чтобы разглядеть на огромных ступенях Суда маленькую фигуру мальчика. Его волосы отросли, но она отметила крепкие слегка сутулые плечи. Учитель Франкс когда-то придумала для Лео кличку «ёжик», которая больше ему не подходила. Слишком детская и наивная, он теперь другой.

Математика не была призванием Леонардо Соло, но была доказательством его силы и целеустремлённости. Он хотел понять её, как, порою, пытаются познать саму жизнь, считал современной наукой и делал всё возможное, чтобы достичь высокого уровня. Софи казалось, что он специально нарёк этот предмет множеством достоинств, чтобы поставить перед собой высокую планку и её преодолеть. Лео никогда не боялся трудностей, и, женщина была уверена, у него всё бы получилось, если бы он остался дома.

Софи помнила Лео 14-летним парнем с глазами, которые светились азартом жизни. Она знала его неловким, растерянным, дружелюбным, застенчивым, в меру озорным и всегда очень воспитанным, если здесь может быть уместна эта приставка «очень». Леонардо был мальчишкой, которого учитель Франкс ставила в пример знакомым мужчинам: как он разговаривал, как весь светился, когда пропускал вперёд одноклассниц, как говорил о семье и чем дорожил.

Вопреки совести Софи часто задумывалась, почему Лео Соло – не её сын; она была педагогом и отличным детским психологом, но, несмотря на одинаковые имена, воспитала своего сына по-другому. Когда в городе появлялся очередной слух о пьяной драке с участием Лео Франкс, коллеги, пытаясь приободрить, говорили «сапожник без сапог, Соф, ничего не поделаешь», а она лишь стыдливо улыбалась. Ей некому было рассказать, как страшно вечером в очередной раз не застать сына дома, как тяжело перебороть гнев при виде его извиняющейся улыбки и как стыдно ждать на уроке «чужого Лео», который вдруг оказался ближе, чем собственный ребёнок.

Софи прекрасно помнила то утро, когда Надин Соло вбежала в здание школы, держа холодными руками маленький клочок бумаги. Как учитель она сразу узнала почерк Лео, а как мать не смогла перебороть взволнованное сердце. В кабинете математики её мягкий голос впервые перешёл в крик, и посреди урока она вызвалась отправиться на поиски, несмотря на просьбы Надин.

В записке было сказано «Не ищи, прошу», но, забросив уроки, дом и семью учитель Франкс ездила из города в город по всей стране и искала того, кто попросил этого не делать. Она срывала телефоны, злилась, опрокидывала стулья в полицейских участках, кричала, молилась, умоляла и всегда твердила одно и то же имя. «Лео», без фамилии. Просто Лео.

Когда её уволили из школы, она спокойно подписала все бумаги. Тогда в исхудавшем теле не осталось ресурса ни на что, кроме горя. Она продолжала искать, но сама запуталась, где уже была, а где ещё нет. Не выпускала из рук телефон, листала газеты и телефонные справочники и за всем этим не заметила, как её сын взял на себя роль хранителя семьи. Когда Лео Франкс окончил школу, она не пришла на выпускной, потому что уснула в автобусе. Каждый вечер он встречал Софи, выбрасывал ужин, который приготовил, потому что она не находила в себе сил поесть, а на утро, убегая на работу, оставлял кофе в небольшой турке на плите. Он один пережил свой подростковый максимализм, первую влюблённость и последнюю пьяную драку и в этом всём не забыл про семью, а Софи не смогла это оценить. Возможно, именно так её Лео стал мужчиной, которого она бы ставила в пример другим.

– Мама, – приятный низкий голос вырвал Софи из воспитанной годами грусти, – всё хорошо?

Она отвела от здания Суда глаза, полные слёз, и посмотрела на молодого человека, который положил руку ей на плечо. Коротко подстриженные светлые волосы напомнили Софи, как на днях они поссорились из-за его нового имиджа. Причёска и серьга в ухе так не подходили его тёмным ресницам, карим глазам отца и мужественной атлетичной фигуре. Женщина провела тылом ладони по влажным щекам и постаралась улыбнуться.

Сердце бешено стучало в груди. Позади площадь была окутана гулом голосов, Лео уже завели в Суд, кто-то начинал расходиться, а этот высокий парень стоял перед ней, широко разведя плечи, закрывая собой огромную часть голубого неба, и мерно дышал. Он был слишком спокойным. Софи раздражённо сбросила мужскую руку с плеча и резко развернулась, намереваясь идти в Суд.

– Поехали домой, – Лео в отчаянии замотал головой, – все и так знают, что ты им одержима! Что ты ещё хочешь им доказать? Поехали, пропустишь это заседание, мы что-нибудь придумаем!.. Мама!

– Лео не виноват, – её голос утонул в гуле расходящихся наблюдателей. – Мне нужно быть там, меня пригласили.

Подняв руку, женщина в который раз за это утро показала сыну своё удостоверение присяжного и быстро зашагала дальше.

– Я это видел, мама, я видел это каждый божий день…

Он опустил голову, продолжая следить за удаляющейся фигурой матери. Лео до последнего надеялся, что она развернётся и именно сегодня настанет тот самый день. Он знал наизусть её сутулую женскую спину, седеющие волосы, собранные в пучок, и частые шаги в сбитой обуви. Он знал наизусть, что означает, если она уходит и не оборачивается.

Рыжеволосая девушка, которая всё это время стояла возле большого клёна и куталась в высокий ворот пальто, осторожно подошла к Лео и взяла его за руку. Его ладонь была холодной и влажной от волнения, и она поднесла её к губам, чтобы согреть своим тёплым дыханием.

– Он до сих пор в её сердце. Она долго искала, и, наконец, он здесь. Понимаешь?

Девушка подняла зелёные глаза, обрамлённые тёмными следами плохого сна, и встретила коротко стриженный затылок. Лео, не оборачиваясь, смотрел вслед матери. Ольге очень нравилась его новая стрижка, лёгкая и аккуратная, короткие волосы торчали в разные стороны, как иголки у ёжика.

– Она говорит, что он не виноват, ты слышала? – буркнул парень и повернулся к девушке.

– Он и не виноват, Лео.

– Просто не в том, за что его сегодня осудят.

Он быстро зашагал к припаркованной машине. Длинные ноги и огромные шаги, и в каждом гнев, отчаяние, любовь и ревность. Всю свою жизнь Лео Франкс винил Лео Соло только в одном: тот отобрал его мать. Незаконно, своей доброй улыбкой и знанием этикета. Стал тем «удобным» ребёнком, о котором мечтала Софи.

Парень остановился и пнул аккуратную горку листьев. «И я не буду просить прощения».