Лиззи закрыла дверь за высоким худощавым мужчиной с чемоданом в руках и на прощание окинула взглядом пустынный берег.

– Как ты?

– Хорошо, – улыбнулась девушка. – У меня всё хорошо.

В коридоре ярко горел свет, и Алан прищурился, чтобы дать глазам привыкнуть. Лиз, пораньше уложив дочь спать, только вернулась с пляжа и теперь, грациозно нагнувшись, бережно приподняла подол платья, чтобы отряхнуть его от влажного песка. Мужчина с нежностью смотрел на изгибы её тела и заворожённо следил, как светлые волосы слегка касаются деревянного пола, а тонкие руки перебирают лёгкую ткань.

Её муж из-за непостоянного рабочего графика всегда приезжал в Дом у Океана неожиданно. В Городе у него была рабочая квартира, где он ночевал, если задерживался в Министерстве. Совместно с Лиз они решили, что дорога домой достаточно трудоёмка для уставшего после рабочего дня Алана и арендовали небольшую студию в одной из городских высоток. Девушка свыклась с этим без лишних эмоций, как с необходимостью, а Дора навещала папу в Городе раз в неделю.

Лиззи с улыбкой выпрямилась и посмотрела на Алана. В её глазах отражался свет и беспечно подрыгивали радостные огоньки, но мужчина этого не увидел. Опустив чемодан, он молча снял тяжёлое тёмное пальто и аккуратно повесил его поверх тонкого плаща жены.

– Ты ходишь в этом? Лиз, – он зажал ткань между двух пальцев и внимательно ощупал, – оно же очень тонкое, ты можешь замерзнуть.

В его голосе были нотки родительской тревоги, которые всегда веселили Лиз. Алан был младше жены на 6 лет, и, наверное, это ей полагалось так за него беспокоиться.

– Решил завалить меня своими вопросами с порога? – рассмеялась девушка, и он еле заметно улыбнулся.

– Извини, – мужчина обошёл чемодан и осторожно, будто боясь ненароком слишком сильно сдавить, обнял жену. – Привет.

– Привет, – Лиз весело похлопала Алана по спине. – Ты меня удивляешь!

Он до сих пор не научился понимать её интонации. Скорее всего, из-за вечного страха сделать что-то не так, переборщить или недодать то, что она от него никогда не требовала. Алан оберегал жену, как оберегают смысл всей своей жизни, и сам всегда ставил себе слишком высокие планки в отношениях. К слову, он вообще не знал, как те самые отношения строить и как беречь, поэтому делал, как умел, со страхом полагаясь на собственные чувства.

– Всё в порядке? – в его понимании, это был самый главный вопрос. Он зашёл в гостиную и огляделся. – Хлоя тебя устраивает?

– Да. Она отлично справляется по дому, занимается с Дорой, но очень мало со мной разговаривает.

При этом упоминании лицо Алана посветлело, и он весь как-то особенно повеселел.

На большом стеклянном столе в той части комнаты, которая была выделена под столовую, мужчина заметил тарелку со спагетти. От неё еле заметно исходил тёплый пар, и от увиденного на душе у уставшего мужчины стало невообразимо легко. Так, как могло быть только дома. Алан прекрасно знал, что спагетти – это единственное блюдо, которое поддавалось кулинарным навыком жены.

– Неплохо, – он впервые за несколько дней по-настоящему улыбнулся.

Лиззи, укрывшись пледом, сидела на диване перед большим панорамным окном, и Алан, на ходу жадно поглощая свой ужин, пересёк комнату и опустился рядом. Девушка с улыбкой следила, как его тонкие руки управляются с изысканными приборами, а грудная клетка под атласной рубашкой мерно поднимается и опускается по воле воздуха. Он был доволен, она прекрасно это знала.

Супруги Джонс не говорили друг другу о любви и были из тех пар, которым не нужны лишние сантименты: календари с отмеченными датами знакомства, помолвки и пятого свидания, романтические безделушки, комплименты и посвящения стихов. Они вполне самодостаточно могли жить раздельно и не видеться неделями, но при этом никогда не искали повода для недоверия. Они мало разговаривали о личном и не делились тем, что было на душе, но он подарил ей главное – детскую мечту, а она подарила ему ту любовь, которой грезил он, – любовь, которой ничего не угрожает. Однажды Алан услышал, что в паре только один любит, а другой лишь позволяет себя любить, и понял, что счастлив быть в роли первого. Мужчина боялся подолгу смотреть в голубые глаза Лиз, обнимать дольше положенного, но девушка ни разу не упрекнула его в недостаточной открытости. Ей были неинтересны причины такого поведения, потому что, будучи дочерью судей, Лиззи прекрасно знала, что есть такая боль, о которой говорить нельзя. Главным для неё всегда было то, что Алан приезжал домой с выдержанной любовью, которая теплилась в его душе. Ей нравилось быть любимой, да и кому это не нравится.

– Как дела на работе?

– Вчера пришлось побывать в Суде, – с набитым ртом Алан поставил пустую тарелку на журнальный столик и опрокинулся на спинку дивана, устало закрыв глаза. – Был обвинителем по поводу одного парня.

– Видел маму?

– Кстати… – он на миг задумался, припоминая прошедшее заседание, – Надин не было в Суде, вместо неё был судья Фроззи. И, знаешь…

– Странно это, – перебила его Лиззи, – что мама пропустила заседание. Может, заболела.

– И я тоже удивился!

Океан пропадал в темноте надвигающейся ночи, и лишь вдалеке маленький фонарь на маяке составлял компанию мерцающим звёздам.

– Нужно им позвонить, – Лиз оглядела комнату в поисках телефона. Внезапно на неё напала необъяснимая тревога, и, как бы она ни пыталась найти причину отсутствия родителей в Суде, ничего не получалось. За всю свою жизнь она не помнила ни единого раза, чтобы судьи Соло пропустили заседание.

Алан устало открыл глаза и посмотрел на взволнованную жену.

– Не волнуйся, не нужно звонить, – его тёплая ладонь коснулась её плеча. – Надин недавно встречалась с Дорой в городе и говорила, что хочет отдохнуть. У неё очень давно не было отпуска, ты знаешь…

– Да-да, – небрежно бросила девушка, поднимая подушки, разбросанные на диване, – она говорит так всю свою жизнь.

Впервые за несколько лет Лиз пожалела, что находится так далеко от родительского дома. Ей вдруг ужасно захотелось поехать в Город, и она оценивающе посмотрела на мужа, вспоминая их договорённость. Алан пытался найти необходимые слова, необходимые объяснения, коря себя за то, что не подумал об этом заранее.

– Может быть, для неё это дело посчитали слишком лёгким. Я же тебе не сказал, но он сам признал свою вину и ничего не отрицал. Когда я подсел к нему в кафе, он сам озвучил, будто читая из Закона, всё то, за что теперь его и осудили… Может, – он умоляюще посмотрел на жену, – этому судье нужна была практика…

Для Министерства сейчас было непростое время: началась новая волна протестов против Закона об эмоциях, приобретал силу современный подход к психологии в целом, появлялись общественные организации и социальные сети для людей с негативными чувствами, где им помогали справиться с собой. Алан же оставался закоренелым консерватором в своей профессии и сейчас, как никогда раньше, нуждался в поддержке. Ему всегда нужно было одно – чтобы кто-нибудь в него поверил и продолжал верить, несмотря ни на что.

Дочь судей и жена психолога Лиз Соло знала о том, как это важно. Она была далека от политики, но доверяла справедливому Суду и Закону, который стоит на защите населения, и по-настоящему верила в своего мужа, а временами даже восхищалась. И ещё она знала, как порой это можно использовать.

– Хорошо, конечно, что ваша служба так слаженно работает, и в мире становится безопаснее, – Лиззи взглянула на мужа, кротко улыбаясь. – Может быть, съездим к родителям?..

В ответ на её слова Алан устало откинулся на спинку дивана, громко выдохнув. Ещё холодной от волнения рукой он наощупь достал из кармана пиджака телефон и набрал номер Надин.

– Можешь позвонить с моего.

– Но… – она осторожно потянулась к телефону – устройству из специальной серии, выпущенной для работников Министерства, и в её голосе было чуть больше желания, чем сомнения, – … им же нельзя пользоваться посторонним…