— Марта разделывает туши в лавке мясника, — пояснила Северина, не без удовольствия наблюдая, как огонек ужаса зажегся в глазах Алана. — Обычно она поднимает бычка и кидает его на механическую пилу. Ей нравится, когда куски летят во все стороны.

Бабища уставилась на лаэрду с неприкрытым обожанием. При том, что природа наделила Марту небывалой силой, мозгов она отсыпала своему творению немного, но некрасивая мужеподобная женщина испытывала восхищение и трепет перед теми, кто превосходил ее — красивыми и благородными. Ни капли зависти, только прямое, тупое поклонение совершенству. Когда Северина через свою широкую сеть служанок, кухарок и швей искала подходящую кандидатку, ей сразу посоветовали Марту. И лучше выбора она бы не сумела сделать.

— Больше работы, — продолжила она рассказывать Алану, — Марта любит только мужчин. Она создана для любви и знает это. Да, моя хорошая?

Всколоченное существо сделало ей навстречу пару шагов и согласно закивало. Ведьмак издал тоненький, едва слышный писк, напоминая мышь, на которую наступили ботинком.

— Милая, ты можешь делать с этим прекрасным мужчиной все, что хочешь, — медовым голоском разрешила тогда Северина. — Он твой.

— Что? — кажется, до Алана начало доходить, что его ждет. Он запыхтел, пытаясь выбраться из магических оков: самой собой безуспешно. — Нет. Нет.

— Ну, ну, — утешила его Северина. — Каждому мальчику рано или поздно наступает пора лишиться невинности, а ты что-то сильно с этим затянул. Ты ведь еще девственник, правда? Можешь не отвечать, я знаю, что это так. Так уж получилось, что в том доме, где мы с тобой живем, я все про всех знаю.

Марта подняла юбку, и в воздухе тут же поплыл смрад протухшей рыбы. Северина достала из кармана белоснежный платочек с вышитым в уголке личным вензелем, встряхнула, приложила к лицу, вдыхая аромат духов. Ее девушки зажали ладонями рты и отвернулись: в своей неприкрытой наготе Марта устрашала еще больше.

— Нет, — завопил Алан во все горло, вытаращившись на то, что имелось у бабищи между ногами.

— Или ты скажешь, где прячешь ребенка, или Марта станет твоей первой женщиной, — пригрозила Северина, а когда ведьмак упрямо стиснул побелевшие губы, продолжила: — Это, конечно, не твоя дорогая мама, но, думаю, тебе понравится.

— Ты не сможешь, — истерично захохотал он. — Ты что, не знаешь мужской физиологии? Меня не могли соблазнить самые красивые девушки, я сумел сохранить верность Идеалу. А эта отвратительная гадина тем более не заставит меня напрячься. И это твоя пытка? Аха-ха-ха.

— Марта, конечно, не бог весть какая красотка, — обиженно надула губки Северина, — но зачем так оскорблять слабую женщину? Тем более, я немножко ей помогла. Доктор обещал мне, что тот эликсир, который ты только что выпил, поднимет и мертвого.

В это время бабища, уже пуская слюну в предвкушении, расстегнула пояс и сорвала штаны с ведьмака, и всем окружающим предстал его твердый, готовый к соитию член с розовой головкой, беззащитно покачивающийся над узкими бедрами.

— Нет. Не-е-ет, — зазвенел душераздирающий вопль бледного как смерть Алана.

— Да… — с удовлетворением выдохнула Марта, обрушиваясь всей своей массой на жертву. Она вывалила груди, мятые и грязные, с черными волосками вокруг сосков, и принялась елозить ими по лицу партнера. Одна из девушек Северины убежала в уголок, где ее вырвало.

Это было странное зрелище: массивная, стонущая в голос женщина на худосочном теле мужчины. Она так скакала, что двигала его туда-сюда по полу.

— Мой Идеал, — орал Алан, видимо, находясь где-то за гранью сознания. — Я не хочу. Я хочу остаться верным своему Идеалу.

— А я хочу, чтобы меня любили, — равнодушно вставила Северина, — но не все же мечты сбываются. А пока наслаждайся: эликсир у меня еще есть, Марта у нас неутомима и давно не была с мужчиной… в общем, мы можем продолжать это бесконечно, пока ты не решишь признаться, где спрятал девочку. И никакого горячего воска и иголок под ногти — только чистое удовольствие.

Она уселась поудобнее и с улыбкой на губах принялась следить за представлением, как привыкла развлекаться долгими скучными вечерами еще с тех пор, как ей стукнуло шестнадцать лет.

Актеры ее кукольного театра давали этой ночью премьеру.

Утренняя трапеза без пяти минут законного канцлера Цирховии проходила по обыкновению скромно. Личная столовая, оформленная в свежих белых и голубых тонах, вмещала лишь небольшой стол на двенадцать персон — только для членов семьи — и ряд обитых бархатом стульев вокруг него. Портьеры из золотистого льна были отдернуты, впуская в помещение умытое росой, бодрое солнце. Трое слуг по струнке выстроились вдоль стены, готовые в любой момент услужить господину.

Супруги этой правящей семьи всегда завтракали порознь, поэтому на столе было накрыто только самое необходимое, порционно рассчитанное на одного человека: чайный сервиз тонкого дарданийского фарфора, розетки с горным медом, нардинийскими цукатами и вареньем, корзиночка со свежим хлебом, блюдце с пористыми блинчиками, тарелка с фруктами, омлет, жульен из свежих грибов, яйца-пашот с ломтиками поджаренного бекона, пирожки с мясной и сырной начинкой, свежевыжатый сок. Димитрий ел завтрак так, как с малых лет воспитала его мать: выпрямив спину и ловко управляясь с хрупкой чайной чашкой и серебряными столовыми приборами. Он не спал всю ночь, но следы бессонницы отражались вовсе не на его гладком благородном лице, а на физиономиях слуг, которые знали — настроение у господина в такие утра, как это, бывает исключительно преотвратное.

Зато помятое лицо человека, который без стука вошел в столовую, красноречиво говорило само за себя. Измученный похмельем, Ян подошел к столу, отложил на край принесенную с собой картонную папку с бумагами, взял ближайший свободный стакан, налил сока и залпом выпил. Не прекращая жевать, Димитрий проводил взглядом действия начальника своей личной охраны, а слуги как по команде побледнели.

— Нам надо поговорить, — выдохнул Ян, со стуком вернув стакан на место.

Димитрий сделал знак слуге и через пятнадцать секунд получил новую порцию горячего чая. Он отправил в рот ломтик бекона и принялся задумчиво его пережевывать. Казалось, ничто в мире не заботит его больше, чем тщательное усвоение пищи.

— Будь я проклят, сейчас же, — взревел начальник охраны и тут же схватился за виски, поморщившись от приступа головной боли. Он тяжело осел на стул и напустил на себя вид больной и печальный. Слуги переглянулись.

Димитрий сделал глоток из чашки, повернул голову, кивнул — троица с облегчением вылетела прочь из столовой, оставив собеседников наедине. По крайней мере, если правитель выйдет из себя, они не попадут под горячую руку первыми.

— Зачем ты пришел, Ян? Я не звал тебя, — проговорил наместник ровным голосом.

Начальник охраны схватил с края стола папку, помял в руках, положил обратно.

— Я пришел, чтобы заключить сделку.

— Сделку? Со мной? — насмешливо переспросил Димитрий.

— Да. Сделку, — на лице Яна заиграли желваки. — Я ведь коммерсант, ты же помнишь? Сделки — это то, что получается у меня лучше всего.

— Ну не скромничай. Ты — человек многих талантов, — мягко возразил наместник, намазывая серебряным ножом на ломтик хрустящего хлеба нежно-белое масло.

Ян сглотнул, наблюдая, как держат эти пальцы этот нож: ему уже доводилось видеть, какой силой броска эти руки обладают. Возможно, через пару секунд серебро будет торчать из его собственного лба. Собравшись с духом, он все же продолжил:

— Эта сделка касается твоей жены.

— Мою жену ты убил, Ян, — голос Димитрия по-прежнему звучал ровно и спокойно, лезвие плавно скользило по маслу, открытая ладонь другой руки легко поддерживала хлеб, — воспользовался одним из своих многочисленных скрытых талантов. Ты ведь помнишь?

Тот нахмурился, но взгляда не отвел.