— Ты?

Значит, узнала. Алекс выдохнул, собираясь с мыслями. Ему всегда было проще сделать, чем сказать, но без объяснений в данном случае никак не обойтись.

— Эль…

При звуках его голоса она попятилась. Еще бы, Алекс прекрасно помнил, как точно так же звал ее после того, как ударил, а она с отвращением и ненавистью шипела на него.

— Я знаю, что обидел тебя, Эль, — он заговорил торопливо, стараясь донести как можно больше, прежде чем она развернется и убежит, — и я сам не понимаю, как так получилось. Я никогда не желал тебе зла, поверь. Никогда не хотел сделать ничего плохого. И если ты считаешь, что я все испортил, то дай мне хотя бы одну, хотя бы самую маленькую, крохотную возможность это исправить.

Долгим взглядом Эльза посмотрела на его губы, и Алексу показалось, что она слушает, но не слышит его. Он полез за пазуху, достал заранее заготовленный подарок, смешного лопоухого щенка с черными стеклянными глазами. Когда-то Эльзе нравилось, что он выигрывал мягкие игрушки в тире для нее. Эту Алекс купил, с его дрожащими руками и расфокусированным зрением нечего было и думать брать в руки ружье, но он все равно надеялся, что с выбором не ошибся. Криво и неловко улыбнулся:

— Возьмешь? Он просился к тебе.

Двигаясь, как во сне, Эльза протянула руку и взяла щенка. Прижала к груди, не сводя с Алекса какого-то странного растерянного взгляда. Глаза заволокло прозрачной влагой — он уже знал, что последует за этим.

— Ты, наверно, считаешь меня последним гадом, — обхватил ее лицо, едва сдерживаясь, чтобы не начать целовать нежные губы и соленые капли, которые от его порыва побежали вниз по ее щекам, — и, наверно, я это заслужил. Но я не могу тебя потерять, Эль. Ты мне нужна. Слышишь? У меня не получается жить без тебя.

— Что это? — только и проговорила она. — Что это, Алекс?

— Это? — он, наконец, понял суть вопроса, но, как бешеный, не мог остановиться, гладил и гладил ее большими пальцами по лицу, вытирая слезы. — Это, моя девочка, наш шанс быть вместе. Наше будущее. У нас могут быть дети, все, что захочешь, может быть. Я знаю, что не подхожу тебе по многим параметрам, так вот это — первый шаг. Только не отворачивайся, не отталкивай меня. Хочешь, список составь, что еще тебе нужно? Вот увидишь, я найду способ все выполнить. Только не молчи, не делай вид, как будто забыла.

— Этого не бывает… — прошептала она едва слышно.

Не верит. Поверил бы он сам, если бы кто-нибудь рассказал ему, как все будет? Алекс усмехнулся, отвел взгляд. У него нет сил спорить, что-то доказывать. Он просто надеялся, что она поймет.

— Но это есть.

Она помолчала, пристально разглядывая его влажными серебристыми глазами в полумраке, еще более красивая, чем прежде. Черные волосы, уложенные волнами, струились по плечам, платье это… он еле сдерживался, когда смотрел на ее совершенное тело. Внутри что-то ворочалось, поднималось, билось, и внезапно пришла мысль — его внутренний зверь.

— Ты правда любишь меня, Алекс? Ты не обманываешь меня? — Эльза облизнула губы, доверчиво глядя снизу вверх на него. — Ты чувствовал то же, что и я? Ты… ко мне привязан?

Вместо ответа он прижал ее к стене. Склонил голову, медленно коснулся языком щеки, спустился к шее и ниже — в вырез платья. Вкус у Эльзы тоже изменился, кожа стала медовой, запах волос пьянил, как молодое вино. Она тихонько застонала, отвернула голову, попыталась оттолкнуть его рукой, Алекс повернул к себе ее лицо, нашел губы. За спиной кто-то торопливо прошел, наверное, очередной слуга, но даже это не заставило ни его, ни ее оторваться от занятия.

Изнывая от желания, Алекс толкнулся бедрами, и Эльза неожиданно ответила ему. Обхватила свободной рукой за шею, притянула к себе, рот у нее был все тем же, как он помнил — не очень умелым, но нежным. Она поцеловала его, и он ощутил, что вот-вот изольется просто так, от одного лишь этого поцелуя.

— Убежишь со мной? — то ли спросил, то ли потребовал он, терзая ее губы.

— Куда? — простонала Эльза, извиваясь в его руках.

— Куда угодно. Обойдемся без помощи Димитрия, ладно? Я что-нибудь придумаю.

— Без… — неожиданно она оказалась в двух шагах от Алекса, ее грудь вздымалась, а в глазах появилось новое выражение, которое ему совсем не понравилось. — Как ты стал волком, Алекс?

— Я… послушай…

Он открыл и закрыл рот, покачал головой, пытаясь прийти в себя. Только что он почти был в ней, и она ему отвечала. Ну почему об этом нужно говорить именно сейчас? Когда у него в глазах темнеет уже не только от оборота, а еще и от возбуждения и привязки непонятной. Когда все слова из башки вылетели, лишь на губах ощущается сладкий вкус Эльзы. "Сладкие у нее губы… мы оба знаем, какие сладкие…"

— Зачем ты упомянул моего брата? — ее голос звенел стальными шипами вместо только-только распустившихся нежных лепестков.

— Димитрий… — мысли по-прежнему тяжело собирались в кучу, но не врать же ей в самом деле? — Мы с ним договорились…

— Договорились? Не смей договариваться обо мне с моим братом, — Эльза ткнула в него пальцем, закусила губу, явно борясь с очередной волной подступающих слез. — Не смей подходить ко мне. Я замуж выхожу скоро.

Она швырнула в него игрушкой, которую до этого все так же прижимала к себе, развернулась, подхватила длинный подол платья и убежала, откинув портьеру. Ну вот и все. Дальше Алекс плохо ощущал, где заканчивается в нем человек и начинается зверь, который требовал воли. Кажется, он выбил поднос из рук попавшегося на беду слуги, и разбил кулак о стену. Вырвался наружу через служебный вход, перед глазами было совсем темно. Опомнился уже на пустыре у реки, одежда висела лохмотьями, тело покрылось безобразными клоками бурой шерсти, из десен, там, где их пропороли удлинившиеся клыки, капала кровь. Видимо, остатки угасающего разума привели его сюда, чтобы пережить свое превращение подальше от чужих глаз.

Полузверь-получеловек с хрипами и стонами уткнулся мордой в редеющую осеннюю траву, по его телу пробегали судороги. А потом не выдержал и завыл в полный голос.

"Любовь — это всегда жертва. Сколько жертв принес ты? Я принесла многих. Убивать ведь можно не только физическую оболочку. Помнишь? Ты убил меня первым. И тогда я тоже начала убивать. Я убила служанку и ее жениха, садовника, лучшую подругу и парня, которого едва знала. Я убила учителя. Я складывала их на алтарь своей любви, а они продолжали ходить, говорить, дышать — мертвые, мертвые внутри. Я готова убить собственного отца и всех, кого только потребуется ради того, чтобы ты понял: я люблю тебя. Так сильно, что с удовольствием убью тоже".

В просторном фойе Северина остановилась возле большого, до блеска начищенного зеркала в позолоченной раме и сделала вид, что поправляет на плечах платье, а сама украдкой оглядела благородное общество за спиной. Что и говорить, публику она своим появлением слегка эпатировала. На днях ей исполнилось восемнадцать — день рождения прошел, как и много раз прежде: отец чмокнул ее в макушку, почти не скрывая желания уйти поскорей, Эльза забежала, и почтой пришли поздравительные открытки от дальних родственников. Северина посидела в гостиной над большим тортом, заказанным к торжественному случаю в лучшей кулинарии столицы, поковыряла его из середины ложкой, задула свечу, и на этом праздничная часть была закончена. Нет, она не расстроилась, что вокруг не толпятся друзья и не осыпают дарами, главный подарок ждал ее на осеннем балу.

В зеркале отражалась взрослая, знающая себе цену женщина, и покрой платья Северина тоже специально выбрала такой — взрослый. Никаких легкомысленных воланов, рюшей и пастельных цветов, лишь строгий сдержанный фасон и оттенок. В волосах каплями прозрачных слез сверкали бриллианты — от матери осталось много изящных украшений и драгоценностей. В свое время отец задаривал ими обожаемую супругу по поводу и без: на любой праздник, на день восхождения светлого бога, просто по случаю смены времени года, ну и на рождение дочери, само собой. Теперь он хранил их в несгораемом сейфе, запрещал трогать, тем более носить, но сегодня вдруг расщедрился. Когда Северина вышла к нему из спальни, одетая и причесанная, тюфяк-родитель даже прослезился. Ушел к себе, вернулся с бархатным футляром, который вручил дочери. Вздохнул, утирая влажные покрасневшие глаза: