— Ничего страшного, — беззлобно ответила я. — Несколько дней — и само заживет.

Пожав плечами, Шалий поднялся и навернул пару кругов по комнате. Задумчиво сложил руки на груди и спросил:

— Признайся: ты мазохистка? Любишь боль? — Я возмущенно открыла рот, чтобы высказаться, но отец опередил меня, добавив: — Если нет, будь добра, воспользуйся благами цивилизации и не заставляй меня лишний раз тратить свои нервы на переживания.

— Ладно, — согласилась я. Мне вдруг пришла в голову идея помочь Сиэлю в его поисках, а для этого нужно было выглядеть истинной паинькой. Нечего лишний раз привлекать к себе внимание.

— Честно говоря, я думал, ты сбежишь, — откровенно заявил Шалий, присел обратно на кушетку и посмотрел мне в глаза.

В его взгляде были гнев, презрение, высокомерие, но не только. Еще в нем было беспокойство. О чем это беспокоился отец? Неужели обо мне?

— Сестрица — большая выдумщица, — улыбнулась я в ответ. — Или мне запрещено гулять в саду?

Шалий собирался что-то ответить — возможно, даже что-то откровенное, но не успел: отворилась дверь, и вошел высокий худощавый мужчина. Коротко представился Абрахом Ларом, окинул меня и мою пострадавшую конечность суровым взглядом, сдвинул мохнатые черные брови к переносице и спросил:

— Делаем полную диагностику?

Отец отрицательно покачал головой и указал на ногу:

— Только это, и ни сантиметром больше.

«Он что, защищает меня?» — удивленно подумала я, но промолчала. Казалось, какая разница, уже наверняка вся Мерсия в курсе, что наследная принцесса — энканта. Что могло измениться от простой лекарской диагностики?

Вопрос мучил меня до такой степени, что я нетерпеливо ерзала, пока мужчина медленно и с душой делал выразительные пассы над моей ногой.

— Готово, сегодняшний день проведите в постели, Ваше Высочество. — Лекарь поклонился, попрощался и удалился.

— Умница, дочь! — похвалили меня. Шалий выглядел таким довольным и удовлетворенным, словно у него гора с плеч свалилась. — Останешься тут или перенести тебя в твои покои?

Хотелось возмутиться, сказать, что я и сама в состоянии дойти, но вредный язык едва ли не впервые в жизни был мастерски прикушен до озвучивания вслух ненужных мыслей.

— Тут, — вместо этого коротко согласилась я.

Отец кивнул и шагнул к двери, намереваясь удалиться.

— Приглашу служанок, чтобы ты не скучала в одиночестве, — помедлив у двери, сказал он. А для меня сказанное прозвучало: «Чтобы ты была на виду и не вздумала снова куда-либо влипнуть».

Мне безумно хотелось помочь мужу и вывести истинного предателя на чистую воду. В своих подозрениях я тоже думала, что во всем виноват Шалий — слишком уж ему была выгодна смерть королевской четы. Однако использовать собственные ментальные силы не решилась: мало ли, вдруг сделаю что-то не так, попадусь, и не спасет меня даже высокий титул. Потому и приходилось быть послушной и приветливой и наблюдать при этом.

— Вот что, — задумчиво сказал принц, прежде чем окончательно уйти. — Не хотелось бы сделать твою жизнь еще более невыносимой, ты и так настрадалась. Я постараюсь уговорить совет снять с тебя бремя власти и передать его Робертине — уж она-то точно не будет против и договорного брака, и постоянного контроля, и обязательного присутствия на всех официальных мероприятиях.

А я подумала, что, может, и не он заговорщик. Но кто же тогда? Робертина? Ей всегда безумно хотелось присвоить власть — достаточно вспомнить времена моего появления при дворе, как она злилась и какие истерики закатывала…

— Нет! — излишне резко ответила сестрица, когда я на следующий день выловила ее гуляющей по саду и расспросила о желании стать королевой. — Нет, нет и еще раз нет! Знаешь, что? Пока жив этот ужасный заговорщик, ноги моей не будет в правлении!

И, не желая продолжать со мной разговор, Робертина вежливо присела в книксене, поклонилась мне:

— Всего хорошего, Ваше Высочество! Сама разбирайся со своими проблемами.

Я заметно погрустнела. Это с моими-то проблемами?! Совсем недавно именно она была наследницей и упрекала меня за существование.

Получается, или сестрица действительно боится, или ловко играет на публику?

Меня мучило столько вопросов, что голова грозила лопнуть. Еще это постоянное сопровождение: бессменные щебечущие горничные и молчаливые любопытные стражи. Уединение оказалось недоступно…

Баян, как назло, куда-то запропастился, а так хотелось погладить его плюшевую шубку! Был у фамильяра один из ценнейших для меня талантов: снимать тревоги и волнения одним своим присутствием.

Но и без него я крепилась.

Наверное, если бы я все еще оставалась в неведении о здравии супруга, то наверняка зачахла бы окончательно. Но теперь внезапно откуда-то появились силы к борьбе.

Так и потекли дни, один за другим.

Занималась я исключительно тем, что играла сферическую дуру в вакууме: постоянно улыбалась, соглашалась со всем, что мне предлагали, с радостью присутствовала на официальных встречах и тихонько сидела на собраниях советов.

К сожалению, никто не казался мне достаточно кровожадным, чтобы быть истинным убийцей или заговорщиком.

Но у Баяна на все было свое мнение:

— А ты что думала, заговорщик тебе подмигнет и скажет, дескать, вот он, я, заговорщик? Бери меня тепленьким? Трижды «ха»! Заговорщик на то и зовется заговорщиком, что мастерски плетет интриги.

С фамильяром я была полностью согласна, но энтузиазм мой все равно никуда не делся.

Минула неделя.

На очередном совете было принято единогласное решение закончить траур по погибшей королевской чете и объявить поскорее дату моей коронации. Потому что столь крупное государство без правителя — как лошадь без подков: вроде и бежит, но на ухабистой дороге обязательно собьет копыта о камни.

Никаких возражений с моей стороны, понятное дело, не возникло: уже известная маска клинической дуры выходила у меня мастерски. А, может быть, я и была такой, как знать

Я уже привыкла к тому, что в обществе столь почтенных господ меня ужасно мутило, иногда даже рвало. Списывала все на персональную аллергию на долгие непродуктивные советы. Пусть я и успела посетить лишь восемь собраний, но мне их с лихвой хватило.

Барон Марсон осмелел; не знай я, что этот худощавый мужчина на самом деле являлся простым секретарем, подумала бы, что он очень важная фигура. Он обнаглел настолько, что даже сцепился раз с министром финансов. Но старина Уоррен оказался не лыком шит — пусть и был он кругл и в почтенном возрасте, а след на щеке Марсону оставил приличный. Сразу зауважала Закари Торнтона. Первый раз зауважала еще тогда, в первый мой выход в свет во дворце, когда Уоррен разорвал помолвку с ядовитой невестой. К сожалению, позже Делия все же стала супругой министра: договоренности рвались не так просто.

Присутствовали на советах всегда стабильно шесть человек: Шалий, Уоррен, Морсон, Талий До, Стефан Белов и Гордон Холтон. Иногда к совету присоединялись еще шестеро, но я их кандидатуры в заговорщики сразу отмела: слишком второстепенные роли у них были, вроде главного над ткацкими предприятиями, верховного епископа и наставницы школы энкант. Наставница школы энкант баронесса Анита Клоде лишь раз появилась при дворе, но увидеть ее лицо мне не удалось: женщина была одета в черную хламиду до пят, а лицо ее было скрыто золотой маской. Меня напугал необычный вид баронессы, страх, словно молния, пронзил с головы до пят, выступив липкой пленкой холодного пота по всему телу и заставляя меня трястись, как осиновый лист. Но я спрятала дрожащие руки за спину и заставила себя откинуть страхи, приветливо улыбнулась: если уж Сиэль хорошо отзывался об Аните, то и мне стоило ей поверить. А ведь именно баронесса гарантировала мою безопасность в случае, если все же не выйдет отделаться от школы энкант.

Вернемся к постоянным членам совета: если первых троих я знала как облупленных, то за последними пришлось понаблюдать.