Ирония из голоса Николя исчезла совершенно. Арданьяну почему-то очень захотелось увидеть его лицо. Так захотелось, что он даже зашептал: «Ну, повернись! Повернись же, сукин сын!..» Сукин сын поворачиваться не желал. Вместо этого он нагнулся и достал что-то из-под кресла. Или из портфеля, стоящего там.

— Чтобы окончательно убедить вас в своей предельной откровенности, позвольте продемонстрировать вам образец оружия. Оружия нового типа. Правда, несколько испорченного.

Арданьян ахнул. На стол лег один из их первых плазменных кольтов, которые они делали еще в Аламогордо. Называли они их «плазмерами». Правда, этот плазмер был, действительно, с несколько погнутым стволом. Но откуда?!

Штольца не интересовало — откуда. Штольца интересовало, что это такое.

— Опасная штука, — разъяснил Николь, — Стреляет лучами, сжигая все живое. Неживое, впрочем, тоже. Эдакий миниатюрный потомок зеркал, которыми, согласно легенде, Архимед сжигал вражеские корабли под Сиракузами. Не кажется ли вам, Штольц, что это изделие — в рабочем, естественно, состоянии — а также отрывочные описания некоего аппарата, который использует его принцип в качестве двигателя, могут быть интереснее всех ракет вместе взятых, — жестко закончил американец.

Его собеседник пожевал губами:

— И какова же цена вашей чрезвычайной откровенности, герр Николь?

— А ваша жизнь, — коротко хохотнул тот. — Если, не дай Бог, информация про все это, — он указал пальцем на предметы, разложенные на столе, — пойдет куда-то без моего ведома, то незнакомое, якобы, вам имя мистера Хилла выплывет где-нибудь в абвере. Или, хуже того, в гестапо.

И Николь, сладко потянувшись, поднялся с кресла, обошел стол и встал за спиной Штольца, разглядывающего кассету и плазменный пистолет. Словно перед ним лежали две гранаты с выдернутыми чеками. А для Пьера такой, внезапно разорвавшейся, гранатой, стало лицо Николя. Лицо, которое снилось ему по ночам в самых жутких кошмарах. Лицо убийцы его отца, увиденное им, Пьером Арданьяном, из люка взлетающего тантора в пылающем «Лунном Замке». Лицо смерти.

Хотя Пьер буквально вышвырнул себя из-за дверей, за которыми он притаился, действовал он довольно хладнокровно. Этому его научил Эммануил в их далеких уличных потасовках. Впрочем, сейчас бы дружище Эм совершенно не одобрил французскую вспыльчивость Арданьяна. Но Эм был далеко, в Карлсбадских пещерах, вместе с такотанами, манами, хортами и своим завидным упрямством.

Воспользовавшись тем, что оба собеседника согнулись над предметами, разложенными на столе, Арданьян схватил какой-то флакончик, стоящий возле зеркала и снова исчез за дверью. Перед этим, правда, он успел метнуть его поверх склонившихся голов, прямо в окно, расположенное за ними. Раздался звон стекла. Оба резко повернулись на этот звук.

А Пьер уже летел к ним чрез всю комнату, изо всех сил отталкиваясь от паркета и вскакивая на письменный стол. Тренировки с такотанами не прошли даром для его организма: прыжок был настолько молниеносен, что Николь вообще не успел отвернуться от окна, а Штольц только и того, что испуганно скосил глаза на носок ботинка, приближающегося к его лицу. Воспользовавшись им, как хрустнувшей опорой, Пьер, не останавливая движения, обрушил вторую ногу на затылок американца. Про патриотические чувства он даже не вспомнил, зашипев:

— Эт-то тебе за «Лунный Замок»!..

Николь, коротко вскрикнув, ударился головой об раскалывающееся оконное стекло. А Пьер уже соскальзывал с его спины, подхватывал массивное тело под колени и выбивал им затрещавшую оконную рану:

— Эт-то за Хастонов!

Перебросил тело через подоконник:

— А это за отца!

Арданьян жалел только о том, что зарычавший по-звериному человек, бесформенной куклой падающий на тротуар, не успел увидеть его лица. Влажный удар. Вскрик. Тишина. И торопливо приближающийся топот на входной лестнице. Зигфрид…

Мельком взглянув на распластанное тело Штольца с изуродованным лицом, Пьер одной рукой схватил кассету, второй — плазмер, и сквозь выбитое окно вылетел следом за Николем. Хватанул сквозь стиснутые зубы прохладный воздух и приземлился на что-то мягкое, перевертышем скатываясь с него. «Николь», — понял Арданьян и, прихрамывая — ногу все-таки подвернул! — побежал по тускло освещенной улочке.

Свернул за ближайший угол и оказался на берегу знакомого узенького канальчика, прямо рядом с железным колесом, нависшим над ним. Прислушался. Пространство за ним начало наполняться хлопаньем дверей, шорохом шагов и пузырьками коротких возгласов. Впереди было спокойнее. И Пьер, волоча ноющую ногу, побрел вдоль каменного бережка. Как можно быстрее. Как можно дальше. Стараясь не думать о том, что происходит позади. Ну, подрались два джентльмена. В горячке один другого в окно выбросил. Дело житейское. Пока разберутся…

Уже на углу следующей улицы Пьер остановился и задумчиво посмотрел на черную, покрытую мертвенными отблесками, воду. Глубоко вздохнул, размахнулся и бросил в канальчик плазмер. За ним — кассету. Вода плеснулась два раза, словно ртом жадно чмокнула. Пьер развернулся и… Наткнулся прямо на короткий ствол «вальтера», упершийся ему в грудь.

— Что ж ты, парень, на поезд опаздываешь? — благожелательно спросил шатен в синем берете, оскалившись в темноте мертвой белизной зубов. — Пятнадцать минут, как ушел. — И вздохнул: — Чересчур ты у нас внимательный да бегучий. Придется с тобой раньше запланированного разговаривать.

«Мэри будет волноваться», — очень спокойно подумал Пьер. В перспективе улицы угадывалось медленное вращение железного колеса. Колеса судьбы.

— А тут опять след колеса, — пробормотал Тресилов, водя лучом фонарика по широкой ложбине между двумя, почти отвесными, скалами.

Все эти дни они передвигались короткими перелетами «Лунной Республики», пытаясь не потерять из виду странную, пепельно-серебристую, словно выжженную, полосу, протянувшуюся от Тайги до предгорий Лунных Апеннин. А потом все-таки почти потеряли ее в нагромождении приземистых скал и утесов, напоминающих обсосанные леденцы. Впрочем, сверху полосу иногда было видно довольно сносно. Но при спуске корабля она снова сливалась с окружающей поверхностью и становилась бы совершенно незаметной, если б временами на ней не появлялись следы ребристых колес и босых человеческих ног. Последнее до сих пор поражало Олега, и он постоянно ломал голову в разгадке этого явления. Желание этой разгадки уже приобретало оттенок маниакальности.

Внешне же создавалось впечатление, что какой-то аппарат, разгоняясь на шасси, взмывал вверх, чтобы через десяток-другой километров вновь прилуниться и начать новый разбег. А некто босоногий, сидящий до поры до времени на нем, соскакивал на поверхность и помогал ему взлетать. Полный бред!

Во время их рейда, чем-то напоминающего осторожное преследование охотниками раненного, но остающегося опасным, зверя, Маккольн сделал анализ нескольких проб грунта, взятого из выжженной полосы. Ничего из ряды вон выходящего, кроме несколько увеличенного числа следов-треков от тяжелых частиц, он не обнаружил. Точно так же Дэн не обнаруживал и своих чувств, оставаясь сдержанным, спокойным и немногословным. Олег, после приступа ужаса, испытанного возле Тайги, тоже словно окаменел, переключив все свое внимание на странные, мягко говоря, следы. Надеяться он боялся. Хотя, если тело не найдено, никто не может считать человека погибшим.

Они вышли из ложбины. Позади их поблескивал выпуклый бок «Лунной Республики». Впереди еле заметная полоса «дороги» уползала за выпуклый горизонт. Туда же тянулся луч фонаря Тресилова.

— Свет! — услышал он сзади и резко обернулся.

Маккольн в прозрачном шлеме с убранным зеркальным светофильтром смотрел сквозь него.

— Не понял… — начал было Олег, но Дэн резко перебил его.

— Свет выключи! — И вытянул руку, чуть не коснувшись плеча Тресилова. — Смотри.