– Доктор, как хотите, но вы должны остановить это! – без обиняков решительно начала она. – Вы теперь известный писатель, он должен вас послушаться.

– Вы о чем, миссис Хадсон? – не понял я.

– Его преклонение перед вами заходит слишком далеко, разве вы не видите?!

– Преклонение?! – обомлел я.

– Он каждый день перечитывает ваш рассказ, и я слышу, как он восхищается чуть ли не всеми репликами, что вы ему отвели. Кстати, мне он тоже нравится. У вас несомненный талант.

– Но вы же не могли не заметить, что он подписан…

– Естественно, псевдонимом! – кивнула она с энергичным пониманием. – А как же иначе! Я надеюсь, вы не думали всерьез кого-то этим ввести в заблуждение? Не спорю, поистине замечательно, что вы не выставляете себя напоказ, но не забывайте, скромность украшает до тех пор, пока удерживается в скромных пределах. Не увлекайтесь, а то, глядишь, это станет позой.

– Спасибо, вы очень любезны, – смущенно пробормотал я, сжавшись при мысли, что всякий комплимент является превосходным вступлением к разговору, если речь пойдет о возвращении долга. Коль и она считает, что "Скандал в Богемии" – дело моих рук, то и дальнейший ход размышлений, избегнув существенных расхождений с Холмсом, приведет ее к неизбежному выводу об авторском гонораре. Любопытно, сколько по ее мнению мне отвалили в редакции "Стрэнд мэгаззин"? В любом случае, существенно больше, чем я позаимствовал у нее. Проклятье!

Не замечая моего уныния, миссис Хадсон деловито развивала все то же направление и не спешила переходить к самой неприятной теме:

– Да, доктор. Несомненный успех. Кто бы мог подумать, что за непримечательной наружностью может укрыться такое дарование. Все мои знакомые обсуждают вас, и я с гордостью заявляю, что пригрела под своей крышей настоящего новеллиста. Видели бы вы, как мне завидуют! Неудивительно, что и мистер Холмс впечатлен. Но, согласитесь, это еще не повод так слепо подражать вам во всем, тем более, когда речь идет о внешнем облике.

– Что вы имеете в виду?

– А то! Сегодня он решил выкрасить волосы в цвет как у вас, и это притом, что рыжий ему совсем не идет. Завтра он надумает отрастить такие же усы. Это черт знает что такое, скажу я вам! Фанатизм, одним словом. Да что там, идолопоклонничество, не иначе!

Я понял, что ей неизвестна причина столь радикального решения, и она по-своему мило и трогательно истолковала происходящее. Я грустно улыбнулся. Эх, миссис Хадсон!

– Поверьте, я пытался его отговорить. Может, вы попробуете?

Миссис Хадсон вздохнула и, поджав губы, направилась в гостиную, а оттуда – по лестнице в комнату Холмса. Послышался негромкий, но настойчивый стук. Дверь открылась, и почти тут же до меня донесся изменившийся голос нашей хозяйки.

– Поздно, доктор. Полюбуйтесь сами. Впрочем, если вы слабонервный, то, быть может, лучше и не…

Окончания я уже не слышал. Вообще-то до сегодняшнего дня я был уверен, что с нервами у меня все в порядке. Но после увиденного… Как описать такое? Рыжий-рыжий Шерлок Холмс! Непередаваемо-огненный невозможно-оранжевый, полыхающий так, что мог бы осветить комнату получше керосиновой лампы, а возможно и согреть ее не хуже камина. В конце концов, можно было подобрать более щадящую глаза концентрацию.

– Холмс, вы уверены, что правильно истолковали инструкцию? – воскликнул я срывающимся голосом.

– Неужели это Союз настолько рыжих?!

Мой друг оторвал полный отвращения взгляд от зеркала и повернулся к миссис Хадсон, заставив ее вздрогнуть.

– Скажите, миссис Хадсон, как долго, по-вашему, продержится на мне этот своеобразный цвет?

– Не уверена, что смогу составить конкуренцию вашим познаниям в химии, мистер Холмс…

– Мои познания в химии распространяются на ту ее часть, что связана с криминалистикой. Насколько мне известно, хной еще никого не сжили со свету. Она популярна у женщин, а не у отравителей, так что в этой мирной области я вполне готов довериться опыту одной из них.

– Что ж. Вынуждена разочаровать вас, мистер Холмс, – последовал ответ. – У вас очень неподходящие волосы для такого подражания. Вы – брюнет, и краска продержится недолго.

– А точнее? – с загоревшимися светом надежды глазами произнес уже гораздо воодушевленнее Холмс.

– Думаю, не более месяца, но, если вы захотите закрепить эффект, я знаю способ…

– Месяц?! – возопил Холмс, обхватив пальцами еще мокрые виски, отчего их подушечки мгновенно сроднились цветом с головой. – То есть в некотором роде эта мерзопакость еще и мерзостойкость?

Я не знал, куда деться от его метущегося по стенам взгляда, и, когда его глаза остановился на мне, предпочел уткнуться собственными в пол.

– Ватсон! Завтра же – не забудьте, завтра с утра! – пойдете туда, куда я вас уже посылал.

– К Шерману?

– Да. И купите то, о чем я вас уже просил. Черный парик.

– Черный? – удивился я. – Но теперь-то нет смысла красить парик, коль вы уже выкрасили волосы, Холмс!

– Вы не поняли. Никто и не говорит о покраске. Теперь-то он подойдет в самый раз.

– Позвольте, никак не возьму в толк, – растерялся я. – Вы же собирались идти в…

– Я что, по-вашему, должен круглые сутки торчать пред глазами Данкана Росса?! Черт возьми, в моей жизни остается немало часов, не связанных с пребыванием в "Союзе рыжих"! И мне бы хотелось провести их с некоторой долей комфорта, без опасений наткнуться на зеркало или ваш виноватый взгляд. В противном случае ручаюсь, атмосфера этого дома существенно ухудшится.

– Завтра же, когда вы вернетесь, клянусь, Холмс, вас будет ожидать самый черный, словно вороново крыло, парик!

– Превосходно.

– Только…

– Что?

– Ради Бога, Холмс! – взмолился я. – Скажите, что вам уже хотя бы чуточку лучше.

– В каком смысле?

– Ну, что вы уже можете хоть немножечко не злиться на меня.

– Ах, вы об этом! – усмехнулся мой благородный друг. – Пустяки. Видимо, придется свыкнуться с тем, что красивые истории на бумаге и ситуации из жизни – слишком разные вещи. Взять хоть ваш рассказ. Вы не только изобрели свой детективный метод…

– Дедуктивный.

– Пусть так. Вы еще и превосходно описали его, и я никак не возьму в голову, почему, Ватсон, когда доходит до дела, его применение вами на практике приводит к столь непредсказуемым результатам. Кстати, когда возьметесь за "Союз рыжих"…

– То есть как? – сердце мое в ответ на эти ожидания упало к ногам.

– Но вы же, надеюсь, не собираетесь ограничиться единственным рассказом? Тем более, когда у вас, по крайней мере, в теории все так здорово получается. Так вот, про сегодняшний эпизод с моей покраской упоминать не стоит. Ни к чему.

10 августа 1891

Переполняемый такими разными мыслями и так и не склонившийся в пользу какой-то одной линии я добрался до адреса, популярности которого ныне в Лондоне не уступают разве что Букингемский дворец и Вестминстер. После чопорного сообщения, что меня примут через несколько минут, пришлось дожидаться в небольшой прихожей, радуясь, что столь скромному гостю позволили явиться без предварительной записи. Затем хозяйка квартиры, благообразная женщина преклонных лет довольно чинно препроводила меня в гостиную. Атмосфера торжественной церемонности, охватывающая буквально с порога, вызвала мысль, что в упомянутых выше аудиенциях едва ли мне пришлось бы столкнуться с большей напыщенностью.

Когда я вошел, оба этих господина находились ровно в тех местах и позах, что упоминались в героическом эпосе, вышедшем в "Стрэнде" месяц назад. Рассказ носил соответствующее скандальное название и упоминал малоизвестную местность на континенте. Похоже, прототипы были очарованы списанными с них персонажами не меньше рядового обывателя. И похоже, из его содержания у них создалось ощущение, что оба героя эти самые места и позы никогда не покидают. Те же кресла у камина, тот же глубокомысленный обмен репликами. Читатель, увидев такую картину, непременно восхитился бы ее абсолютной тождественностью с тем, как это описал Конан Дойл, и даже воскликнул бы, что герои словно сошли сюда со страниц любимых рассказов, или же наоборот, что автор удивительно точно, подметив все до малейшей детали, перенес их в свое повествование. Я же выражусь проще. Оба этих субъекта, польщенные эффектностью своих литературных образов, теперь, распираемые самодовольством, изо всех сил копировали своих персонажей, гнались за их успехом, стараясь ухватить то немногое, что лежало на поверхности, и потому было ими хоть как-то понято и воспринято как важное, а именно все сплошь внешние признаки, манера поведения и тому подобное. Своим механическим подражанием они превращали каждый упомянутый их прародителем жест в кривлянье и уморительные ужимки обезьян. Холмс, раньше встречавшийся мне с непременной папиросой в зубах, теперь, конечно же, курил трубку, а рядом лежало еще несколько "на разные по трудности случаи". Мне даже показалось, что претерпел неуловимые изменения сам его вид. Его волосы все такие же, тем не менее, выглядели как-то иначе. Я присмотрелся и пришел в изумление. Парик! Вот до чего дошло, и это явно не имело отношения к излюбленной конспирации, поскольку изображать подвыпившего конюха в данном случае необходимости не было.