Обмен приветствиями прошел не совсем гладко, поскольку Холмс, и так-то заносчивый с нами, теперь, после того, как "Стрэнд" взялся прославлять его имя, держался особенно вызывающе. Его высокомерие приобрело уже какие-то карикатурные формы. Безусловно, его охватило жгучее желание подчеркнуть передо мной и свою убежденность в том, что успех его закономерен и давно заслужен, и свое пренебрежение к Скотланд-Ярду, вытекающее все из того же, а именно, что жизнь, мол, все расставила по местам. Несмотря на не меньшую ответную неприязнь, я ощутил, что мне даже немного его жаль. Ему выдался, наконец, период настоящего счастья, возможно, совсем недолгий, если время не станет откладывать с его разоблачением, но одержимость, питаемая давними обидами и завистью, мешает ему наслаждаться в полной мере этим счастливым моментом. Презрительный пафос отвлекает и мучит его избыточностью. Холмс язвит, злорадствует без повода, и я вижу в его глазах наряду с готовностью биться насмерть за свое возникшее из воздуха реноме еще какое-то заискивающее выражение и, кажется, догадываюсь о причине. Понимая прекрасно, что журнальная писанина не может восприниматься серьезно в кругу профессионалов, и что поэтому потешные описания его подвигов не производят на нас никакого впечатления, он отныне при встрече с людьми из Ярда обречен испытывать еще большее унижение. Оттого он и желал, и не желал этой встречи. Вообще впечатление было такое, будто я застал их за оживленным обсуждением очередного важного дела, а еще такое, будто это старательно изображалось. Что ж, мне не составило труда извиниться за то, что оторвал их от очередной увлекательной головоломки, после чего можно было перейти к делу.

– Скажите, Холмс, вам говорит о чем-нибудь имя Джабеза Уилсона? – заметив, как он взялся демонстрировать мне свое обращение к памяти, и как при этом нервно дернулось его лицо, я добавил: – При условии, конечно, что ваш клиент назвал вам его.

– Милостивый инспектор, – с усмешкой поглядел он на меня. – Поскольку дело касается, как вы сами признаете, моего клиента, насколько уместным, по вашему мнению, было бы в столь щекотливом случае, когда речь идет о конфиденциальности и связанным с нею доверием этого самого клиента ко мне…

– Очевидно, вы еще не осведомлены о том, что случилось, – заботы предстоящего дела не способствовали моему терпению, тем более, когда меня взялись столь глумливо изводить красноречием. – Я мог бы вообще не являться сюда. Требуется лишь прояснить кое-какие моменты, тогда как основное, касающееся вашего отношения к столь печально закончившейся истории, уже известно. Извольте, я могу сейчас же уйти.

– А что собственно случилось? – подхватился он, едва я встал. Спесь в его глазах испарилась, а сами глаза тревожно забегали.

– Упомянутый мною Джабез Уилсон показал, что неделю назад в прошлое воскресенье обратился к вам за помощью.

– Возможно, – пожал он плечами. – И что?

– Сегодня он обнаружен нами в состоянии, не оставляющем сомнений, что в отношении него было применено насилие. Он подвергся нападению, но, слава Богу, жив. Но это еще не все. Теперь уже точно установлено, что та афера, которую вы по его просьбе взялись распутать, привела к куда более масштабному и тяжелому преступлению, ограблению банка. Размер ущерба уточняется, но уже сейчас известно, что он колоссален.

– Господи! – ахнул доктор Уотсон, сжавшись в своем кресле, а Холмс вскочил и зашагал по комнате.

– Это невозможно! Причем здесь банк?! Вы что-то путаете, инспектор! Какое отношение эта чертова энциклопедия может иметь к ограблению?!

– С этим сейчас разбираются. Не вижу смысла посвящать вас в детали. Теперь это уже наше дело, поскольку вы его провалили.

– Ну уж скажете!

– Вы не только не защитили клиента, который вверил свою судьбу в ваши руки, но и не сумели предотвратить ограбление, а кроме того не поставили в известность нас, то есть не передали нам дело, которое вам оказалось не по зубам.

– Я вообще не уверен, что занимался им, – вышагивая Холмс набрел на новую возможность выкрутиться и сам от неожиданной встречи с приоткрывшейся лазейкой замер.

Видимо, если ему и была свойственна умственная деятельность, она стимулировалась движением. Этим он напоминал мне некоторых рыб, вынужденных постоянно плыть, чтобы жить, тем более, что для него в определенном смысле призвание заменило выживание, или сроднилось с ним. Я и раньше замечал, как его хаотическое перемещение давало такие же плоды – спонтанные решения, то в цель, то мимо. Но, конечно же, никакого отношения к приписываемой ему аналитической способности это не имело, хотя именно в этом и должна была состоять вся суть его работы. Он искал приключений, а не ответов, рыскал по Лондону, порой натыкаясь вперед нас на весьма ценные находки, и не имея способности их правильно воспринять. Не умея делать должные выводы, он, тем не менее, находил массу пищи для них. Возможно даже, он был непревзойденным сборщиком информации, мастером проникнуть куда угодно, ловким актером с редкой способностью менять свой облик. Я сам тому свидетель, как он всякий раз представал перед нами в очередном, уже новом образе. Масок было множество, и каждая работала безотказно. Если бы не самодовольство и наивная убежденность, что его свойств вполне и даже с избытком хватает, чтобы превзойти арсенал любого сыщика, он со своей энергией и безудержным любопытством мог бы приносить немалую пользу в качестве особого агента. Но его амбиции, несомненно, простирались выше, что и послужило причиной возникшей между нами конкуренции, все более приобретающей признаки вражды.

Тем временем Холмс взялся развивать спасительное направление:

– В последнее время я так занят. Как бишь его, Уилсон? Возможно, этот человек что-то напутал, и он приходил вовсе не ко мне. Или он не застал меня и разговаривал с моим другом, – Холмс обернулся к доктору. – Ватсон, вы все время здесь, вам знакомо это имя?

– Не стоит, Холмс, – мои слова больше даже адресовались доктору, готовому из соображений, которые он по неразборчивости воспринимал как неукоснительные обязательства истинной дружбы, поддержать любую самую безответственную авантюру своего товарища. – Та особа, что впустила меня…

– Миссис Хадсон, – то ли из благодарности, что я остановил его, то ли из вежливости уточнил доктор Уотсон, как будто сейчас это имело значение. Если Холмс пытался сопротивляться, то испуг доктора напоминал безотчетный ужас ребенка, готового спрятаться куда угодно, хоть под кровать. Еще только услышав про банк, он поднес пальцы ко рту и все так и продолжал держать их там, нервно кусая ногти.

– Пусть так. Так вот, миссис Хадсон выглядит вполне здраво. Не сомневаюсь, она опознает Уилсона, когда ей его предъявят. Она покажет, что он приходил именно к вам, Холмс. Тем более, что он был у вас дважды. Так что вам не отвертеться. Новость об ограблении сегодня же окажется в газетах, снабженная, как положено, комментарием Скотланд-Ярда. Я не вижу смысла утаивать от прессы, какова была ваша роль во всем этом бедствии, а также то, что вы теперь пытаетесь ее отрицать.

– Чего вы от меня хотите?! – взвился Холмс, которого мысль об обещанном скандале перепугала и разъярила одновременно. Теперь, когда их дела так блестяще устроились, было трудно представить себе более неподходящего момента для крушения. – Да, он был у меня. В прошлое воскресенье.

– Мне нужен подробный рассказ, как вы допустили такое. Уилсон показал, что вы, по крайней мере, при нем отнеслись достаточно серьезно к его проблеме и заявили, что она требует проверки…

– Именно так. Я всегда предельно ответственно подхожу к…

– …и что вы намеревались вместо него посетить офис этого общества.

– "Союз рыжих". Так все и было.

– Рассказывайте по порядку. Мне нужно знать, какие меры вы предприняли, и почему они не сработали.

Холмс взял себя в руки и попытался вернуться сразу к двум вещам, утраченным в разгар волнения. Первая – кресло – охотно приняла его назад в свое уютное лоно, но вот вторая – снисходительно-насмешливая манера, взятая заново, не очень-то сочеталась с тем, что ее хозяину приходилось отчитываться в собственном казусе.