Но шли дни, недели, и во мне появилась легкость, на щеках – румянец, а пульс начинал ускоряться каждый раз, когда я думала о том, что скоро стану мамой. Я не только чувствовала себя другой физически; что-то внутри меня уже поменялось, и, даже если бы я захотела, не смогла бы запретить своему сердцу подскакивать в груди всякий раз, когда я думала об этом.

Адам не разделял этих чувств.

– Я понимаю, почему ты не хотел, чтобы так получилось. Но это произошло, – продолжала я, отчаянно нуждаясь в том, чтобы он сказал хоть что-то. – Мы не можем вернуть все обратно.

Он медленно поднял голову и спокойно посмотрел на меня:

– Ну… мы могли бы.

Я почувствовала прилив адреналина, когда поняла, что он хотел сказать.

– Ты имеешь в виду аборт?

– Джесс… на этом сроке он размером с горошину. Тогда бы проблема была решена. Нужно всего лишь один раз сходить в клинику и…

– И полоска на тесте на беременность исчезнет, а мы вернемся к прежней жизни, – закончила я за него.

Я увидела вызов в его взгляде.

– Неужели так ужасно, что я этого хочу?

Я вышла из комнаты, но он поднялся и проследовал за мной.

– Не заставляй меня чувствовать себя мерзавцем только потому, что я хочу обсудить эту возможность.

Я повернулась:

– Но мы не просто обсуждаем это, не так ли? Ты принял решение, и ты хочешь, чтобы я избавилась от ребенка, растущего внутри меня, прямо сейчас.

– Но знаешь, Джесс, это касается и меня. – Внутри меня росло негодование, но я не промолчала. – Во всяком случае, я думал, что ты за право выбора, – пробормотал он.

– Выбор – это ключевое слово, Адам. И мой выбор очевиден. Я бы не стала осознанно сворачивать со своего пути, чтобы зачать ребенка, но реальность такова, что мне придется. И… я оставляю этого ребенка. – На последнем предложении я закричала, поскольку иначе бы расплакалась.

– Понятно. Тогда конец истории, – огрызнулся он, а потом заявил, что пойдет прогуляется и проветрит голову – это заняло у него три часа.

Все, что происходило после этого разговора, не было похоже на идеальное начало обратного отсчета до родительства. Мы ссорились и ругались неделями. Со мной такого еще никогда не случалось – ни с ним, ни с кем бы то ни было еще. Каждый вечер возникали конфликты разных уровней, каждый вечер чувства к мужчине, от которого я была без ума, исчезали: настолько неразумными, настолько вздорными казались его аргументы.

Я знаю, тогда Уильям еще не был Уильямом и Адам не мог думать о нем, как о чем-то, кроме как о синей полоске на палочке и крахе всех своих амбициозных планов. Но для меня мой ребенок был сердцебиением, которое я чувствовала в себе. Я любила его, и я с самого начала была рада тому, что он есть. Поэтому, извините, я не собиралась делать аборт. Ни для Адама, ни для кого-либо другого. И я была счастлива оттого, что ребенок и чрево были моими и в конечном итоге решение было за мной – просто в силу биологии.

Через четыре недели он сказал, что смирился с этим. Полагаю, он был вынужден это сказать. Он оказался в ловушке. И стало совершенно очевидно, что такие мужчины, как Адам, не любят находиться в ловушке.

В последующие месяцы он обвинял во всем меня. Ему не нужно было это говорить – это было видно по его глазам. Кроме того, когда пара беспечно относится к контрацепции, всегда считается, что виновата женщина. Это же я отказалась от приема таблеток, которые вызывали у меня тошноту. Это я заставила нас полагаться на презервативы. Но в одну хмельную ночь презервативы закончились и мы решили рискнуть.

Его любовь ко мне таяла у меня на глазах. Это было очевидно по тому, каким отрешенным и нехарактерно вспыльчивым он стал. Он больше не спешил домой и вовсе не торопился поцеловать меня.

Напротив, он сближался с женщиной, которая стала его доверенным лицом.

– Кому ты пишешь? – спросила я однажды вечером, лежа на диване с отекшими лодыжками и смотря «Клан Сопрано».

– Какая разница?

– Просто интересно, – пробормотала я, а потом добавила: – Передай от меня привет.

Он поднял взгляд:

– Что?

– Я сказала, привет передай. Джорджине.

Он проигнорировал меня и вернулся к телефону, чтобы прочесть очередное сообщение. Что бы там ни было, этого оказалось достаточно, чтобы на его лице появилась первая за весь вечер улыбка.

Она все чаще появлялась в городе по работе, а он все чаще приглашал ее выпить. Меня звали неохотно, но обычно я отказывалась. Я не могла сидеть там со своим надутым животом, попивая газированную воду и наблюдая за тем, как они плачут от смеха, вспоминая историю типа «это нужно видеть, чтобы понять».

Единственным человеком, с которым я делилась своими страхами, была Бекки. Я ничего не могла рассказать маме. Она обожала Адама, и потом, я знала, что, если расскажу ей что-нибудь, это омрачит то радостное волнение, с которым она готовилась в первый раз стать бабушкой.

Бекки считала, что мне не о чем беспокоиться.

– Он без ума от тебя. Ему просто нужно время, чтобы свыкнуться с твоей беременностью. Да, время чулок и подтяжек отошло на второй план, но это не значит, что он хочет переспать со своей бывшей подружкой.

Как же она ошибалась!

Последние восемь лет каждый раз, собираясь отправиться в отпуск, я клала в чемодан пару коротких белоснежных шортов – но надеть их мне ни разу так и не хватило духу.

Но когда в воскресенье я переодевалась перед тем, как после обеда забрать Наташу из аэропорта, а в небе снова показалось солнце, эффектно осветив холмы и луга, словно приветствуя ее, – шорты вдруг показались не такой уж плохой идеей.

Я никогда не была любительницей шортов. Даже в двадцать лет мои ноги казались мне недостаточно длинными, недостаточно упругими: до Жизель Бюндхен29 я не дотягивала. Но, получив совет от семейного врача помимо приема антидепрессантов заниматься физическими упражнениями, во время ланча я втихаря стала ускользать на получасовую высокоинтенсивную тренировку Грит30.

Какая-то часть меня была довольна тем, насколько изматывающими были занятия, а они были настолько интенсивными, что, по всей вероятности, ягодицы у меня должны были стать уже стальными. Так что стоило мне увидеть те самые шорты, как я подумала: к черту! И у меня было довольно неплохое самоощущение – вплоть до того момента, пока в дверях не появился Адам и не воскликнул, смерив меня взглядом:

– Классные шорты!

Я скривилась:

– Ох, лучше помолчи.

– Извини. Просто ты всегда носила одежду чуть более викторианской длины. Только не подумай, что я хочу тебя отговорить.

Я попыталась скрыть выступивший на щеках румянец и пробормотала:

– Считай, уже отговорил.

К сожалению, времени на переодевание уже не было. Так что я стояла в аэропорту, ловя на себе взгляды и жалея, что не сожгла эти шорты и не надела вместо них халат.

Наташа явилась из зоны прилета, как Грейс Келли, прибывшая в Лос-Анджелес: темные очки, большая дамская сумка и идеально уложенные волосы. Она помахала мне рукой и навалилась на меня, сжав в объятиях так сильно, что точно должна была сдавить пару жизненно важных органов.

– Господи, как же здорово тебя увидеть! – Она расплылась в улыбке, затем отступила назад и смерила меня взглядом с головы до ног. – Ну и ну!

– Что? – спросила я.

– Классные шорты! – сказала она, но тут же уточнила: – Классные ноги.

– Спасибо, – поблагодарила я в ответ. От нее это было куда приятнее слышать. – Как прошел полет?

– Отлично – за исключением опухших ног. Только взгляни – они могли бы принадлежать хоббиту, – с этими словами она вытянула передо мной ногу в туфле на танкетке от Майкла Корса, и я рассмеялась, хотя она и преувеличивала. – Жаловаться – грех. Два часа, джин с тоником после взлета – и я уже здесь.