Иногда жизнь берет лучшее и худшее, что может предложить, и преподносит это тебе в один день.

Наверняка это не уникальный вывод, к которому приходят во время рождения ребенка, но меня к этой мысли привел непростой коктейль из боли и радости. Когда я наконец-то должна была встретиться с крошечным человечком, жившим в моем теле последние девять месяцев, то все эти восемь мучительных часов я еще и пыталась дозвониться до его отца, чтобы вытащить его из бара, клуба или из постели другой женщины – или где и с кем он там проводил время.

– Джессика, ты не забыла взять свою карточку? – спросила акушерка, когда я прибыла в больницу одна.

– Да, взяла. А вот своего парня где-то потеряла, – ответила я, виновато улыбаясь.

Она взглянула на меня из-под ресниц, когда я оперлась на стойку регистрации родильного отделения, надеясь, что раздирающая боль в животе скоро пройдет.

– Уверена, он скоро приедет.

По моему затылку начал стекать пот.

– Я оставила ему несколько сообщений. Двенадцать, если быть точной. Он на рабочей встрече. Наверное, у него нет связи.

В тот момент часть меня все еще надеялась, что это правда. Я всегда стремилась видеть в Адаме только хорошее, даже вопреки очевидным доказательствам обратного.

– Не мужчины приходят сюда рожать, – напомнила мне акушерка. – Поэтому, если нам нужно сделать это без отца, мы прекрасно справимся.

Отец. Я не могла отрицать биологического факта, но эта роль не вязалась с образом Адама.

Акушерка выглядела успокаивающе бывалой, у нее были крепкие ноги, грудь, на которую можно было поставить горшок с цветком, и волосы, которые всю ночь провели на поролоновых бигуди. На ее бейдже было написано «Мэри». Я знала Мэри всего три минуты, но она мне уже нравилась, а это было хорошим знаком, учитывая, что она собиралась осматривать мою матку.

– Ну же, милая, давай отведем тебя в палату.

Я направилась к сумке с вещами, которую мне помог донести водитель такси, но она бросилась за мной, схватилась за ручки сумки и покачнулась от ее веса.

– Как долго ты собираешься здесь оставаться? – подшутила она, и я постаралась улыбнуться, пока не поняла, что на подходе новая волна схваток.

Я стояла в немом страданье, выкатив глаза, но решительно настроенная не превращаться в женщину, которая приводит окружающих в ужас своими истошными воплями.

Когда боль отступила, я медленно последовала за Мэри вниз по ярко освещенному коридору, доставая телефон, чтобы проверить сообщения. Там был десяток эсэмэсок от мамы и от моей лучшей подруги Бекки, но от Адама – ничего.

Не так я себе это представляла.

Я не планировала быть одной.

И как бы я ни переживала из-за наших отношений в последние месяцы, в этот самый момент я бы все отдала, лишь бы он был рядом, держал меня за руку и успокаивал, обещая, что все будет в порядке.

О беременности я узнала на следующий день после своего двадцать второго дня рождения. И хотя этого не было в моих планах, за последующие девять месяцев я убедила себя, что буду отличной мамой. Внезапно я поняла, что все это было не более чем бравада.

– Все хорошо, дорогая? – спросила Мэри, когда мы подошли к двери предродовой палаты.

Я молча кивнула, несмотря на горькую правду: даже в ее опытных руках я чувствовала себя одинокой и до ужаса испуганной и была убеждена, что чувство это будет длиться до тех пор, пока не приедет Адам и не выполнит свой долг по вытиранию пота с моего лица и держанию меня за руку.

Комната была маленькой и функциональной, легкие кружевные занавески придавали ей вид старого Тревелоджа1. Небо снаружи было цвета патоки, черное и беспросветное, перламутровая луна скрывалась в тени облаков.

– Взбирайся, – сказала Мэри, похлопывая постель.

Я выполнила ее указания лечь на спину и раздвинуть ноги. Затем она холодно объявила: «Вхожу» – и начала маневрировать своей рукой в моих самых интимных местах, мои глаза округлились, и я затаила дыхание.

– Раскрылась на четыре сантиметра. – Она выпрямилась, улыбнулась и сняла латексную перчатку, когда схватки начали усиливаться. – Ты рожаешь, Джессика.

– Прекрасно, – ответила я, из вежливости промолчав о том, что это не было для меня откровением: еще несколько часов назад я окрестила пол своей кухни околоплодными водами.

– Лучше всего забраться сейчас на мяч для родов и позволить силе тяжести помочь нам. Я проверю девушку в соседней палате, но не стесняйся использовать кнопку вызова. К тебе может кто-то приехать? Подруга? Или мама?

Бекки жила неподалеку, но мама всегда была единственным вариантом, безумно унизительным, поскольку нужно было звонить и объяснять, что Адам не приехал.

– Мама приедет по моему звонку. Если мой бойфренд не выйдет на связь до двух часов ночи, она примчится сюда.

– Отлично, – произнесла Мэри и оставила меня одну с надутым наполовину мячом, айпадом, заполненным песнями Джека Джонсона, аппаратом с газом и аппаратом с кислородом. О том, как ими пользоваться, я забыла спросить.

Я позвонила маме ровно в два. Она появилась через шесть минут в обтягивающих джинсах и блузке из мягкой льняной ткани, на шее у нее звучал шепот Эсте Лаудер, поющей «Beautiful». Она принесла огромную спортивную сумку, в которой был «горящий» родовой набор. Он состоял из компактной видеокамеры, подушки с гусиным пухом, тюбика зубной пасты, экземпляра журнала «Женщина и дом»2, какого-то крема для рук от Нилс Ярд, гроздей винограда, двух больших контейнеров Тапервер3 со свежеиспеченными кексами, нескольких розовых полотенец и, я не шучу, плюшевой игрушки.

– Как ты? – спросила она взволнованно, подвигая стул и заправляя прядь коротких светлых волос за ухо. На ее лице был легкий макияж: у нее была хорошая кожа, и ей никогда не нужно было много косметики, а ее прекрасные голубые глаза светились.

– Все окей. А ты?

– Прекрасно. На седьмом небе от счастья, что нахожусь здесь. – Она стучала ногой по кровати во время разговора: в комнате раздавалось металлическое звяканье. Мама всегда сохраняла спокойствие в стрессовых ситуациях, но в последнее время я стала замечать ее нервные движения, вот и в ту ночь ее нога жила отдельной жизнью.

– Ты же не могла добраться сюда из дому за шесть минут? – спросила я, пытаясь впервые вдохнуть кислород, и начала кашлять оттого, что поперхнулась.

– Я была на парковке с полуночи. Не хотела застрять в пробке.

– Если бы Адам был таким же предусмотрительным, – пробормотала я.

Ее улыбка исчезла.

– Ты пробовала написать ему еще раз?

Я кивнула, стараясь изо всех сил скрыть, что была очень расстроена.

– Да, но, очевидно, есть что-то более важное, чем находиться здесь.

Она придвинулась и сжала мои пальцы. Мама не привыкла видеть меня рассерженной. Я с трудом могла по-настоящему разозлиться на кого-то или на что-то, возможно, за исключением нашего хренового высокоскоростного соединения.

Но вы бы никогда не поверили в это, увидев меня той ночью.

– Ненавижу его, – фыркнула я.

– Это не так, – покачала она головой и подушечками пальцев погладила костяшки моей руки.

– Мам, ты не знаешь и половины того, что происходило в последнее время. – Я боялась рассказывать ей, не хотела, чтобы лопнул «мыльный пузырь» – идея, что наша с Адамом семейная жизнь может хоть как-то сравниться с той, которую они с отцом подарили мне. Я оглядывалась на свое детство, как на нечто благословенное, безопасное и счастливое, несмотря на некоторые сложные периоды, которые на сегодняшний день уже миновали.