К спутанным волосам прикоснулись осторожные пальцы.
— Что слова — ветер. Никто и не ждал христианского смирения. Главное, что вопреки всему ты прошла испытания и спасла мир, выдержала те же зверства, что устраивали людям остроухие, лелея свою гордыню. Наказание и прощение — по степени вины. Так легко, как ты хотела, пожелать — и сбудется, не по правилам. Это закон всех миров. Везде схожая Голгофа — невинный, пройдя путь мытарств жертвы, умирает ради спасения своих же мучителей. Главное — твоя сила духа. А силы нет без слабости. Такова природа человека.
Мы помолчали, разморенные жаркими лучами Сигура, местного солнца. Богиня удобно улеглась на свернутый плащ, приподняв подол шелкового платья, подставляя стройные ноги под жалящие лучи. Я скинула сапоги, закатала брюки по колено и развалилась рядом, сладко жмурясь.
— Я никогда не прощу, — зло выдохнула, разглядывая ползущую по пальцам букашку и безжалостно раздавила, вспомнив боль пережитого на корабле насилия.
— Время покажет… — уклончиво хмыкнула Астрея, гоняя в уголке идеальных губ зеленую травинку.
Глава 54
Глава 54
— Госпожа Алесандра, к вам Владыка Светлого Леса Шанел-Максимилиан из рода Ирилингов, — остроухий мальчик-глашатай осмотрел просто обставленную комнату, где я уже третий месяц дожидалась вестей от богини Астреи, с помощью магии возвращающей миру первоначальный цветущий вид. А пока суд да дело в своем доме организовала школу и учила книжным премудростям детей из расположенной рядом рабочей слободы, населенной портными, плотниками и столярами.
— Если я скажу «нет», он уберется? — спросила у заинтересованно разглядывающего глобус эльфенка.
Мальчик лет десяти в богато вышитой курточке, захлопал длинными ресницами, потускнел золотыми кудрями, поник щегольским пером на бархатном берете и так и остался стоять, не зная, что ответить. В голове маленького пажа не укладывалось непочтение простой с виду женщины к самому Владыке Светлого Леса.
— Ладно, малыш, зови своего Владыку, — махнула рукой пажу, настраиваясь на неприятную встречу.
Мальчик задумчиво почесал затылок, не обращая внимание на берет, съехавший на нос, и тенью скрылся за скрипучей дверью.
Все эти месяцы я радовалась, что троица эльфов исчезла с моего горизонта. До меня долетали слухи не только о возрождении былого величия эльфийского народа, но и смуте, в которой участвовала оппозиция, по-быстрому решившая сместить неугодного Владыку. Но к чести Шанела, он в корне задавил, разгоревшийся было переворот, и продолжил править жестко, но справедливо, в корне пересмотрев законы, касающиеся людей. И вот пожаловал с визитом к местному ярлу, не забыв про меня. Я догадывалась о причине.
Опустившись на простую лавку, застеленную домоткаными половиками, и попыталась состроить приветливую гримасу на лице. Эльфийский Владыка вихрем ворвался в комнату, сразу заполнив половину пространства. Он остался таким, как я его запомнила в последнюю встречу. Высокий и широкоплечий, он все больше становился похожим на деда, магия выжгла цвет волос, подарив благородное серебро, резко контрастирующее с бровями и ресницами. Прищур серых глаз стал еще пронзительнее, а губы прихотливо изгибало не извечное презрение, а недовольство. Равнодушный взгляд выхватывал замысловатое плетение кос, тонкий шелк белой рубашки, тугую шнуровку кожаного колета и таких же брюк. Любимые серебряные украшения на носах у высоких сапог. О высоком статусе хозяина намекали роскошные ножны для клинка и кинжала и неизменное грубое кольцо с покалеченным синим камнем. Этот артефакт, давно потерявший силу, Владыка упорно хранил.
Обменявшись взглядами, я присела в реверансе, приветствуя особу королевских кровей.
— Лекса, прекрати цирк, — нетерпеливо отмахнулся от реверансов Шанел, нетерпеливо топнув ногой. — Лучше сядь обратно.
— Чем обязаны визиту столь высокого гостя? — Проигнорировав его заботу, растянула губы в резиновой улыбке.
Потерев лицо ладонями, прогоняя усталость, Шанел присел на край лавки напротив и уставился на меня, оценивая увиденное.
— Сватать тебя приехал…
Во мне тут же сухой берестой вспыхнула злость. Раньше за собой такого не замечала.
— Я оценила шутку. Выметайся немедленно, — прошипела, стискивая кулаки и не думая сдерживаться, перед решившим поразвлечься за мой счет эльфом. — И чтоб ноги твоей на моем пороге не было, пока я не покину Галатус.
Нервы после всех испытаний были на приделе. Хотелось задушить форменного нахала, расплакаться и съесть чего-нибудь сладкого.
— Не нервничай, Лекса, но Галатус ты не покинешь, — уверенно отчеканил эльф, дернув острым ушком, увешанным кучей драгоценных побрякушек. — По крайней мере в ближайшее время.
— Это не тебе решать, остроухий, — прошипела змеей и присела, от резко накатившей дурноты.
Шанел тут же подскочил ко мне со стаканом воды и, не слушая возражений, напоил и усадил удобнее, подсунув под спину подушку.
— Ошибаешься, милая невеста, как раз мне. Я отец ребенка, я решаю, где и как ему расти.
Прикрыв глаза, трижды прокляла глазастых соглядатаев и эльфийских шпионов, докладывающих Владыке о каждом моем шаге.
— С чего ты решил, что твой? — с деланным равнодушием пожала плечами и не удержалась от шпильки. — Ты был первым, но не последним. Или ты решил, что я насильнику буду верность хранить?
Блондин поморщился, бросив упрек во взгляде.
— Лекса, родовая татуировка меняется, когда в мире появляется очередной наследник. Его ты не увезешь. Он слишком мал, и твой мир без магии его убьет. Ему нужно расти в Светлом Лесу, среди правильных токов силы, чтобы сформировались свои.
— Сын, значит, — смиряясь с мыслью о будущем поле ребенка, уточнила я. — Хорошо, я не враг своему ребенку. В любом случае большую часть времени он будет жить здесь, со мной.
Владыка обвел скромное убранство комнаты презрительным взглядом, брезгливо скривился, когда взгляд упал на простенькие, сшитые из разноцветных кусочков ткани коврики и покрывала. Стопки букварей и азбук вызвали едва заметное удивление.
— Ты, я слышал, школу открыла для местной бедноты. Хочешь, чтобы наследник рода учился с грязными трубочистами и поварятами. Вшей у них нахватался, — Шанел не повышал голоса, но каждое слово звучало, словно пощечина и било точно в цель.
Вспышка ярости, которую не было сил сдерживать, не заставила себя ждать.
— Я хочу, чтобы он меньше всего походил на тебя — высокомерного сноба, до сих пор ставящего себя выше других, только потому, что к нему с детства приставлен штат нянек, учителей и гувернеров. Даже чесальщик пяток имеется, — я откровенно издевалась, глядя как меняется лицо остроухого, едва сдерживающегося от гневной тирады. — Ваша толерантность к людям — пустой звук. Вы по-прежнему не уважаете человеческий род, и только страх перед наказанием богини удерживает вас от насилия. Я же хочу, чтобы сын увидел в людях людей, подружился с ними. Не только с сыновьями ярлов, но детьми простых ремесленников и воинов, которые когда-нибудь станут с ним плечо к плечу, защищая мир, или подставят плечо для помощи обессиленному. Дружбе учатся в детстве, когда вместе постигают науку жить. Это: и учиться за одной партой, и драться, а потом мириться, и воровать всей компанией яблоки в соседском саду…
— Мой сын не будет вором! — взревел, не выдержав моих аргументов, Владыка и грохнул кулаком по столу. Хрупкая доска хрустнула, и глубокая трещина прошла вдоль столешницы.
Я застонала, поражаясь упрямству и твердолобости эльфа, истолковавшего по-своему мои слова.
— Будет, Шанел, это азы товарищества. Без этого не стать ему хорошим Владыкой, даже с сильной магией, — я поднялась, отряхнула с подола щепки, невольно огладив округлившийся животик здоровой рукой, и направилась в другую комнату, давая понять, что аудиенция окончена.
— Постой, Лекса. Выходи за меня, и мы все решим. Обещаю, я прислушаюсь к тебе, — непривычно тихо сказанное предложение донеслось мне в спину. — Все еще может быть хорошо.