— Тише, сюда кто-то чешет, — Ганс пригнулся еще ниже, опустив голову.

Грубер же наоборот начал пристально смотреть в сторону города, от которого в их направлении бежала женщина, в обычном сарафане, без намека на костюм из латекса, обтягивающего тело, который так любили представлять на людях будущего режиссеры фантастических фильмов. Женщину было прекрасно видно на фоне фантасмагорической картины, которую сейчас представлял собой город, в котором бушевали пожары. То в одном месте, то в другом вспыхивали целые дома, словно они были сделаны из картона. Взрывы раздавались все чаще.

— Кристина, постой! — женщину быстро догнал молодой мужчина, схватил ее за обнаженное предплечье и рывком развернул к себе. Они стояли недалеко от кустов, в которых прятались невольные свидетели их разговора.

— Мне страшно, Тим, мне так страшно, — она прижалась к нему и всхлипнула.

— Мне тоже, — мужчина погладил ее по волосам. — Счастье, что детей успели эвакуировать.

— Но, нам говорили, что в этом проклятом мире много мест, где не могут летать даже дроны — вся электроника словно сходит с ума.

— На шаттлах с детьми, когда они выйдут на нижнюю орбиту, все отключится. Программа включит управление в тот момент, когда они будут проходить над Базой наших парней в этом чокнутом мире. Их переправят к моей маме, — говорил все это мужчина на ходу, направляясь обратно в город и уводя с собой свою спутницу.

Жители обреченного города отошли довольно далеко, и их уже не было слышно, когда Грубер повернулся к Гансу и с удивлением увидел, с какой ненавистью тот смотрит вслед удаляющейся паре.

— Эй, ты чего? — тихо спросил он, для надежности тряхнув Ганса за плечо. Тот вздрогнул, словно очнулся, еще раз посмотрел на город и отвернулся, сплюнув на землю.

— Это, дружище, Грубер, не просто какой-то город нолдов. Это город, в котором знают о Стиксе. Это город, который принадлежит тому паршивому мирку, из которого приходят некоторые внешники. Сволочи, — он снова сплюнул. — Зря мы сюда пришли. Видишь, как они старательно все уничтожают, чтобы только иммунным ничего не досталось.

— Я не понял насчет детей, — Грубер посмотрел на город, который, казалось, полыхал в огне.

— Маленькие дети не могут перерождаться. Уж не знаю, какая причина, но, уверен, она есть. Вот они и отправили детишек на базы, с которых эти мрази на нас охотятся.

— Если дети не болеют, это не значит, что они не заражены.

— Не значит, — кивнул Ганс. — Ну зачем-то внешникам нужны наши органы. Может они научились для малых лекарства какие-нибудь бодяжить, мы же этого не знаем. Но раз они уверены, что это безопасно, значит, уже как-то испытали. Жалко только, что впустую сюда приперлись, а я-то все гадал, почему сюда орда не несется, а нас элита не обгоняет на поворотах.

— А вот я думаю, что не зря, — покачал головой Грубер. — Не успеют жители уничтожить абсолютно всё. А нам много и не надо, мы же не из крутого стаба. Ночь скоро, нужно где-то заночевать, а утром сюда вернуться и посмотреть, может быть, чем-нибудь и разживемся. Не знаю про тебя, а мне много чего в хозяйстве может пригодиться.

— Так, на улице оставаться — не вариант, — кивнул Ганс, принимая предложение Грубера. Да и самому было любопытно посмотреть, как живут нолды, даже если в обгоревших обломках ковыряться придется. — Вон туда в оптику глянь, она у тебя просветленная, мне показалось, что там недалеко граница другого кластера проходит, и что-то вроде хуторка маячит, — и Ганс указал рукой направление, левее от города.

Грубер долго всматривался вдаль, сначала невооруженным глазом, но ничего похожего на «хуторок» так и не увидел. Тогда он выставил сошки и приник к прицелу «Орсиса», оглядывая окрестности в направлении, указанном Гансом. Наконец он рассмотрел небольшое скопление невысоких приземистых строений, действительно похожих на хутор.

— Ну у тебя и зрение, — протянул он, укладывая винтовку на землю. — Прямо глаз, как у орла, — Грубер криво усмехнулся, разглядывая Ганса.

— Это мой дар Улья, далеко видеть, — вздохнул Ганс. — Только не слишком он полезный, да и развивать его надо, а нечем.

— А когда он может проявиться этот дар? — Грубер проигнорировал намек Ганса на горох, который лежал у него в одном из карманов.

— Обычно через сутки, может двое. У всех по-разному, — пожал плечами Ганс. — У меня часов через двадцать прорезался. Вот только не всегда он включается. Знахарь говорил, что любое умение тренировать надо, а как его тренировать-то? — он покачал головой и глотнул живчика. Грубер решил последовать его примеру и отпил из своей фляжки, потому что уже почти час ощущал, что у него что-то происходит со зрением. Картинка то плыла, то наоборот становилась слишком ясной. Живчик уже привычным теплом скользнул по пищеводу, в голове почти мгновенно прояснилось, а зрение вернулось в норму.

— Ну что пойдем? — спросил он у Ганса, возвращая фляжку в сумку.

— Поползем. Лучше перебдеть, чем обделаться, — проворчал Ганс и первым выполз из укрывавших их столько времени кустов.

До хутора добирались долго, в основном короткими перебежками, прячась за растущие вдоль дороги кусты. Правда, вначале попытались ползком, как советовал Ганс, вот только его идея потерпела полное фиаско. Если сам Ганс справлялся с этим делом довольно неплохо, то вот Грубер передвигаться таким образом не умел, и здорово тормозил их продвижение.

— Слышь, Грубер, ты что как беременный троглодит на одном месте возюкаешься? — не выдержал, в конце концов, Ганс. — Что ты пытаешься изобразить?

— Танец живота, в положении лежа, по пересеченной местности, — буркнул Грубер, прекратил извиваться на земле и сел, мрачно глядя на скалящегося Ганса.

— Это первое, чему в армии учат, — покачал головой Ганс. — Бегать в противогазе и передвигаться ползком, не поднимая задницы и головы.

— Ага, а еще траву красить, — огрызнулся Грубер. — Я не служил, ясно.

— Яснее некуда. А почему не служил? Откосил что ли?

— Ага, в универе восемь лет откашивал.

— Ну, даже если восемь, призыв-то до двадцати семи годков, или в твоей версии по-другому?

— Нет, не по-другому, так же, только когда ординатуру закончил, сам пошел сдаваться. Недаром же на военной кафедре учился. Не солдатом плац топтать, а офицером — это согласись, куда приятней. Только вот накануне нам какую-то хрень закупили, антисептик, мать его. И все, не взяли на службу, быстренько в запас определили и военник отдали.

— Я чего-то не понял, насчет этого, как там, анти... чего-то, — Ганс недоуменно смотрел на Грубера.

— У меня аллергия на него началась, — вздохнул Грубер. — Нас в ординатуре к столу только крючки держать допускали, в основном. Только вот почти у всех бригад, по очереди. Мыться приходилось от пяти до восьми раз на день, и обрабатываться этой гадостью. Очень скоро контактный дерматит перерос в полноценную экзему, а с экземой в армию не берут. Самое смешное, что очень скоро партия этой дряни закончилась, больше ее не закупали, и руки снова стали чистыми. Вот такие пироги с котятами.

— Мда, интересные дела творятся. Я почти ни слова не понял, но всю глубину трагизма осознал, — Ганс прищурился и посмотрел в сторону хутора. — Вечер уже, давай поторопимся что ли. Неохота мне у нового кластера на виду оставаться. Хоть и ненормальный кластер, но всякое может быть. Вдруг не все самоубьются? Даже половины пустышей хватит, чтобы нам весело стало, а ведь могут и не пустыши попасться. Так что двигаем.

Философия Ганса в этот период жизни, когда ты мало что понимаешь, мало чему обучен, и имеешь довольно призрачный шанс остаться в живых, в общем-то, полностью устраивала Грубера. Он бы и вовсе не встречался с этими аналогами ходячих мертвецов, будь его воля. Но именно сейчас от его воли мало, что зависело. Это Грубер понял, когда они уже практически дошли до хутора.

В вечерних сумерках пожары города нолдов озаряли горизонт, и от этого казалось, что в этой стороне темнее, чем было на самом деле. Этот контраст для зрительного восприятия сыграл с опытным Гансом злую шутку, он не сразу заметил, что хутор этот на самом деле был когда-то фермой, животноводческой фермой, на которой выращивали крупный рогатый скот.