— Ясно. А что может знать Юхан об этой скрытой технологии ядерного терроризма?

— О! Юхану приходится быть эрудитом. Он ведет специальные диалоги с клиентами, у которых разные профессии и бизнесы, а успешные люди любят говорить о работе. Это значит: Юхану надо читать множество популярных журналов про все на свете. Когда я спросила насчет нашего теракта, он сразу сказал про пулевой калифорний.

Полковник посмотрел на нее с немалым удивлением:

— Но пулевой калифорний — это такой же миф, как гремучий гафний и красная ртуть!

— Нет, Вальтер, все три штуки реальны. Красная ртуть — слэнговое название амальгамы плутония-239. Гремучий гафний — возбужденный ядерный изомер гафния-178. В схеме бомбы ядра гафния возбуждаются рентгеновским излучением, накапливая энергию до полуцентнера тротилового эквивалента на грамм, и сбрасывают энергию со взрывом. В военном смысле это оказалось непрактично, и проект закрыт. А пулевой калифорний — радиоизотоп Cf-252 с очень высокой нейтронной эмиссией и очень малой критической массой. Из Cf-252 пробовали делать пули до полтонны в тротиловом эквиваленте, но получилось как с гремучим гафнием: непрактично. Военные утратили интерес, однако террористы периодически возвращаются к пулевому калифорнию, а по сети блуждают любительские проекты маленьких атомных бомб. Они все похожи. Это колба с унцией раствора калифорния-252, развертываемый бериллиевый отражатель и холодильник, в который все это помещено. Период полураспада этого изотопа около тысячи дней, что значит постоянное выделение тепла, которое надо отводить. На кадрах с web-камер на вилле Шванзее виден беспилотный моторный параплан-камикадзе. Его груз мог быть самодельным автономным холодильником, содержащим мини-заряд калифорния.

— Так, Жаки, а террористы могли получить достаточное количество этого изотопа?

— Да, если они достали кое-какие лицензии, и примерно 50 миллионов долларов.

— Не так много для серьезной группировки, — заметил Штеллен.

— Да, Вальтер, но бомба с калифорнием-252 — это пока лишь черновая версия событий.

— Ладно, хотя бы одна версия имеется, уже больше, чем ничего, — сказал он.

Перед рассветом 17 мая. Небо над восточными Альпами

Стажер-эксперт посмотрела вниз сквозь остекление салона вертолета и пробурчала:

— Пипл линяет.

— Паника, — подтвердил полковник, наблюдая, как внизу ползет по шоссе будто червяк, составленный из несметного множества огоньков. Это были автомобильные фары. Все население (примерно полмиллиона жителей) и еще туристы (около ста тысяч) спешно покидали юго-восточный австрийский район Каринтия. В общем — предсказуемо. Если вечером еще были шансы избежать паники, то теперь, после того как власти Австрии объявили военное положение, эти шансы исчезли. Несмотря на заверения политиков о формальном характере военного положения, австрийская публика, воспитанная в духе нуклеофобии (т. е. иррационального ужаса перед любой радиацией, любыми ядерными реакциями, будь то АЭС, отработавшее ядерное топливо, или атомная бомба), бежала.

— Смотрите, Вальтер, впереди Клагенфурт, 100-тысячный город, почти весь темный.

— Печально, — отозвался Штеллен. — Это очень красивый город.

— Печально, — подтвердила Рюэ. — Я давно хотела побывать там, но не так, конечно.

— А есть ли реальная угроза, что пятно радиации расползется? — спросил он.

— Нет, — ответила она. — Худшим из возможного будет заражение всего озера Шванзее и гибель живых существ в периметре его берегов. Городам и поселкам в окрестностях не угрожает ничего такого. Жители бегут зря.

— Значит, они вернутся, — сказал полковник, стараясь придать голосу оптимизм…

Получасом позже, приземлившись на дополнительном вертолетодроме, размеченном около южного края города Клагенфурт, в парке развлечений Ст. Рупрехта на реке Глан, они убедились, что ситуация действительно безопасная. Дозиметры, развешенные тут на защитном костюме каждого военнослужащего мобильного батальона РХБЗ, показывали настолько незначительное превышение природного фона, что в иной обстановке никто вообще не обратил бы внимания. А сейчас — вот. Некий неразговорчивый лейтенант встретил гостей и отвез на армейском джипе в оперативный штаб ЧС, размещенный на противоположном краю города, в аэропорту. Маршрут пролегал через город, который напоминал огромную декорацию к психологическому триллеру, и рассветные сумерки усиливали тяжесть впечатления. Пустые улицы — и ветер лениво гоняет по ним мелкий мусор, оставшийся после поспешного бегства жителей. Около супермаркета по улице раскатились тележки для товаров — похоже, некоторые жители перед бегством успели основательно загрузить припасы в багажники автомобилей…

По контрасту с городом, в аэропорту кипела бурная деятельность. На парковочной площадке стояли четыре (!) средних транспортных самолета C-130-Hercules, и из них выгружались контейнеры с неким оборудованием и паллеты с какими-то канистрами. Командир батальона РХБЗ майор Виттиг встретил гостей в холле аэропорта.

— Хорошо, что вы приехали, — сразу заявил он. — Позвоните какому-нибудь начальству, чтобы прекратили тащить мне всё это барахло. Все равно я не отправлю людей в зону заражения, где мощность дозы выше допустимой для работ мирного времени.

— Но, — возразил Штеллен, — военное положение объявлено.

— Знаете, полковник, пусть-ка они в правительстве своей теще так объявляют военное положение. А у меня пункты устава: военное положение объявляется в случае прямой военной агрессии, близкой угрозы агрессии или массового мятежа. Этого нет.

— Но, — снова возразил полковник, — атомный удар по цивильному объекту — это факт.

— Нет. Это теория. А факт — это заражение гражданского объекта радионуклидами. Мне неизвестны причины заражения. Для такого случая есть другой пункт устава: порядок действий при обнаружении радионуклидов на местности в мирное время. Предел для персонала: 5 рентген. Стандартные значки «радиационная опасность» для цивильного населения выставляются на изофоте 50 микрорентген в час по периметру зараженной территории. Контрольные значки для персонала выставляются на изофотах 200 и 500 миллирентген в час. Значки deadline — на изофоте 10 рентген в час. Внутри периметра deadline не допускаются никакие работы персонала. Все дальнейшие действия внутри периметра deadline проводятся только по предписаниям компетентной комиссии ЧС.

Завершив этот уставной монолог, командир батальона РХБЗ невозмутимо вытащил из кармана пачку сигарет, прикурил и выпустил ровное колечко дыма по направлению к светлеющему восточному горизонту, над которым вот-вот должно было встать солнце. Похоже, ему было плевать на людей (возможно, еще живых) на вилле Шванзее внутри периметра deadline. Уловив эту концепцию поведения, Штеллен все же спросил:

— Когда вы намерены приступить к эвакуации пострадавших?

— Уже приступили, — сказал майор Виттиг. — Мы сразу эвакуировали всех цивильных из кольца с уровнем радиации от 50 микрорентген в час до 10 рентген в час.

— Так, а ваш план насчет людей, оставшихся на вилле, рядом с центром заражения?

— План… — тут майор снова затянулся сигаретой, — подождем, пока уровень радиации снизится там до 10 рентген в час, войдем в эту зону, упакуем трупы, и переместим их в пригодный могильник. Я направил в главный штаб РБХЗ в Вене предложение: сделать могильник в заброшенной средневековой каменоломне Набернигбах, которая не имеет культурной ценности. Там небольшая вертикальная горная выработка — шурф, где нет водных стоков. 500 трупов поместятся, а для заглушки хватит пяти самосвалов бетона. Приступить, вероятно, сможем послезавтра, сделаем за три дня. Техника есть, и нужен только бетон. Но начальство зачем-то шлет сюда спасательное оборудование.

С этими словами майор махнул рукой в сторону транспортного самолета, из которого солдаты выгружали очередной белый контейнер, маркированный красным крестом.