— Стоп, — сказал Штеллен. — Вы сказали: по версии ИИ, Руди жив и действует.

— Да, — подтвердил Морлок. — По версии ИИ, Руди жив, но имеется акт о смерти Руди в конкретной тюрьме, и этот акт тоже идет в анализ Больших Данных. Там смешано все, причем одно противоречит другому. Человек отсек бы логический парадокс, но ИИ не обладает интеллектом даже на уровне жука-навозника. Кстати, есть гипотеза, что жук-навозник подсказал древнеегипетским жрецам идею о духовных ценностях. Он может скатать шар из дерьма намного больше своего размера. Вы улавливаете смысл?

Шеф RCR сердито похлопал ладонью по столу.

— Ближе к делу, Вилли! Вы сказали: фигурант, который изображает Руди. Кто он?

— Полковник, неужели вы думаете, что я знаю его имя?

— Я думаю, что вы знаете о нем намного больше, чем пока сообщили. Хватит темнить.

— Может хватит, а может нет, — ответил Морлок. — Покажите мне какой-нибудь приз.

— Хотите опубликовать свои мемуары? — спросил Штеллен.

— Бросьте, полковник. Я не такой брэнд, как Карлос Рамирес, или как Андерс Брейвик. Читателей вряд ли заинтересует второстепенный террорист полувековой давности.

— Заинтересует, если правильно подать. Причем я знаю, кто умеет правильно подать.

— И кто же?

— Издательство Plink-Lake, Салем. Когда была мода на мемуары неонацистов, я дал им хорошие контакты, и теперь мы иногда сотрудничаем. Полуофициально.

— Занятно, полковник. Но у меня нет имени лже-Ландрада.

— А что у вас есть, Вилли? Карты на стол, и попробуем набрать нужное число баллов.

— Занятно, — повторил Морлок. — Что вы скажете о базе логистики этого фигуранта?

— Я скажу: это Албания, район Орикум, бывшая ремонтная база советских субмарин.

Вилли Морлок грустно вздохнул, однако не утратил азарта.

— Ладно, я зайду с другой карты. Что вы скажете об источнике урана для шоу?

— Откуда вы знаете про уран при теракте на Шванзее?

— Элементарно, полковник. Телевизор. Ну как? Хватит баллов у этой карты?

— Хватит. Выкладывайте.

— Слушайте. Прошлой зимой менеджеры Хакима аль-Талаа наняли толковых парней с опытом использования селективных металлоискателей. Работа была такая: собирать в ливийской пустыне снаряды с сердечниками из обедненного урана, оставшиеся там по итогам войны 2011-го. Янки применяли эти снаряды против бункеров и бронемашин.

— Так, и сколько собрали эти парни?

— Эти парни говорили, что вывоз в порт делался грузовиками-трехтонками. Они там не считали, сколько было грузовиков, но довольно много.

— Значит, — предположил Штеллен, — речь идет о десятках тонн.

— Да, полковник. Вы ведь понимаете: аль-Талаа не стал бы работать по мелочам.

Вальтер Штеллен кивнул (поскольку Морлок явно был прав в этом тезисе) и спросил:

— А куда этот уран поехал из порта?

— Не знаю. Я думал, в сторону Австралии, там началась, как бы сказать, очень жесткая дележка топливного рынка. Но теперь думаю: нет, наверное, ближе.

— Ближе? — переспросил Штеллен, — вы имеете в виду Европу?

— Да, похоже на то. Вряд ли бомба на Шванзее — единственная. Где-то есть еще.

— Есть еще… — Штеллен снова кивнул, — и чертовски много. Надо что-то делать.

— Полковник, если вам интересно мое мнение…

— Да, Вилли, мне интересно, если у вас есть что предложить.

— У меня есть лишь мнение. Чтобы делать что-либо осмысленное, надо решить, что вы хотите получить в итоге. По-моему, у вашего большого начальства проблема с этим.

— С чем — с этим? — спросил Штеллен.

— С целеполаганием, как выражаются философы. Во времена моей юности у большого начальства была ясность, куда оно хочет привести Германию. Наша лево-анархистская фракция была против капитализма в любом виде, даже как общества благоденствия, но фракция признавала: противник имеет свою картину будущего. А нынешние не имеют.

— Почему не имеют? Есть программа: цели ООН в области устойчивого развития.

— Это не цели, а шарик из дерьма у жука-навозника, — объявил Морлок.

— Приберегите свои метафоры для мемуаров, — сердито проворчал шеф RCR. Ему стало неприятно от того, что Морлок, быть может, прав.

Полдень 17 мая. Франция. Лион. Полуофициальная тюрьма Интерпола

Майор-комиссар Поль Тарен, в общем, имел немалый опыт общения с психологически сложными персонами, но младшая сестра Руди Ландрада — Флекки (Веснушка) была на порядок сложнее, чем все прошлые «клиенты» майора-комиссара. Казалось, он выбрал беспроигрышную стратегию, начать разговор с сообщения об общей цели: сделать так, чтобы Флекки быстрее вышла на свободу. Реакция на это всегда была позитивной…

До сегодняшнего дня. Веснушка (на вид — обыкновенная среднегерманская девчонка капельку старше двадцати лет) ответила с нечеловечески ледяным равнодушием:

— Не тратьте время. Я не буду разговаривать. Верните меня в камеру, я хочу спать.

— Извините, Флекки, но я обязан заполнить анкету для заявки на ваше освобождение.

— Я не нужна для этого, — сказала она. — Вам все известно обо мне.

— Не все. Есть вопрос о вашем разговоре с братом в яхт-клубе Майншпиц.

— Задавайте свой вопрос и верните меня в камеру.

— Вопрос, — сказал он, — шла ли речь о разовой работе по перегону автомобиля?

— Да, — коротко ответила она.

— Ясно. А кто был заказчиком?

— Хватит, комиссар. Верните меня в камеру, я хочу спать.

— Как хотите, Флекки, но тогда мне придется вызвать вас снова.

— Ладно. Пишите: я не знаю заказчика, это просто человек, обратившийся в арго-сеть разовых работ. Никаких имен. Только сетевой ник, состав работы и цена.

— А какой ник использовал этот заказчик?

— Гронд. По буквам: джи-ар-оу-эн-ди. Надеюсь, у вас все на этом, комиссар?

— Извините, Флекки, но есть последний вопрос: о личных вещах вашего брата.

— Я — не мой брат. Про его личные вещи — вопросы к нему.

— Еще раз извините. Возможно, вам не сказали. Но ваш брат мертв.

— Опять мертв? — переспросила Веснушка, и тут впервые от начала разговора в ее тоне проявилось что-то эмоционально-человеческое.

Поль Тарен определил эти эмоции, как микс из крайней брезгливости и злой иронии. Довольно странно при таком предмете обсуждения. Еще более странно слово «опять», прозвучавшее от собеседницы. Но придется продолжать наугад.

— Мне очень жаль. Ваш брат Рудольф умер вечером 12 мая в тюрьме Штамхайм.

— Фейк, — прокомментировала она тем же брезгливым иронично-злым тоном. — У вас в тюрьме не было моего брата. Иначе как он взорвал бы ваших в Лихтенштейне, как он взорвал бы ваших в Австрии, как он выдвинул бы вам ульиматум?..

— Извините, Флекки, вы сказали «ваших»?

— Не моих же, — все тем же тоном ответила Веснушка и осведомилась: — вы закончили заполнять анкету? Если да, то верните меня в камеру, я хочу спать.

При таком ходе разговора ничего не оставалось, кроме как вернуть ее в камеру. После Веснушки майор-комиссар извлек для беседы следующего аргонавта с той же лодки: Хенгиста (Страшилу) Ноймана. На вид Страшила был никакой. Будто очеловеченный мешок с картошкой, и нос тоже картошкой. Сверху — копна пшенично-светлых волос, стриженных под горшок. Трудно заподозрить в таком мешковатом парне выдающиеся волевые качества, однако Страшила разговаривал в жестко-выверенном стиле старых голливудских фильмов про мафию. На все вопросы Тарена. он отвечал одной фразой: «Я не буду говорить без адвоката». А фразы, не содержащие явно поставленного вопроса, он вообще игнорировал. Пришлось констатировать нулевой результат и вернуть Страшилу в камеру.

Далее Тарен извлек последнего аргонавта с данной лодки — Отто (Мичибичи) Риммера. Мичибичи был персонажем совсем иного склада. Парень смешанных кровей, немного напоминающий культового прикольного пирата Джека Спарроу в исполнении Джонни Деппа. Причем он даже вел себя отчасти так же. И разговор он начал сам: