Сев, Медиф поворачивается ко мне и не торопясь наклоняется ближе. Он впервые делает это сам, не спрашивая разрешения, и мне хочется по-детски прыгать от радости! Пусть, такую показательную медлительность тоже можно считать вопросом, а то, что я остаюсь на месте, — согласием, но я всё равно им горжусь!

Замерев у самых губ, он с улыбкой к чему-то прислушивается, и только потом нежно, едва прикасаясь, целует. Кончики его пальцев очерчивают моё плечо, порхают по шее, отзываясь мурашками и волной удовольствия, докатившейся до самых пальчиков ног. По-моему, Медиф всё-таки настоящий инкуб! Ему даже не нужно искать какие-то эрогенные зоны: они возникают сами собой вслед за движением его рук!

Почему-то и мысли не возникает углубить поцелуй или перехватить инициативу. Ласка настолько бережная и лёгкая, что хочется просто прильнуть к нему и забыть обо всём.

— Если позволишь, — выдыхает, едва отстранившись, — я позову Лена. Мы так договаривались.

Я чувствую, как смешивается наше дыхание, как покалывает губы, и потому не сразу понимаю, о чём речь.

«Позову Лена», — сказал Медиф.

Что? Лена? Сюда? Сейчас?

— Постой! — на всякий случай поймав его за руку, отчаянно пытаюсь собрать ускользающие мысли и определиться с желаниями.

— Ты не хочешь? — уточняет, не предпринимая попыток вырваться. — Или я сделал что-то не так?

— Всё так, Медиф, так, я просто… — выдохнув, заставляю себя дышать ровно. — Я волнуюсь, понимаешь?

Он делает неопределённый жест: то ли кивнул, соглашаясь, то ли, задумавшись, ненадолго опустил голову.

— Из-за меня? — спрашивает, не отводя взгляда. В ответ я только неуверенно пожимаю плечами, и его тёмные брови вопросительно приподнимаются. — Из-за Аллеона? Но почему?

Не в нём дело. Совсем не в нём.

И даже не в новом опыте. Хотя и это тоже довольно волнительно.

Как сказать Медифу, что сейчас секс с ним для меня равнозначен измене? Я кое-как, с одобрения Лена (и с его же подачи), привыкла к мысли о поцелуях, а тут сразу такое! Одно дело — до свадьбы, когда оба свободны, но я-то ведь уже замужем!

— Я не могу делить постель с тем, кого не считаю своим мужем, Медиф, — говорю серьёзно, и он никнет, отодвигается. — Подожди, не делай пока никаких выводов! Это вовсе не значит, что ты мне чужой! Я о другом. Если сегодня ночью мы будем вместе втроём, ты перестанешь считаться моим женихом и станешь мужем. Навсегда и по-настоящему — в богатстве и в бедности, в горе и в радости, в болезни и здравии. Всё, как положено. Конечно, потом можно устроить церемонию или обряд, принятые у вас в Талассе, но для меня важно определиться прямо сейчас. Ты действительно хочешь всего этого? Если нет, мы просто оставим, как есть, и найдём способ снять с тебя клятву.

Медиф слушает молча, и его побледневшее от волнения лицо видно даже в тусклом свете магического светильника. Я успеваю не на шутку испугаться отказа, но, тяжело сглотнув, он севшим голосом произносит:

— Хочу, — и тут же, не давая толком порадоваться, просит: — Разреши мне воспользоваться ножом?

— Что? Зачем тебе сейчас нож?

У меня даже вариантов нет!

Разве только один, глупый — инкуб так «рад», что решил немедленно свести счёты с жизнью. Моей или своей, по обстоятельствам.

— Для церемонии. Ты же сама сказала, что хочешь сделать, как принято в Талассе.

— И как же в Талассе принято? — переспрашиваю, морально готовясь к тому, что услышанное мне не понравится.

— Ничего сложного. Сначала клятва верности, а потом женщина наносит своё имя специальным кинжалом или приказывает сделать это мужчине.

С клятвами всё понятно, но вот остальное звучит угрожающе.

— Куда наносит?

— Да куда захочет, — пожимает плечами инкуб. — На грудь, на руки или спину. Некоторые — на шею, чтобы точно все видели. Можно ещё клеймом, но тут…

Я, кажется, вот-вот научусь зверски скрипеть зубами! Не могу больше такое слушать! Вообще не хочу больше ничего знать о Талассе!

— Никаких шрамов! Никаких ножей и клейма! Ты же женишься, а не на пытку идёшь!.. Зачем я только спросила? Рассказами о таласских традициях можно детей пугать! Да что там детей, тут и взрослые-то испугаются!

Медиф усмехнувшись, берёт меня за руку, рассматривая браслет Аллеона.

— Есть и другой способ, — тихо говорит он, выводя подушечкой пальца узор от запястья до локтя. — Можно применить магию.

— Но ты ведь не маг?

— Главное, что мы в магическом мире.

— И как всё будет? — уточняю подозрительно.

— Это не связано с моим родным миром. Я прочитал об этих клятвах здесь, когда впервые заинтересовался твоим браслетом.

— Звучит обнадёживающе. В чём подвох?

— Это союз равных, а я твой хранитель.

Я жду продолжения, но инкуб умолкает, не собираясь пояснять свою мысль.

Дело в клятве, которую он дал? Нельзя несколько раз клясться одному и тому же человеку, да? Или нельзя раздавать столь серьёзные обещания дважды?

— Ты и так вправе получить от меня всё, что угодно, — добавляет всё же, не дождавшись понимания.

Чтобы сообразить, к чему он клонит, приходится снова мысленно прокрутить наш диалог.

— По-твоему, брак — это основание для последующей взаимной эксплуатации? Разве похоже, что у нас с Аллеоном дела обстоят именно так? Может быть, в Талассе и выходят замуж, чтобы привязать к себе выгодного мужчину, но я предлагаю другое! Семья для меня — это любовь, уважение и забота друг о друге. Семья — те, кто останется с тобой навсегда, независимо от того, добьёшься ли ты успеха; те, с кем можно быть настоящим, доверять — и не бояться предательства… Мне не нужен муж-слуга или муж-раб, Медиф. Только равный. Поэтому теперь, когда ты всё это знаешь, я спрошу снова. Ты действительно хочешь…

— Я люблю тебя, Дари, — тихо и как-то очень устало перебивает он, полуприкрыв глаза.

Таким голосом впору признаваться в неизлечимой болезни, но я вообще не ожидала услышать от Медифа что-то похожее в ближайшие дни. Максимум, на что рассчитывала, это хотя бы симпатия.

— Люблю… — скорее для себя самого, чем обращаясь ко мне, повторяет он. — Наверное, не так, ослепляюще, как Аллеон, и всё же гораздо сильнее, чем когда-нибудь мог представить. Ты права, я не умею показывать это так, как тебе нравится, а говорить…

— В Талассе не принято признаваться в любви, да?

Медиф едва заметно улыбается, хотя по-прежнему на меня не смотрит:

— Это очень опасно, и там я бы никогда… Я, наверное, безнадёжен, но несказанные слова жгут изнутри.

Для него открыто признаться, показать своё отношение — невероятный риск! Любящий всегда уязвим, а уж в Талассе… И тем не менее Медиф решился. Помогло ли постепенно растущее между нами доверие, или он отчаялся как-то по-другому донести до меня свои чувства, но инкуб нашёл в себе смелость.

И теперь я сделаю что угодно, чтобы он об этом не пожалел.

— Не безнадёжен. Ты просто очень честный. Знаешь, когда мы с тобой в первый раз встретились, меня, как и всех, поразила твоя красота. Я никогда не видела таких красивых мужчин, и ты показался мне чем-то нереальным. Тем, к кому нельзя даже прикасаться, только восхищаться со стороны. Потом, когда на нас напали и ты пытался защитить всех один, я поняла, что не только внешность в тебе достойна восхищения, есть гораздо более важные качества. Ты удивительно храбрый, сильный, преданный и добрый, Медиф. И я тебя за это люблю. Не представляю, как ты сумел сохранить себя, живя там, чего тебе это стоило, так что для меня ты — настоящее сокровище. Даже несмотря на то, что порой мы друг друга не понимаем, и таласские правила сводят меня с ума. Если мы вместе — это совершенно не важно.

Он слушает, широко распахнув глаза и, по-моему, даже затаив дыхание. Чувствует правду, но не решается окончательно в неё верить.

— Я люблю тебя, — повторяю с улыбкой. — Иначе, чем Аллеона, но так и должно быть, ведь вы разные.

— Спасибо, — произносит чуть слышно.

— За такое обычно не благодарят, — усмехаюсь я, отходя после серьёзного разговора. — Это же не одолжение. Расскажи лучше, что там за клятвы.