— А парень?

В отличие от своей подружки, юноша выглядит серьёзным.

— Ты обратила внимание, какой он темноволосый, поджарый и долговязый? Он — анхак.

— Что? — я едва не давлюсь воздухом. — Этот симпатичный парень — та восьминогая жуть?!

— Ты совершенно напрасно так бурно реагируешь. Анхаки, на самом деле, одна из самых мирных рас. Они любят учиться и крайне ответственно подходят к работе, так что из них получаются замечательные врачи, судьи, инженеры и учёные… — на этих словах обсуждаемый парень спотыкается буквально на ровном месте, и Аллеон с беззлобной усмешкой добавляет: — Правда, в человеческой форме анхаки слегка неуклюжи, так что для передвижения предпочитают менять ипостась.

Медиф, как и я, с любопытством слушает лекцию. Сомневаюсь, что у них во дворце было такое количество представителей разных рас.

— Может быть, ты и про меня что-нибудь знаешь? — спрашивает он, дождавшись паузы. — Дома никто ничего не объяснял, а в библиотеке этого нет.

Аллеон пожимает плечами:

— Ты, как и я, полукровка. Тут таких каждый второй, так что всё нормально. Отец, очевидно, был лисилаем: это от него тебе достались способности к управлению чувствами. Раса, в целом, хорошая, просто немного…ветреная. Они стремятся к удовольствиям, но совершенно не испытывают к партнёру привязанности.

— Никогда? — задумчиво хмурится инкуб.

— До тех пор, пока не найдут свою избранницу. Эта встреча впервые будит в них чувства, помимо физического влечения. Твоё счастье, Медиф, что ты не чистокровный. Свобода выбора дорого стоит. Особенно, если живёшь в Талассе.

— А леди Луассис? — напоминаю я. — Кто она? Человек?

— Она? — смеётся Лен. — Нет, Дари, она — вира. От неё Медифу должна была перейти высокая приспособляемость и, очевидно, внешняя красота: все же их предки столетиями пестовали её в своих генах.

— Леди Луассис и Вайол — одинаковые? Но как такое возможно? У них ведь ничего общего!

— Отчего же? Обе они привлекательны. Представители этой расы умеют менять своё тело в соответствии с обстоятельствами и желаниями. Третью руку или вторую голову, конечно, не отрастят, пол тоже не сменят, но вот переделать форму носа, разрез глаз, ширину талии или длину пальцев вполне по силам. При холоде они могут заставить своё сердце биться сильнее. Некоторые, я слышал, способны даже останавливать его и запускать снова.

Остаток дня мы втроём гуляем по городу, тренируясь различать расы. Угадываю я только в трёх случаях из пяти, но ошибаться не менее весело — можно всем вместе посмеяться, придумывая аргументы в пользу собственной версии. Парки, кафе, набережная, магазины, мы побывали даже в местном океанариуме, где я чем-то так приглянулась большой жёлто-полосатой рыбе, что она преданно плыла за нами несколько метров, пока аквариум не закончился, и долго ещё виляла хвостом на прощанье.

Где-то между покупкой для инкуба великолепных кинжалов с чернением и азартным торгом за заинтересовавшие Лена редкие универсальные артефакты ощущение неловкости, наконец, пропадает. Ну, целует меня муж на глазах у жениха — и что в этом страшного? Мы, может, и не до такого дойдём со временем. Прохожим же и вовсе нет до нас дела.

Затея Лена с прогулкой оказалась полезна и для инкуба. Если сначала он больше молчал, пытаясь вести себя, как охранник, а не жених, то через пару часов мужчины уже с удовольствием обсуждают холодное оружие. Медиф смелее улыбается в ответ на мои улыбки, участвует в выборе маршрута и даже по своей собственной инициативе поцеловал прядь моих волос, когда ветер на набережной растрепал причёску и её пришлось переделать.

Под конец, за романтическим ужином на освещённой круглыми фонарикам террасе кафе, я понимаю, что это свидание — лучшее, из всех, что у меня были. Даже лучше, чем те, что я себе представляла. И абсолютно не важно, что нас трое. Наоборот, именно присутствие обоих моих мужчин и делает вечер таким потрясающим и волнующим. Хочется растянуть эти минуты, сохранить их в памяти и вечно наслаждаться уютной обстановкой кафе, тихим разговором, обаятельной улыбкой Аллеона и мечтательным блеском в глазах Медифа, наконец, поверившего, что семья — это внимание и забота, а не источник постоянной опасности.

Домой возвращаемся уже около полуночи. Спешить некуда. Город, залитый мягким лунным светом, кажется удивительно сказочным и пахнет цветами. Вместо серьёзных прохожих всё чаще встречаются такие же, как и наша, семейные компании, изредка — парочки. По их примеру, Аллеон галантно подставляет мне локоть, и я с удовольствием его принимаю. Оборачиваюсь к инкубу, ожидая, что он сделает так же, но в Талассе, разумеется, подобное не практикуют.

— Вот так, — улыбаюсь, сгибая его руку, а потом, поддавшись настроению, целую в уголок дрогнувших от неожиданности губ.

Лен ничего не говорит, однако внимательно наблюдает и первым склоняется к моим губам, когда я оборачиваюсь к нему, чтобы тоже поцеловать.

Хоть мы и не пили ничего алкогольного, я чувствую себя слегка опьянённой — этим вечером, тяжёлым ароматом роз, любовью, которой наполнены прикосновения Аллеона, и несмелым пока доверием Медифа. Да, утром всё снова будет, как раньше, сказка растает, но ни я, ни инкуб не забудем, что проводить время втроём — вовсе не так странно, как прежде казалось.

Ночь, в некотором роде, становится продолжением изумительного вечера. Мне снится она — та самая, кого любит Рраяр. Первое впечатление от этой высокой, темноволосой девушки с идеальной осанкой — настоящая леди. Во всём. У неё безупречная причёска, длинное белое платье и даже перчатки. А ещё у неё аккуратный округлый живот.

Теперь я уже частично отделяю свои мысли и эмоции, и тем ни менее при одном взгляде на неё, спокойно сидящую в саду на скамейке, меня буквально захлёстывает безграничное, всепоглощающее обожание. Хочется смотреть, не отрываясь ни на мгновение; хочется опуститься на колени и благоговейно коснуться нежной руки или положить ладонь на живот, замирая от восторга, когда крохотная детская ножка пинает её изнутри. Любовь джаройя самозабвенна и безусловна настолько, что даже страшно: нельзя же любить так безоглядно, подчиняя этому чувству каждый свой вдох, каждую мысль! Это против инстинкта самосохранения!

Не удивительно, что Рраяр злится! Я бы тоже до застилающей взгляд пелены бесилась, если б кто-то постоянно отвлекал меня от столь сильно любимого существа! Да пусть хоть потоп, я никуда не ушла бы!

— Что-то приснилось? — Аллеон не встал, а остался в постели, дожидаясь, когда я проснусь.

— Мне, кажется, снятся воспоминания Рраяра, — отзываюсь задумчиво, ощущая, как чужое безумие постепенно покидает мой разум. — А ещё, думаю, я — не его ли-моисс. У него уже есть та, без кого он жить не может. Буквально.

Улыбка Лена тускнеет. Взяв мою руку в свою, он переплетает наши пальцы и тяжело выдыхает:

— Была, Дари.

— Только не говори, что она его бросила из-за дурацкого характера! Он же… Рраяр её знаешь как любит!

— Та девушка погибла. Очень давно, ещё во второй день моей службы.

Внутри меня всё обрывается и цепенеет.

— Так его поэтому… — голос не слушается, и мне приходится прочистить горло, — … он их убил, да? Загрыз.

— Ты и это во сне видела? — сочувствующе спрашивает сиир, крепче сжимая ладонь.

— Я тогда думала, это просто кошмар… Она для него… даже не передать, Лен! Нет таких слов, чтобы описать, как он её любит, как гордится, что… — и тут мне становится ещё хуже. — А ребёнок? Ты ведь там был? Скажи, что, когда это случилось, ребёнок уже…

— Нет.

— Так же нельзя! Нельзя быть такими жестокими! Что она им всем сделала?!

— Ей не собирались вредить, — глухо произносит Лен, перебирая мои пальцы. — Похитили, зная, что ради своей жены Рраяр что угодно сделает. Он талантливый маг. Вот и натравили его на другого такого же. Всё обошлось бы, если б нисса не начала защищаться. Оттолкнули, она ударилась головой о ступеньки подвала… Не плачь, — просит, осторожно стирая слёзы. — Это правда было давно. Ты ещё даже не родилась. Если Рраяр до сих пор жив, значит, справился.