Закончилась наша Колбинская эпопея. Три раза мы приезжали сюда. Наконец погрузились на машины и в который раз направились в сторону Синявино. Выжидательная позиция была в Первом рабочем поселке. Расположились в сосновом бору. Место было очень красивое. Песок, могучие деревья. Землянок не было, жили в машинах. Вместе с нами находились помощник начальника штаба Булыгин и начальник связи Тимофеев. Они спали на скамейках, а мы на полу в проходе. Было тесно. Переворачивались по команде. В шесть утра Булыгин включил приемник. На чистейшем русском языке мы услышали: «Внимание! Передаем важное сообщение. Сегодня наши доблестные гренадеры освободили из тюрьмы дуче Муссолини». Николай Индюков толкнул меня в бок: «Никола, слышишь?». Я ответил, что слышу. В это время раздался стук в дверь: «Радисты, завтрак получать». Была моя очередь идти на кухню. Я быстро оделся. Взял котелки и пошел. Завтрак задержался. Вернулся я не скоро. На подходе к машине повстречался боец из нашего взвода. Он сказал мне, что Трунов чего-то сболтнул и нами теперь занимается особый отдел. Оказалось, что Володя, услышав новость про Муссолини, вышел из машины и стал рассказывать об этом танкистам. Ну кто-то и доложил.

Только я появился в машине, Тимофеев со злостью сказал: «Что, доигрались? Иди к начальнику особого отдела». Пришел. Доложил о прибытии. Старший лейтенант усадил меня за стол и стал расспрашивать о происшедшем. Я рассказал, как было дело. Мол, Булыгин слушал радио. Передавали про Муссолини. Мы не разобрались, кто это передавал. Тут я пошел за завтраком, и что было дальше, не знаю.

Хорошо, начальник особого отдела старший лейтенант Галкин был мужик не глупый. Он сказал: «Слушай, Колбасов. Запретить слушать передачи я вам не могу, у вас работа такая. Но предупреди своих, чтобы ничего никому не болтали. Это плохо может кончиться». Я целиком был с ним согласен. Попрощавшись с особистом, пошел накачивать своих товарищей.

Через два дня штаб и две танковые роты были переброшены к Пятому рабочему поселку. Сам поселок был полностью уничтожен. От домов осталось лишь несколько фундаментов. Был сентябрь. С утра стояла ясная солнечная погода. На небе ни облачка. Знали, что сегодня будем атаковать Синявино. Впереди виднелась Синявинская высота. Она выделялась на горизонте, как большой ровный стол, на котором не было ни деревца, ни кустика. Все было сметено ураганом войны.

Привезли завтрак. Танкисты потянулись к кухне. И тут выяснилось, что не привезли спирт. Командиры рот, капитаны Конищев и Селиванов, приказали экипажам завтрак не получать. Танкисты ходили вокруг походной кухни и, несмотря на призывы повара «Ребята? Ну, что же вы? Получайте завтрак!», — завтрак не брали. Так случилось, что в это время командир полка майор Семеркин заболел и вести полк в бой должен был его заместитель по строевой майор Примаченко. Для майора это было как экзамен, и начинался он неудачно. Примаченко подошел к танкистам и спросил, почему они не завтракают? Ему ответили, что нет аппетита. Вот если бы был спирт, то, может, и аппетит появился бы. Примаченко вызвал помпохоза и велел немедленно доставить спирт, пригрозив, что в противном случае будут большие неприятности. Павел Данилович Примаченко, как командир, хорошо смотрелся. Он был крепкого телосложения, пользовался большим авторитетом. Не прошло и получаса, как спирт был привезен и выдан. Все стали завтракать, а помпохоз начал собирать комиссию по списанию неприкосновенного запаса — НЗ. Обычно танки еще не успевали выйти с исходных позиций, а комиссия уже готовила документы о том, что НЗ полностью уничтожен. И действительно, при атаке тушенка и печенье из НЗ сразу съедались экипажем, чтобы не допустить утраты продуктов в горящей или подбитой машине.

Правой рукой помпохоза был кладовщик продовольственного склада Борис Шанглер. Выглядел он лет на сорок. На складе у Шанглера всегда был порядок. Документация велась так, что никакая ревизия не могла придраться. Несколько раз мы помогали ему перегружать привезенные для полка продукты в фургон, который использовался как склад. По окончании работ Шанглер обязательно наливал помощникам водки и выдавал бутерброд на закуску. И, что удивительно, у него никогда не было недостачи.

Не успели танкисты позавтракать, как раздались залпы артподготовки. Танки, вытянувшись по единственной дороге, ведущей к высоте, пошли в атаку. Справа и слева от дороги раскинулись торфяные болота. Через несколько минут по этой же дороге прошли еще две роты из Первого поселка. Грохотали пушки, летали самолеты, били зенитки. Небо слегка покрылось облаками, и я даже подумал, что его затянуло дымкой от разрывов снарядов.

Мы с Николаем Индюковым расположили радиостанцию в бетонном колпаке, что стоял у самой дороги. На втором этаже этой огневой точки лежала маскировочная сетка, на которой мы по очереди отдыхали. До нас здесь, видно, побывали солдаты, возвращавшиеся с переднего края. В сетке было множество вшей. Мы вскоре это почувствовали. Хорошо, что операция длилась всего три дня. После сразу отправились на санобработку, чтобы избавиться от насекомых.

Синявино взяли, но дальше развить успех не удалось. Потеряв более половины танков, вышли из боя. Так что у помпохоза сорвалась большая экономия спирта.

После Синявино нас перевели на правый берег Невы. Разместились в рабочем поселке пятой ГЭС. Поселились в небольших домишках из красного кирпича. Поселок находился недалеко от Володарского моста. Наш экипаж жил на кухне в одной из квартир.

Однажды вечером во дворе мы пилили дрова. У кого-то оказался патрон осветительной ракеты. Подожгли. Патрон вспыхнул ярким светом. Прибежал комендант городка, начал разбираться: «Кто подавал сигнал?». Мы уверяли, что ничего не видели. Комендант не унимался. Это продолжалось довольно долго. Неожиданно пила наскочила на осколок в бревне. Сломался зуб. Комендант, качая головой, стал рассматривать поломанный инструмент, и на этом инцидент был исчерпан.

8 ноября нам с Володей дали увольнение домой. Чтобы сократить путь, мы не пошли через Володарский мост, а воспользовались перевозом на лодке. День провели с родными, а вечером возвращались в часть. Опаздывали. На Площади Труда в трамвай вошел патруль моряков. Нас вывели из вагона, стали проверять документы. Что-то патрулю не понравилось. Нас уже хотели задержать, но как только моряки открыли наши красноармейские книжки и увидели, что мы из 31-го гвардейского танкового полка, отношение сразу изменилось. Спросили, были ли мы под Арбузово. Оказалось, что они из морской бригады, которая вместе с нами участвовала в боях на Мойке. Расстались мы друзьями, пожелав друг другу всего наилучшего.

Офицеры жили рядом с рабочим поселком пятой ГЭС, в большом пятиэтажном доме. Несколько раз мне пришлось побывать в квартире, где остановился капитан Тимофеев. Поразила находившаяся в одной из комнат большая библиотека. Восхищали стоявшие на полках книги Александра Дюма, которые я мечтал прочитать, учась еще в школе. В детстве кроме «Трех мушкетеров» я ничего не смог достать.

В конце ноября 1943 года нас перевели на Охту. Поселили в маленьких домиках, расположенных вдоль шоссе Революции, рядом с Пороховской улицей. Родители были довольны. Они запросто могли приезжать навещать нас. Правда, по городу ездить было небезопасно. Каждый день по многу раз производились обстрелы.

На Охте мы жили среди гражданских лиц. Ходили в кинотеатр «Звездочка». Посетили баню на Мытнинской. Многие познакомились с девчатами из ПВО. Их казармы находились рядом на Ржевке.

Пришло время расстаться с Мусиченко. Его откомандировали в распоряжение ВВС. Мы крепко обнялись, и он уехал.

Многие годы я ничего не знал о дальнейшей судьбе Мусиченко. Только сейчас, в 2016 году, когда появился доступ к военным архивам, мне сообщили, что Мусиченко направили стрелком-радистом в штурмовую авиацию. Мы простились с ним в декабре 1943 года, а через месяц, 19 января 1944 года, Федор Акимович Мусиченко погиб при выполнении боевого задания, его самолет был сбит заградительным огнем противника.