– Вот, значит, каково твое гостеприимство? Убить меня задумал?

Копья нерешительно закачались, пара наконечников уставилась в пол.

– Уходите, – махнул рукой Ярополк. – Без вас разберемся.

Не скрывая облегчения, гридни попятились и закрыли за собой дверь. Владимир встал и заставил себя улыбнуться прыгающими губами:

– Теперь назло тебе женюсь на Рогнеде. Тебе она не достанется. Моею будет.

– Поглядим еще, – выговорил Ярополк, все еще не усмирив дыхания, заставляющего вздыматься грудь. – Ей выбирать, она и решит.

Владимир пронзил его ненавидящим взглядом, выскочил из комнаты и затопал по деревянной лестнице, крича на ходу, чтобы ему подали коня. Ярополк повернулся к иконостасу и принялся, быстро крестясь, шептать слова вины и прощения. Это не помогло, поэтому продлилось недолго. На середине молитвы Ярополк тоже выбежал на лестницу и отправился отдавать распоряжения о сборах в путь-дорогу. Выехать он намеревался сегодня же в ночь.

Заметив солнечного зайчика, беспорядочно прыгающего по стене светлицы, Рогнеда улыбнулась. Причин для радости было сразу несколько. Перво-наперво это означало, что среди осенних туч проглянуло солнышко. Во-вторых, зайчик не сам по себе взялся, а его пускал Свирид зеркальцем, которое он стянул у сестры, все еще не утратившей надежду отыскать драгоценную пропажу. В-третьих, Рогнеда была молода и в ее душе постоянно вырабатывался избыток счастья, требовавший выхода. Правда, бывали и времена беспричинной тоски, когда весь мир окрашивался в черный цвет, а сердце разрывалось от жалости к самой себе, но счастливой Рогнеда была гораздо чаще.

Зайчик перескочил со стены на потолок, заметался там, чертя непонятные письмена, потом вернулся обратно, нетерпеливо прыгая: Ну где же ты? Почему до сих пор не встала, лежебока? Выходи скорее, тут кое-кто по тебе соскучился.

Свирид был на полтора года младше Рогнеды и безнадежно влюбился в нее еще в раннем детстве, когда ее часто возили к брату Радимичу, чей детинец возвышался на обрывистом берегу реки Сож. Приехала она сюда и этой осенью, ибо отец, не дождавшийся сватов из Киева и Новгорода, прогнал ее с глаз долой, выражая тем самым свое недовольство. Но разве Рогнеда была виновата, что князья не спешат с дарами и предложениями руки и сердца? Они ее никогда не видели, и она их тоже. Вот и хорошо. Не приедут, так и не нужно будет выходить замуж и расставаться с девичьей свободой. Рогнеда не хотела становиться женой незнакомого ей мужа, не хотела уезжать на чужбину, не хотела рожать детей. Ни разу ни от кого не слышала она, что это приятно и радостно. Все говорили о невыносимой боли и страшных муках. А до того как понести и родить, девушкам приходится перетерпеть еще одну боль – от мужа. Рогнеде даже думать об этом было противно.

С тех пор как она примерно поняла, как это происходит, взрослые мужчины стали вызывать у нее почти непреодолимое отвращение и страх. Свиридка – тот был еще мал, чист и по-мальчишески невинен. Он был способен лишь смотреть на Рогнеду восторженными щенячьими глазами и таскаться за ней хвостиком, либо говорить намеками, что когда вырастет, то женится на самой прекрасной девице в мире.

Ей вовсе не хотелось, чтобы он взрослел. Пока Свирид оставался отроком, с ним можно было гулять и говорить о чем угодно, не опасаясь подвоха. В раннем детстве их даже вместе мыли в бане и спали они в одной опочивальне, хоть и на разных кроватях. Рогнеда помнила, как удивляла ее та маленькая висюлька, которая болталась у Свирида, наполняя девичью душу стыдным любопытством и почти непреодолимым желанием потрогать то, чужое, чтобы сравнить с тем, что было у нее. Ему хотелось того же самого, потому что он то и дело высовывался из-за няньки, чтобы поглазеть на Рогнеду. Было ему тогда лет пять или шесть от роду, и теперь он не позволил бы себе подобного бесстыдства. Она ведь не просто старше была, но и двоюродной тетушкой ему приходилась. Смех да и только!

– Я тетка, тетка, тетка я, – тихонько пропела Рогнеда, кружась по комнате в длинной, до полу, ночной рубашке.

Приплясывая, она держалась там, где ее нельзя было увидеть с крыши, откуда Свирид пускал своих зайчиков. Лишь сделав все свои утренние дела, умывшись и заплетя косу, Рогнеда выглянула в окно. Была она одета в простое льняное платье, такой же белый передник с красным шитьем и безрукавку, отороченную по краям куньим мехом. Голову покрывал венчик с лентами, на ногах красовались ладные черевички из такой мягкой кожи, что казалось, будто в постолах ходишь.

– Долго ты еще будешь светить? – строго спросила Рогнеда у Свирида, оседлавшего конек кровли напротив.

– А ты долго еще будешь спать? – спросил он в ответ, не переставая водить зеркалом, чтобы посветить ей в глаза.

Но солнце стояло уже высоко, и отсветы в почивальню не попадали.

– Я давно не сплю.

– Почему же не выглядываешь? Я свечу, свечу…

– Это тебе просто, – сказала Рогнеда наставительно. – Натянул портки, нос утер – и побежал на двор. Нам, женщинам, подолгу собираться приходится.

– Какая же ты женщина, – засмеялся Свирид. – Совсем девка еще.

– Будешь грубить, уши надеру, – предупредила она.

– Ну девица, – поправился он, хотя не из страха, а просто чтобы сделать Рогнеде приятное.

Она оценила и улыбнулась.

– Завтракал уже, Свиридка?

– Я пряников набрал полные карманы, – похвалился он. – И кринку молока из погреба стащил. Айда в лес завтракать! А то с тетками за стол сядешь, до обеда не встанешь. Последний день лета, жалко упускать.

В доме Радимича нравы были не такие строгие, как в княжеском тереме. Рогнеда и Свирид часто убегали в лес без спросу, прихватив туески для клюквы и брусники, что в обилии росли вдоль болот. Порой за ними увязывалась детвора, а потом перестала, боязливо косясь издали. Рогнеда догадывалась, что это Свирид отвадил их, но не возражала. Ей и самой больше нравилось гулять с ним вдвоем. Его влюбленность приятно волновала ее, напоминала о собственных юности и красоте.

Никому не сказав, куда она собралась, Рогнеда спустилась во двор, где Свирид уже дожидался ее с холщовой сумкой через плечо.

– Ты на пастуха похож, – сказала она, смеясь.

– А ты на телицу, – парировал он.

По обыкновению, они воспользовались не воротами, а задней калиткой, через которую слуги ходили на речку стираться и мыться. При появлении врагов ход заваливали камнями, сложенными рядом и успевшими позеленеть с тех пор, как ими пользовались в последний раз. Рогнеда шла впереди, Свирид следовал в двух шагах, чтобы любоваться ее гибким станом. Она знала об этом, и потому поступь ее была особенно легка, а осанка полна достоинства. Но, когда ей стало скучно изображать из себя взрослую княгиню, она крикнула спутнику догонять и сорвалась с места, словно птица, истомившаяся без удалого полета.

Опережая Свирида, Рогнеда стрелой пронеслась через луг, сбежала по тропке в яр и, не переводя дыхания, полезла на косогор. Сначала он бежал почти наравне, а потом начал отставать все сильнее и сильнее, хотя обычно брал верх в таких состязаниях. Взобравшись наверх, она оглянулась. Свирид смотрел на нее снизу-вверх, чем-то напоминая кота, наблюдающего за голубицей на карнизе. Рогнеде стало не по себе.

– Что вылупился? – спросила она, скрывая за грубостью смущение.

– Ты красиво бегаешь, – ответил он непривычно хриплым и низким голосом.

– А ты бегать разучился, – сказала она.

– Да?

– Да! – подтвердила Рогнеда.

– Ладно, погоди же! – пообещал Свирид. – Сейчас увидишь, как я разучился. Не убегай, постой там.

Пожав плечами, она осталась на месте. За холмом, с которого они спустились, были видны крыши городища и сторожевая башня. Облака растянулись по всему небосводу разводами плесени. Тугой ветер был прохладен. Рогнеда поежилась.

– Замерзла? – спросил Свирид, вставая рядом. – Ничего, сейчас согреешься. Побежали через лощину. Кто первый горелого дуба коснется, тот и победил.