Братья надрезáли подпругу на его лошади, подбрасывали ему в сапоги горящие уголья, бросали в него снежки, начиненные камнями, а один раз даже чуть не утопили во время купания в Днепре. Поодиночке Ярополк мог отколотить и одного, и другого, однако вдвоем Олег и Владимир представляли собой грозную силу. Много днепровской воды утекло с той поры, а детские обиды остались. Опасаясь, как бы сыновья не продолжили вражду и в совершеннолетии, отец разослал их в разные края, и с тех пор они почти не виделись, а если и случалось такое, то изображали взаимное равнодушие.

Пока Ярополк сидел в Киеве, Олег правил в землях древлян, а самый младший, Владимир, верховодил над новгородцами. Братья были далеко, и все же не шли из головы Ярополка с той поры, когда он примерил на себя отцовскую корону. Не совершил ли отец ошибку, наделив троих сыновей почти равными властью и силой? Не порвутся ли узы, связывающие три княжества, когда у братьев случится какой-нибудь спор и былая вражда вспыхнет в их сердцах? Олег завидовал Ярополку и попрекал Владимира низким происхождением из чрева рабыни. Владимир мечтал о расширении своих владений и то и дело засылал отряды разорять пограничные селения Киева. Ярополк терпеть обоих не мог, как ни заставлял себя проникнуться к ним братскою или христианскою любовью. Последнее обстоятельство настолько смущало его, что, поддаваясь порыву, он временами слал братьям письма, предлагая встретиться и примириться. Ответов ни разу не было. Как будто Ярополк умер для Владимира и Олега.

Каково же было его изумление, когда с севера прискакал гонец, чтобы предупредить о приближении дружины из Новгорода. Во главе ехал Владимир собственной персоной и передавал брату устный привет.

– Велика ли дружина? – насторожился Ярополк.

– Две сотни скачет да обоз малый, – доложил гонец. – Похоже, князь Владимир подальше Киева собрался.

– Куда же? Без войска, без запасов на зиму?

– Того не могу знать, князь.

Отправив гонца, Ярополк поднялся на башню своего терема и стал всматриваться вдаль, словно надеясь увидеть там отгадку. Тревожное чувство холодило сердце, как будто змея по груди ползала, в клубки свиваясь. «Почему же не рад я брату своему? – спрашивал себя Ярополк. – Разве не завещал нам Спаситель возлюбить ближнего, как себя самого? Кто же может быть ближе брата единокровного? Он едет к тебе, смирив гордыню, а ты опасаешься, подозреваешь его в чем-то. Негоже доброму христианину себя так вести, ох, негоже».

Пристыдив самого себя таким образом, Ярополк спустился в свои покои и послал за женами, чтобы отдать им распоряжения о торжественной встрече. Первой явилась на зов маленькая, ладная Ирина, которую отец привез из Греции, позабавился да и бросил, а Ярополк подобрал, потому что была она в прошлом монахиней и превосходно разбиралась в Святом Писании. Ласковая, порывистая, то хохочущая среди подруг, то грустящая в одиночестве, она была полной противоположностью Гертруде, всегда взиравшей на мир с одинаково непроницаемым выражением лица и светлых глаз. Сложена она была хорошо, но бледную кожу ее усеивали веснушки, а курчавые волосы цвета ржавчины были жестче лошадиной гривы, что отталкивало Ярополка.

Гертруду сосватал ему отец, заручившись тем самым поддержкой ее отца, герцога Конрада Первого, состоявшего в родственных узах с императором Оттоном. В окружении князя Гертруду прозвали «немкой», так как она долгое время не могла вымолвить ни слова по-русски и ходила с плотно сжатыми губами, точно немая. Ирину любили больше – за легкий нрав, за незлобивость и ласковое обхождение. Но Ярополк сторонился обеих и редко навещал жен ночами, предпочитая спать один, дабы не впадать в искушение чаще, чем того требовала молодая плоть. В глубине души он тяготился этими брачными узами и не хотел детей ни от Ирины, ни от Гертруды, поскольку надеялся встретить по-настоящему родственную душу и познать, что такое истинная любовь.

Может, она ждет Ярополка в Полоцке и зовут ее Рогнеда? Был он немало наслышан о юной красоте ее, и невозможность проверить это воочию лишь сильнее возбуждала любопытство, а оно, в свою очередь, порождало фантазии и томление, измучившие молодого князя с той поры, когда он впервые услышал, что Рогволод собирается выдавать дочь замуж и был бы не против, если бы ее руки испросил не кто иной, как Ярополк.

Он бы и рад отправиться в Полоцк, да не знал, как сообщить об этом Гертруде и Ирине, ибо подозревал, что женитьба огорчила бы их и оскорбила до глубины души. Высокородным князьям дозволялось иметь до трех жен, если две из них оказывались бездетными, но не в характере Ярополка было навязывать волю близким. Вот если бы жены добровольно отпустили его свататься к Рогнеде, да только как того добиться? Ирина и Гертруда любили его и не отказывали ему в близости, когда он проявлял желание делить с ними ложе. Не их вина, что они никак не могли понести от мужа, столь редко выполнявшего свой супружеский долг. В этом Ярополк винил только одного себя. Как всегда и во всем с тех пор, как обратился в христианскую веру.

Принимая жен, он старался вести себя с ними ровно и уделять обеим одинаковое внимание, не желая возбуждать в их сердцах ненужную ревность. Они сидели на парных стульях с высокими резными спинками и были такими разными, что при взгляде на них приходила мысль о том, что Господь создал не меньше человеческих пород, чем звериных. Все звери имеют по четыре ноги, два уха и два глаза, у всех имеется голова и тулово, однако же белка разнится от ящерицы, а медведь от зайца. То же самое и с женщинами. Внешне Гертруда и Ирина походили друг на друга не больше, чем лошадь походит на косулю, и имели столько же общего в характере.

Высказав им пожелание держаться с братом как можно дружелюбнее и внимательнее, Ярополк был готов отпустить их приглядывать за стряпней и уборкой гостевых покоев, когда Ирина виновато улыбнулась и попросила:

– Государь мой, позволь мне оставаться на своей половине, покуда гости не уедут. Как ты помнишь, я готовлюсь к новому пострижению и не хочу смущать себя видом незнакомых мужей.

– Как? – поразился Ярополк. – Ты в монастырь уходишь? Почему же раньше не сказала?

– Сказывала, дорогой супруг, да только ты не слушал, был мыслями далеко.

– Он всегда так, – пробурчала Гертруда себе под нос.

– Хорошо, душа моя, – согласился Ярополк, делая вид, что не услышал последнего замечания. – Не стану неволить тебя и мешать делу святому. Надолго ли затвориться собираешься?

– Бог даст, навсегда, – ответила Ирина с ласковой улыбкой на маленьких губах. – В миру я маюсь, места себе не нахожу и занятия достойного. Так что с твоего благословения, государь мой, удалюсь я до скончания века своего земного, а уж в Царствии Небесном мы снова свидимся.

Набожность и самоотверженность маленькой женщины так растрогали Ярополка, что он был вынужден несколько раз потянуть себя за ус, чтобы не выдать своих чувств, когда заговорил снова:

– Получишь от меня не только благословение, но и содействие, какого пожелаешь, Ирина. Какой же монастырь ты избрала? Грецкий, полагаю?

– Ты угадал, государь мой, – отвечала она все с той же тихой, ласковой улыбкой, трепетной и мимолетной, как пламя свечи, тронутое сквозняком. – В обители Святой Елены ждут меня сестры.

– Снаряжу туда обоз с дарами, – решил Ярополк. – Не перечь мне, прошу. – Он выставил перед собой раскрытую ладонь. – Хочу, чтобы моя супруга ни в чем не нуждалась в своем затворничестве.

– Да мне и не надо ничего, – тихо произнесла Ирина. – Снискать бы благодать Божью, вот и все, чего я хочу.

Захотелось сказать, что он, Ярополк, тоже хотел бы удалиться в божескую обитель, да заботы государственные не дают… но это было бы ложью, и он прикусил язык. Не в монастырь его тянуло, а в Полоцк, где жила девица, становившаяся в мечтах все краше, все желаннее с каждым днем промедления.

– Есть и у меня желание, – заговорила Гертруда, лицо которой сделалось не просто белым, а приобрело зеленоватый отлив, когда она услышала, как легко и быстро добилась своего соперница. – Хочу на родину отправиться. Отпустишь ли? Отправишь ли со мной дары богатые, как с ней? – Последовал кивок в сторону Ирины. – Или одна жена у тебя лучше другой?