Рич отвечает, застегивая шлем:

– Сдался тебе этот корпоратив. Будешь смотреть, как прощелыги из Сити накачиваются “Боллинджером” до беспамятства? И захочешь, хуже не придумаешь.

Если меня выгонят с работы, мы не сможем выплачивать ипотеку и платить по счетам, – это ведь будет хуже, а, Ричард? Разумеется, вслух я этого не говорю и пускаю в ход самую обворожительную из улыбок, предназначенных для клиентов.

– Ты же знаешь, милый, я бы с радостью не пошла, но это важно. Там будут наш президент и все остальное начальство. Мне нужно налаживать отношения с коллегами.

Причем это чистая правда. Мне не раз доводилось видеть по-настоящему замечательных, очень ценных сотрудниц, которые превосходили – да что там, просто затмевали – коллег-мужчин, однако первыми попадали под сокращение, поскольку не удосужились наладить отношения с теми, кто им не нравился. Я и сама была такая, но сейчас не могу позволить себе привередничать.

– Ну хорошо, – произносит Ричард с таким видом, словно делает мне огромное одолжение, – но пусть Эмили с Беном ужинают сами. Я постараюсь вернуться к девяти.

– Но на концерт-то ты придешь?

– Да, да, приду.

Ричард садится на велосипед, набрав скорость, выкатывает из ворот, мы с Петром провожаем его глазами.

– По-моему, Ричард, как оса, – замечает Петр.

– Нет, Петр, не оса. Пчела. Трудится как пчела – так говорят.

– Нет, Кейт, я все правильно сказал, – щурится Петр. – Ричард, он как оса.

11:07

Если Моника Беллуччи в пятьдесят лет может стать подружкой Бонда, то мне в мои сорок девять с тремя четвертями тем более нечего бояться сегодняшнего корпоратива, так ведь? Моника сегодня во всех новостях. Все дружно удивляются, что такая древняя старуха будет сниматься с агентом 007, но почему-то никто не написал, что Дэниелу Крейгу вообще-то сорок семь, то есть Моника почти его ровесница. Если верить сформулированным Деброй правилам интернет-свиданий, знаменитый киноактер сорока семи лет от роду нипочем не может влюбиться в женщину старше тридцати пяти. Монике Беллуччи еще повезло, а так-то ей впору играть страдающую артритом матушку Бонда.

Все утро “проводила анализ для клиентов”, на самом же деле рассматривала фотографии на разных сайтах, сравнивала теперешнюю Монику с той, что на первых ее модельных снимках. Тридцать два года назад ее ослепительная восемнадцатилетняя красота пыталась заявить о себе, несмотря на слои косметики и прическу, с которой Моника походила не то на пуделя, не то на Дженнифер Билз в фильме “Танец-вспышка”. Отчего-то приятно знать, что в восьмидесятые даже Моника Беллуччи носила жуткую химию. Большинство моих однокурсниц поступили так же, следуя моде, точно стадо овец, которым мы, в сущности, и были. Огромная ошибка. Химические завивки восьмидесятых выглядят точно лобковые волосы на стероидах.

Горькая ирония женской судьбы за номером пятьсот шестьдесят девять: когда ты юна и прекрасна (потому что, скажем честно, юность и есть красота), обычно еще не знаешь, как подчеркнуть свои достоинства. Взять хотя бы Эмили, которая при шестом размере одежды[80] не вылезает из грязно-серого мешковатого свитера “как у бойфренда” и никогда, ни за что на свете не показывает ноги, если не считать омерзительных драных джинсов. То есть, прошу прощения, “искусно состаренных”. Когда же наконец начинаешь понимать, как лучше себя преподнести, юность уже уходит, надев пальто, а ты тратишь время и деньги на лосьоны, снадобья и процедуры, чтобы воссоздать то, что мать-природа некогда выдала тебе даром. То, что ты принимала как должное. Вот и мой шкафчик в ванной смахивает на святилище богини омоложения. Баночки и бутылочки с сыворотками и увлажняющими кремами хором обещают обратить время вспять, вернуть меня в те годы, когда для “ухода за собой” хватало молочка для глубокого очищения кожи “Энн Френч” в белом флаконе с овальной синей крышечкой, которым я снимала кожное сало. То самое, что теперь приходится беречь, чтобы не превратиться в старую сушеную сливу.

– Ничего себе! Поверить не могу, что эту бабку выбрали девушкой Бонда.

Поворачиваюсь в кресле и едва не утыкаюсь носом в полосатую ширинку Джея-Би. Он стоит прямо за моей спиной и грубым оценивающим взглядом смотрит на божественную Монику на экране.

– Неплохо сохранилась, в ее-то возрасте, – неохотно признает он.

– Я б не отказался, – хихикает Трой.

Вот кстати, с каких это пор британских мальчиков из Сити стали звать как американских баскетболистов? Ведь на самом-то деле все они учились в привилегированных частных школах, женаты на каких-нибудь Генриеттах и Клемми, выезжают на работу на поезде в шесть сорок четыре из Севенокса.

– От чего не отказался бы? – невинно уточняю я, подначивая эту обезьяну показать себя во всей красе.

Трой хитро ухмыляется, откидывается на спинку кресла, закладывает руки за голову, задирает на стол ноги в начищенных до блеска ботинках.

– Вставил бы ей разок.

Когда мужчины вслух оценивают какую-то женщину, точно кусок мяса, другой женщине, которая при этом присутствует, приходится выбирать, как себя вести – соглашаться с ними или же молчать, вымученно улыбаясь. По моему опыту, безопаснее всего в таких случаях прикинуться своим парнем. В противном случае заработаешь ярлык зануды или феминистки – обычно и то и другое. Но сегодня у меня нет настроения притворяться. Мой список предпраздничных дел длиннее Версальского договора, у Бена рождественский концерт, вдобавок в этом самом помещении есть одна ровесница Моники Беллуччи, которая старательно изображает из себя сорокадвухлетнюю перед парой невежественных и невоспитанных мальчишек.

– Надо же, как любезно с твоей стороны, – говорю я. – Я уверена, Трой, что Моника Беллуччи – пожалуй, самая красивая актриса в мире – была бы в восторге, если бы узнала, что ты готов в виде огромного одолжения заняться с ней сексом.

Трой не знает, как реагировать. По его бледному лицу расплывается румянец, прыщи возле рыжих бакенбард наливаются краской. Он смотрит на Джея-Би: что тот скажет? Тянется пауза – впрочем, недолго, считаные секунды, – когда еще непонятно, как все обернется. Может, меня выгонят с позором. Наконец Джей-Би замечает – не сказать чтобы нелюбезно:

– Тебе ведь через несколько лет полтинник, а, Кейт? Рад, что ты находишь время посмотреть в интернете фоточки знаменитостей.

Думай, Кейт, думай.

– Я провожу исследование, – быстро отвечаю я. – Антивозрастной косметики. Между прочим, перспективная сфера. Вы в курсе, что благодаря стремлению американок маскировать признаки старения с помощью кремов и прочих средств рынок косметики в будущем году вырастет до ста четырнадцати миллиардов долларов? При том что еще три года назад было восемьдесят. Невероятно. Даже во время рецессии продажи косметики премиум-класса, всех этих дорогущих кремов из специализированных отделов универмагов, выросли на одиннадцать процентов, судя по “Насдак”. Нефть падает, “Сони Пикчерз” терпит убытки, зато увлажняющие кремы – новое золото.

– Ого! – Джей-Би таращится на монитор. – Сто миллиардов за такое фуфло? И зачем только женщины на это деньги тратят?

“Потому что вы, мужчины, считаете, что женщины старше тридцати пяти вышли в тираж. Потому что мои ровесницы, по вашему мнению, уже не обладают сексуальной привлекательностью, а следовательно, по какому-то дикому выверту логики, значимостью и положением в обществе, вот мы и притворяемся молодыми, пока можем. Даже если в итоге выглядим так, словно лежали в рассоле или нас парализовало. Вот почему я каждое утро втираю в руку эстроген, каждый вечер пью прогестерон и периодически смазываю внутреннюю поверхность бедра тестостероном. Это называется “гормонозаместительная терапия”, на самом же деле это попытка вернуть молодость. А некоторые из нас совсем потеряли голову от отчаяния и притворяются, будто им на семь лет меньше, чем на самом деле, чтобы снова выйти на рынок труда, где к ним относятся как к ненужной ветоши”.