– Мам, зачем ты забрала меня после уроков? Мне же не семь лет, – говорит Эмили. Мы сидим на вершине холма на нашей с Салли скамье.

– Хотела тебя повидать, дорогая. Мне звонил мистер Бейкер, он переживает, что ты на себя не похожа.

– Все в порядке, – уныло отвечает она.

– Мы ведь так ни разу толком и не поговорили о белфи.

– Маааам, ну сколько можно? Ничего страшного же не случилось. Ты не понимаешь. Обычная фигня.

– Но ведь неприятно, когда все видят твою…

– Все равно ее толком не лайкали.

– Что?

– Фотку с задницей. Ее почти никто не лайкнул.

Я теряю дар речи и не сразу нахожусь с ответом. То есть во всей этой истории с белфи Эмили заботило не то, что ее голую задницу увидели тысячи людей, а то, что она получила недостаточно внимания. Не набрала лайков. Или что там у них еще. В который раз я чувствую себя так, словно очнулась в параллельной вселенной, где все ценности, которые мне прививали с детства, например скромность, благопристойность, – перевернули с ног на голову, или даже не перевернули, а извратили, да, извратили.

– Холодно, милая, ты не мерзнешь? – говорю я, чтобы был повод обнять Эмили. Она прижимается ко мне, кладет голову на плечо, мне же хочется передать ей все свое тепло и силу.

– Тебе не надо ли, как ты думаешь, пообщаться с психологом?

Молчание.

– Ну так что? – не отстаю я.

– Может, и да.

– Хорошо. Значит, я этим займусь. Иногда полезно с кем-нибудь побеседовать.

– Только не с таким психологом, как папа, – быстро добавляет Эмили, – ему ни до чего нет дела, кроме велосипедов.

– Неправда, Эм, ты же знаешь, папа тебя очень любит, просто он… – Просто он что? Я пытаюсь подобрать слово, но на ум приходит только “самоустранился”. – Ладно, значит, я найду хорошего психолога и ты с ним все обсудишь.

“Кого-нибудь, кто разбирается в этом лучше меня, потому что я впервые с тех пор, как ты родилась, не знаю, что делать”, – думаю я, но, конечно, ей не признаюсь.

На обратном пути к машине Ленни трусит впереди; Эмили говорит:

– Знаешь, мам, Лиззи устраивает новогоднюю вечеринку. Она такая крутая, все хотят с ней дружить.

Опять эта Лиззи. Когда уже Эмили поймет, что из себя представляет ее “лучшая подруга”?

Скажу начистоту: я поэтому и разрешила Эмили устроить вечеринку. Чтобы она не держалась замкнуто и отчужденно, пригласила в гости друзей – или завела друзей, если их пока нет. Укрепила положение среди сверстников. Чтобы ее не считали жалкой лохушкой, которую Лиззи Ноулз обманом заставила показать всем голую задницу. Чтобы вошла в зачарованный круг всеобщих любимцев, заполучила этот священный Грааль каждого подростка. Словом, я хотела того же, чего хотела каждый час с того волшебного дня, когда мой первенец появился на свет. Я хотела, чтобы она была счастлива. Как же отчаянно мы хотим, чтобы наши дети были счастливы.

Ричард же сомневался.

– Мне до сих пор не верится, Кейт, что ты разрешила Эмили устроить вечеринку, – заявил он, рассматривая новый велосипедный замок (как, еще один?). – Я не хочу, чтобы у нас в доме околачивались перепившиеся подростки, употребляли наркотики и занимались сексом. Меньше всего на свете мне хочется этой вечеринки.

Странно. Обычно Ричард – добренький папаша, я же сторонница строгой дисциплины, и уговорить меня не так-то просто. Когда это мы поменялись ролями?

– Да не перепьются они, – ободряюще улыбнулась я. – Мы подадим безалкогольный глинтвейн, никто не станет принимать наркотики или заниматься сексом. У Эмили приличные друзья. Не как те подростки, о которых ты читал, что они узнали на фейсбуке о вечеринке, заявились туда без приглашения и разнесли весь дом. Зря ты сомневаешься в подрастающем поколении, Рич.

Мне очень хотелось рассказать ему о настоящей причине, по которой я согласилась на эту вечеринку, правда. Но ложь – или неискренность – уже слишком все запутала. Я давно ничего ему не рассказываю. Ричард углубился в лес своего пути к самопознанию, как случается в нашем возрасте, но забыл оставить дорожку из крошек, чтобы я нашла его по следу. Я понятия не имею, где он, да и выяснить не пытаюсь – в основном потому, что он, похоже, и не заметил (а может, ему просто все равно), что я уже не ищу. Последнее время мне все чаще кажется, что я мать-одиночка.

И еще. Я думала, что вечеринка пойдет на пользу не только Эмили. Она позволит мне отвлечься от непрерывной муки размышлений, почему же до сих пор нет ответа от Джека.

Впрочем, учитывая, до чего Эм несобранная и как все обычно заняты, не факт, что вечеринка вообще состоится.

Но вечеринка состоялась.

Суббота, 19:17

Вечер Страшного суда начинается со звонка в дверь. Я открываю, входят два крепких парня в черных футболках и джинсах на бедрах. С собой у парней коробки и провода.

– Куда ставить колонки? – бормочет один.

– Вы мама Эмили? – бормочет другой.

Не дожидаясь ответа, ломятся на кухню, я спешу следом.

На столе блюдо с жареными сосисочками. Парни с грохотом переставляют его к раковине и принимаются за дело, не упуская случая отправить в рот по пригоршне сосисок. В ушах у меня звенит мамин голос: “Они даже не спросили разрешения! Разве можно так себя вести?” Я согласна с ней больше, чем готова признать, хотя и чувствую себя при этом современницей покойного короля Эдуарда[70], но у меня духу не хватит сделать парням замечание. Вместо этого я неодобрительно вздыхаю. Точнее, даже не вздыхаю, а издаю некое подобие кудахтанья. Если уже в половине восьмого я веду себя как нахохлившаяся с досады курица, что же будет со мной к полуночи? Крепкие парни, заслышав квохтанье, смотрят на меня, потом переглядываются и ехидно ухмыляются. Какая прелесть.

19:49

Звонок в дверь. Первые гости. Три эльфа. Точнее, три эльфийки, отдаленно похожие на одноклассниц Эмили, хотя, насколько я знаю, они не дружат.

“Приветики!” – здороваются они хором и заходят, обогнув меня, каждая в травянисто-зеленых коротюсеньких шортах, красном, как нос Рудольфа, топике и колпаке со светящимся бубенчиком. Невольно думаю, что на Северном полюсе процесс заворачивания подарков существенно замедлился бы, если бы те, кто их заворачивает, вздумали вырядиться, как эта троица, да еще и надеть туфли на танкетке в четыре дюйма высотой. Они проходят в гостиную, где уже звенят радостные вопли, и я замечаю, что сзади на топиках у эльфиек, когда они стоят в ряд, образуется праздничная надпись: “Маленькие потаскушки Санты”.

20:13

Устала бегать на каждый звонок. Оставила дверь открытой. Как там в библейской притче, которую я учила в воскресной школе, о хозяине, что рад всем гостям? “Пойди по дорогам и изгородям и убеди прийти…”[71] Как-то так. Чудесная мысль, несомненно, очень христианская, но я всегда в глубине души считала, что этот хозяин напрашивается на неприятности. Что будет, когда у него кончатся салфетки? Предупредил ли он устроителей вечеринки, что гостей придет больше, чем рассчитывали? Теперь я сама им стала. Но без его любви к ближнему.

21:14

Финбар и Зиг – а может, Заг – обосновались на кухне. Точнее, заняли то место, где прежде была кухня. На столе пара проигрывателей, как я их, к своему стыду, до сих пор называю. Над ними возвышается здоровенный угрюмый парень в наушниках, похожих на половинки грейпфрута, и кивает в такт музыке. Там, где обычно микроволновка, стоит нечто вроде усилителя, в связи с чем возникает вопрос, куда же девалась микроволновка. Вероятно, переместилась на бачок унитаза, который, в свою очередь, переехал на место аквариума, а значит, аквариум превратился в стереосистему. Провода змеятся из кухни в гостиную, где у каждой стены вытянулось по колонке размером с кенотаф. По правде говоря, весь дом превратился в одну большую колонку. Двери дребезжат от гула басов, окно на лестничной площадке, точно разряд молнии, прорезает широкая трещина. Это антикварное стекло семнадцатого века реставрировал сварливый старый стекольщик, для чего увез стекло, дабы отлить его заново в кратере Ородруина или каком-нибудь таком же месте, и за жалкие четыреста фунтов вернул нам целехоньким. Ему эта трещина точно не понравится.