07:43

Накормив Ленни и налив в его миску воды, замечаю голосовые сообщения от мамы. Три за тринадцать минут. Снова-здорово. Мама уже беспокоится из-за подготовки к Рождеству. Слушаю первое сообщение, и у меня сжимается сердце.

“Быть может, Кэт, мне отдать Дикки в гостиницу для собак? Не хочу, чтобы он вам мешал”.

Я знаю, что ей хочется взять собачку с собой, поэтому из раза в раз неделями уговариваю ее привезти Дикки, ведь это сущее удовольствие – все рождественские праздники убирать за ее страдающей недержанием таксой. “Ох, милая, я даже не знаю. Не хочу, чтобы он испортил вам ковры”. – “Мам, ну что ты, какие ковры, у нас и портить-то нечего”.)

А мама все звонит и звонит, и эти разговоры занимают целые часы, которых у меня просто нет. Ей же непременно нужно обсудить все возможные варианты, чтобы потом передумать, – и эта ее неспособность решить окончательна. С возрастом мир сжимается, вот как у моей мамы, и событие, до которого еще несколько недель, – например, поездка к дочери на Рождество, – занимает все мысли. Для меня это лишь очередной барьер в календаре, для мамы – все равно что восхождение на К2[44]. Со стариками нужно столько же терпения, сколько с маленькими детьми, их так же приходится мягко уговаривать, повторять одно и то же, беспрестанно успокаивать, но то, что в детях умиляет, в стариках просто раздражает. И когда ты вынужден заботиться о тех и других одновременно, то чувствуешь себя ветчиной, зажатой меж половинами сэндвича, собачкой, которая пытается на лету поймать мяч. Может, поэтому я последнее время гоняю Роя без передышки, заставляя искать слова, которые не могу припомнить. Между сражениями с ругающимися детьми и бесконечными разговорами об одном и том же со стариками мне с трудом удается додумать хоть одну собственную мысль.

Решаю перезвонить маме позже. Вот-вот придет Петр. Он теперь начинает работу пораньше, заканчивает поздно и выводит за меня Ленни, так как я пока что не нашла помощника, который гулял бы с собакой. Святой человек. Я с нетерпением жду его прихода, поскольку это значит, что к Рождеству у нас появится нормальная кухня, как я и обещала Ричарду.

Кстати, о Рождестве. Надо будет заказать индюшку в дорогом мясном магазине, который горячо советовала Салли. (Рой, напомни мне сделать заказ в “Келли Бронз”, пожалуйста.)

Сажусь за ноутбук. Во входящих полным-полно писем с напоминаниями о черной пятнице. “Предложения, которые нельзя упустить!”, “Четыре дня волшебных скидок”, “Скидки до пятидесяти процентов плюс бесплатная доставка в черную пятницу!”, “Чтобы Рождество запомнилось надолго, закажите украшения и свечи уже сейчас!” Свечи без запаха. Свечи, которых хватает на десять часов. Свечи в подсвечниках с блестками. Свечи “Сон в зимнюю ночь”. Как же человечество обходилось без этих свечей, которые озарили нашу жизнь и вдобавок спалили половину домов?

И еще одно нежданное удовольствие черной пятницы: что все магазины, в которых я хоть когда-то что-то покупала, решили написать мне одновременно. Такой вот призрачный розарий, список моих смертельно-греховных трат. Вдруг я замечаю письмо из магазина, в котором заказала “плейстейшн” для Бена. Начинаю читать:

Доброе утро, Кейт,

Первого ноября вы заказали у нас “плейстейшн-четыре”. К сожалению, нам не удалось обработать ваш платеж, поскольку вы заново ввели пароль.

Никто меня не услышит, но я все равно кричу экрану:

– Блин! Вы же сами велели заново ввести пароль!

Использовать ранее использованный пароль нельзя.

– Что за фигня? “Использовать ранее использованный”. Да вы же сами написали, что система не распознала мой пароль, так какого хера мне нельзя его использовать? Скоты!

Заказ отменен. Если у вас возникнут вопросы, пожалуйста, свяжитесь с отделом по работе с клиентами.

– Вы издеваетесь? Мне нужен этот чертов “плейстейшн”!

– Извиняюсь, Кейт, я не вовремя?

Я подскакиваю, оборачиваюсь и вижу, что в считаных футах от меня стоит Петр. Вспыхиваю от смущения и бормочу:

– Нет-нет, все в порядке. Заходите. Прошу прощения. Я тут покупала Бену подарок на Рождество, но случилось ужасное, они отменили мой заказ, потому что я якобы использовала пароль, который уже использовала раньше, но они сами написали, что не распознают пароль, и я решила ввести его заново, потому что если бы я придумала новый пароль, то наверняка бы его забыла.

Тут я ловлю себя на том, что несу какую-то околесицу, но Петр кивает и улыбается.

– Да, Кейт. Интернет не то что магазин с реальным человеком. Может, попробовать еще раз? Давайте я вам помогу. Слишком много открыто в ноутбуке. Видите, можно закрыть здесь, и здесь, и здесь. А теперь начнем новое.

Вблизи его глаза зеленые, точно море на мелководье во время отлива.

Мне пора одеваться на работу.

– Спасибо, Петр.

От кого: Кэнди Страттон

Кому: Кейт Редди

Тема: Ты

Эй, что за тишина в эфире? Твое молчание меня тревожит, дорогая. Мне нужен подробный рассказ, каково тебе работается с мальчишкой, управляющим ТВОИМ фондом, который ты создала, когда он еще в подгузниках ходил. И чем закончилась история с фотографией задницы Эмили?

Сенсация: похоже, я нашла в Нью-Йорке платежеспособного субъекта противоположного пола, который не считает себя пансексуалом, не вызывает у меня отвращения и не участвует в программе защиты свидетелей. Вот это да!

ХХ, К.

08:27

Я совершенно точно опоздаю на работу. Причем безбожно. Вызвала такси, велела сделать крюк, чтобы завезти Эмили в школу последнюю страницу контрольной по истории, которую и оставила у секретаря в приемной, после чего запрыгнула в такси и мы двинулись к вокзалу, но к этому времени уже начались пробки. Вдобавок на каждом светофоре при нашем приближении загорался красный. На каждом, мать его, светофоре. Повезло, ничего не скажешь. Практически День красного света.

Наконец сижу в вагоне. С боем удалось пробраться на любимое место возле окна, так что теперь читаю “Как воспитывать подростков в цифровую эпоху” доктора Риты Орланд. Ту самую книгу, над которой потешаются мои дети. Доктор Орланд пишет, что не стоит воспринимать этот этап их взросления так, словно милый ребенок превратился вдруг в непредсказуемое чудовище. “Ведь ребенок хороший не только тогда, когда не делает ничего плохого”.

Закрыв глаза, откидываю голову на спинку сиденья и прошу прощения у богини материнства. Я все время срываюсь на детей, хотя мне совсем этого не хочется. Бен сказал, мне нужна помощь? Может, он и прав. Перри превратил меня в сущую ведьму. Словно издалека замечаю, как на глаза наворачиваются слезы. Двое сидящих напротив пассажиров смотрят на меня и тут же отводят взгляд. Я их понимаю. Когда плачешь прилюдно, чувствуешь себя беззащитной, правда? И непонятно, кто виноват в том, что я то и дело ударяюсь в слезы, – я ли сама, Перри? Или мы теперь единое целое? Пора это прекращать, пока не вошло в привычку.

Я вспоминаю, как Эмили пыталась распечатать контрольную по истории. Как волновалась, как психовала. Она права, принтер у нас дерьмовый. Все принтеры – полное дерьмо, их разрабатывают специально для того, чтобы они мигали таинственными значками, мол, чернила кончились, или бумагу заело, или еще что. Представляю себе, что ждет сегодня Эмили в школе, и мне становится стыдно из-за нашей дурацкой ссоры, особенно из-за моей роли в ней. Я отдаю себе отчет, что порой веду себя так, словно моя любовь к ней небезусловна и зависит от чистоты комнаты, примерного поведения, исправленных оценок, но ведь это неправда. Как бы она ни злила и ни обижала меня – а Эмили, ей-же-ей, прекрасно знает, где у меня кнопка, – я раздражаюсь лишь потому, что очень ее люблю.