…проницательны – другой вопрос. Даже Оливия, которая не прячеться…

ЭМИЛИ!!

…не прячется, все же боится, что обманывает саму себя, давая волю чувствам:

Виола же, хоть и мастерица притворяться, критикует себя и свой гендер…

Черт бы побрал этот гендер. Когда его перестали называть, как раньше, “пол”?

…за слабость и легковерие:

Я считаю, что это суждение проникнуто сексизмом, потому что оно отводит женщинам роль жертв, хотя мужчинам пудрят мозги…

Это экзаменационное сочинение, дорогая, а не серия “Холби Сити”.

…мужчин обманывают не меньше, чем женщин. На деле мужчин в пьесе выставляют куда большими дураками, чем женщин. Орсино занимает более высокое положение в обществе, чем Мальвольо, но обоих обвели вокруг пальца.

Пожалуй, самая умная героиня “Двенадцатой ночи” – Мария, камеристка Оливии. Она стебется…

Ради бога. Хватит.

…потешается над Мальвольо не для того, чтобы просто высмеять его, но: а) потому что он помешал ей веселиться с сэром Тоби Белчем и сэром Эндрю Эгьючийком и б) потому что она знает, чем пронять Мальвольо. Она умна, видит его насквозь, отмечает, что он “сам о себе наилучшего мнения”, и говорит, что раз он “непреложно уверен, будто все, кто на него ни взглянет, влюблены в него”, то “этот-то его порок моя месть и найдет отличный случай использовать”. Именно потому, что она видит все слабости Мальвольо, ей удается выставить его таким дураком.

Не ахти, но править не стану. Не сидеть же над этим всю ночь. Мне утром ехать на работу, за которую мне платят.

Так же ведут себя и прочие умные персонажи пьесы. Виола признает, что у них с шутом немало общего, поскольку оба используют собственное остроумие, чтобы посмеяться над другими людьми. Этот талант, как и сообразительность, им явно не по чину. Фесте хоть и шут, но все-таки не полный урод…

УРОД? Пожалуйста, никогда так не говори!

…Фесте называют шутом, но на самом деле он очень умен, а одна якобы аристократка (Виола) носит своего рода камифляж…

Хорошая попытка.

…камуфляж, который позволяет обвести вокруг пальца двух аристократов – Орсино и Оливию. Несмотря на то что в пьесе множество персонажей, истинной героиней я бы назвала все же Виолу, потому что с самого начала, едва она ступает на берег Иллиррии…

Почти угадала. Илиррия? Иллирия?

(Рой? Помоги!)

…на незнакомый берег, сразу же понимает, что сумеет чего-то добиться, лишь притворившись кем-то другим:

На этом сочинение обрывается. Умничка, Эм. Очень даже неплохо, милая. Масса глубоких мыслей, которые компенсируют орфографические ошибки. Жаль, что она так не уверена в себе, но ровесницы Эмили задают себе настолько высокие стандарты, что никогда не чувствуют себя достойными. Как там она сказала? “Я не самая умная, не самая красивая, я ни в чем не самая-самая”. Настоящий бич наших дней. Жаль, что я не могу, как Саманта из сериала “Моя жена меня приворожила”, волшебным образом показать Эмили, какой чепухой через несколько лет покажется ей все то, из-за чего она сейчас так сильно переживает. Увы, но единственное, что невозможно раздобыть своему ребенку, – это дар предвидения.

Я перечитываю последний абзац сочинения Эмили. Знает ли моя дочь (или хотя бы догадывается), что сейчас пишет совсем не о Шекспире? Что она, по сути, описывает собственные отчаянные попытки влиться в компанию сверстников, что всем подросткам приходится притворяться, чтобы их приняли в крутую тусовку? Что эти видеоролики, которые Эмили каждый день смотрит в инстаграме, учат ее рисовать стрелки, чтобы прикрыть страх оказаться неидеальной. И убеждают в том, что неидеальность – это что-то неправильное, а вовсе не обычное человеческое состояние. Интересно, как историки будущего объяснят тот факт, что в начале двадцать первого столетия, в эпоху, когда феминизм, казалось бы, давным-давно победил, девушки типа Эмили изо всех сил старались выглядеть как куртизанки прошлого века, когда у женщин практически не было никакой власти, за исключением внешности и умения привлечь высокопоставленного поклонника? Что за чертовщина?

И это не говоря уже о ее переживающей климакс матери, которой ради работы на новой враждебной территории приходится скрывать свой возраст, как будто это пол, чтобы стать если не мужчиной, то хотя бы одним из “своих парней”, вдобавок еще и сорокадвухлетним. Уму непостижимо.

Однако же сочинение нужно как-то завершить. Облачусь же я в камифляж дочери моей возлюбленной и, да простит меня Господь – или учитель, мистер Янг, – добавлю кое-что, чего Эмили, скорее всего, не знает.

При этом не следует забывать, что события пьесы относятся к эпохе, когда женщинам не позволялось играть в театре, поэтому их роли исполняли юноши. Это значит, что Цезарио, на которого смотрели зрители в 1602 году, на самом деле был юношей, который притворялся женщиной, притворявшейся мужчиной. А влюбленная в него Оливия была мужчиной, влюбленным в мужчину, которым притворялась женщина, которую, в свою очередь, играл мужчина. Возможно, “Двенадцатая ночь” сохраняет такую актуальность и четыре века спустя, поскольку мы до сих пор не поняли, как девушкам следует себя вести, выглядеть и что делать, если им приходится вести себя по-мужски, чтобы их принимали всерьез. И если кажется, что это какая-то путаница, то лишь потому, что так и есть, поскольку даже сейчас, в начале двадцать первого века, мы продолжаем путаться в этих понятиях. Живи Уильям Шекспир в наши дни, едва ли его смутило бы то, что многие молодые люди в профиле фейсбука называют себя “бисексуалами”. Возможно, еще и поэтому Бен Джонсон писал, что Шекспир “принадлежал не одному своему веку, но всем временам”.

01:12

Дописала. Дико поздно, но зато Эмили будет что сдать завтра. То есть уже сегодня. Когда я вернулась с работы, она со мной не разговаривала (тут все без изменений), может, сочинение поможет. Подарить ей уверенность, которой ей так не хватает, не в моих силах, но я хотя бы помогу ей избежать наказания.

Слава богу, трагедия с месячными вроде бы завершилась, остались какие-то мелкие пятна, однако проконсультироваться по этому поводу все же надо. (Рой, так что с тем гинекологом? Мы уже ему звонили? Напомни, пожалуйста.)

Я набираю в ванну самую горячую воду, которую только могу выдержать, вынимаю из шкафчика под раковиной масло для ванн “Джо Малон” с лаймом, базиликом и мандарином. Его осталось на донышке, я берегла его для особого случая. Этот восхитительный запах напоминает о лучших днях, когда я была сильнее и многое принимала как должное – например, матку, которая не доставляет мне неудобств, или возможность купить себе любимое масло для ванны. Опускаюсь в воду – настолько горячую, что на миг показалась ледяной. Ложусь, принимаюсь намыливаться. Волосы на лобке слиплись прядками от засохшей крови. Я разбираю эти пряди, снимая ржавый налет, разделяю волоски и невзначай кладу палец на клитор. Поглаживаю его круговыми движениями, нажимаю чуть сильнее – просто чтобы проверить. Есть кто живой? Мастурбируя, я всегда без проблем достигала оргазма, особенно если думала об одном дюжем американце. Много лет назад в отеле “Синатра-Инн” Джек поставил мне в музыкальном автомате одну песню. “При мысли о тебе”. Очень жизненные слова. При мысли о нем у меня твердели соски и по телу пробегала дрожь. Неужели можно так возбуждаться, лишь представляя того, кто находится даже не на одном с тобой континенте? Я думаю о письме Джека, которое терпеливо ждет во входящих. Не могу я его открыть. Мне не следует его открывать. Даже если ему кажется, что он хочет видеть меня, ту женщину, которая некогда была ему небезразлична, от нее осталась лишь тень, и дата, когда она окончательно исчезнет, стремительно приближается. Я хочу, чтобы он помнил меня такой, какой я была когда-то.