Ещё пару секунд я силился открыть глаза. Веки налипли на глазные яблоки, словно от солёной воды. Напрягая лоб, я потянул бровями, почувствовал глаза и, наконец, поднял веки.

Не могу сказать, что сразу понял происходящее. По-моему, это был сон, вот только я не знал, как из него выбраться. Я дышал глубоко, потому что воздух до меня практически не доходил, и мой организм сам знал, что нужно делать вдохи более усиленно.

Темно. Окон не было. Помещение небольшое, под потолком старая пыльная люстра. Обоев не было, под ногами — кирпичная кладка. Мне приходилось часто моргать, чтобы изображение не становилось мутным. Я всё ещё привыкал к окружению и пытался вспомнить что-то. В полу виднелись пробоины, как и на тех же кирпичных стенах. Рядом со мной лежал матрас, изрядно порванный и, насколько я мог судить, вонючий. От него несло старостью и чем-то кислым. В нос забивалась пыль. В помещении стояло ещё несколько стульев. Я лениво переводил глаза с одного на другой, со стены — на другую стену. Я словно просыпался, но очень медленно и неохотно. Тело затекло, голова давала о себе знать ноющей болью. Горло жгла сухость. Облизав губы, я сначала увидел чьи-то ноги. Смотрел я из-под полуопущенных век, так и не сумев раскрыть их полностью. Брюки. Старомодные. Ботинки. Скрещенные руки, подавшийся вперёд корпус. И знакомое лицо.

Сердце во мне забилось. Но не приятно, не так, когда я чувствовал в своих руках тело Рейн, мог проводить пальцами по её талии. Нет. Адреналин. Страх. Непонимание. Всё смешалось в ядерный коктейль, выбивавший центральный орган из моего тела, выбивавший последние остатки неясного сознания.

— Вы?! — спросил я, почти выдавил тяжело, обессиленно.

Он посмеялся.

— Я, Флеминг, — Хью Киннан выждал ещё немного. — Странно, что ты не догадался. Я-то думал, ты не глупый, но всё-таки ошибся.

Я ничего не понимал. Как я мог?.. Где я?

Цельная картина в моей голове не выстраивалась. Я ловил лишь самые обрывки.

Вот Саванна с упоением рассказывает о «Портретах», ведёт знакомиться с мистером Киннаном.

Он… он замечает мою рубашку.

Класс. Что-то стоит на полках. Фигурки. Тотемы!

— Знаешь, у меня ведь тоже когда-то было всё, Флеминг. И друзья, и семья, и даже немного денег. Не так, как у твоей семьи, конечно, — его губы дёрнулись в усмешке. Он не сводил с меня взгляда. Сидел напротив, но в нескольких шагах. Я не смог бы до него дойти. Кости будто дробили, хотя я понимал, что с телом всё в порядке. Только голове досталось больше всего.

Я попытался освободить руки, а потом понял, что же меня сдерживало. Обе ладони рядом, прямо на моих коленях. В наручниках.

— Подумал, что ты захочешь защититься. Хорошо, когда твоя знакомая имеет связи в полиции и даже не подозревает, что друг может воспользоваться ими, — мистер Киннан заметил, как долго и нудно буравил я взглядом наручники. Но это всё не моя вина. Движения давались с трудом, с каким-то запозданием во времени.

Хью Киннан продолжал свой рассказ, и мне невыносимо захотелось выблеваться от запахов, от темноты, от боли в затылке:

— И мне не доставалось всё так же просто, как достаётся это тебе. Родители не подготовили мне светлое будущее с грядущим университетом и машиной. Я успел влюбиться, жениться, у меня родилась дочь. Но потом нам стало не хватать денег… на работу без образования меня не брали, и я решил ограбить магазин.

Пожалуйста, хватит. Я ничего не слышу. К горлу подступала кислота.

Но он продолжал. Мало того, что я не верил своим глазам, происходящему, всё ещё пытался осознать, где я так глупо просчитался, так теперь я вынужден был слушать всё. Мистер Киннан, как я успел заметить, сидел в белых перчатках. Зрение подводило меня, застилало картину туманом, и я пытался разглядеть ещё хоть что-то.

Что он хотел сделать? Зачем всё это рассказывал? Мне хотелось выйти, но наручники не позволяли пошевелить руками, а ноги тянуло от боли. Вверх вела лестница, но дверь была заперта. Если бы я только мог добраться до неё. Или телефона. Где он?..

— И как ты думаешь, Флеминг. Что произошло потом?

— Что вам надо?

— Меня посадили в тюрьму. Здорово, не правда ли? — проигнорировал он меня и продолжал вертеть что-то в своих руках в белых перчатках. Это «что-то» блеснуло на свету, потом я увидел знакомые очертания. Это был мой телефон. Мистер Киннан… Киннан. Грёбаный Хью всё замечал. Он был чертовски внимательным. Моё внимание привлёк телефон, и вот уже мужчина отложил его за себя на стул, сидя при этом на самом краю.

Потом он помолчал. Где-то минуту. Я слышал только собственные тяжёлые вздохи и пытался не уснуть снова.

— Я вижу, тебе не интересно меня слушать. Может быть, это добавит увлечённости в процесс? — заведя руку за спину, он вытащил на свет то, о чём я даже подумать не мог. Откуда у обычного школьного уборщика…

— Пистолет. Взял его у отца мисс Уивер. Замечательный, скажу я тебе человек. Вот только больной не только физически, но и морально. Никто его не учил запирать сейфы, — огрызнулся Киннан, но потом по лицу его снова расплылась безмятежная улыбка. Так же он смотрел на нас с Саванной, когда мы пришли знакомиться.

Уже через секунду дуло пистолета было направлено на меня, а ещё через три — оно касалось моего лба. Хью Киннан подвинулся ко мне вместе со стулом и теперь крепко держал оружие, не сводя с меня глаз.

Я ещё никогда раньше не чувствовал, каким обжигающим может быть пот, стекавший по лбу и спине, как легко может сковать все тело всего лишь одна такая угроза, нависшая прямо над телом.

— От меня все отвернулись! — прошипел мужчина, брызгая слюной. — Я вышел из тюрьмы, и только один друг устроил меня в школу, старательно скрыв факт моей судимости. Жена разошлась со мной, детей никогда не показывала. Клеймо я, а не человек был. Хренов преступник. А потом я решил детей учить, чтобы они никогда на людей вокруг не полагались и продолжали только себе верными быть. Но ты же толком не ходил на «Портреты», когда нужно было. Да, Флеминг?

Дуло вжалось сильнее, я почувствовал всё давление руки Киннана, увидел, как напряглась его челюсть, на шее выступила вена. Палец он держал на курке, и я молчал. Я дышал, как загнанный кролик. Все мысли о Саванне испарились. Все мысли о семье, друзьях — тоже.

Пожалуйста, только не дави на курок.

— Если бы не Саванна, я бы не нашёл тебя. Ты — богатенький мальчик. Тебе ведь не приходится грабить магазины, чтобы выжить? Не приходится стоять на улице, чтобы выпросить на хлеб? Ты когда-нибудь обращал внимание на других? На ту же Саванну. Смотрел, что одежда у неё почти не меняется день ото дня, хотя ты знаешь, как девочки любят менять наряды. Бывал у неё дома? Видел, как они одну и ту же еду едят целую неделю? А счёта видел? Ты хоть что-то видел?

— При чём тут я? Я… — я проглотил ком. Голос мой дрожал, губы — тоже. Трус, трус, трус. Но жить мне хотелось больше, — я ничего плохого вам не сделал. И Саванне тоже. Я… люблю её.

Как смешно от признания и как дрожало всё моё тело от нависшего пистолета, как сковались все мои мышцы.

Киннан разошёлся в смехе и в это время убрал оружие от моего лба. Только потом, вернувшись к разговору, вернул и дуло.

— Я против неравенства. Я против и того, что Саванна каким-то образом умудрялась быть счастливой, несмотря ни на что. В то время как она должна была бороться, а не радоваться тому, что у неё есть. Особенно когда рядом был ты, Флеминг, — договорил он и сплюнул мне прямо на рубашку.

В другой момент это вызвало бы во мне бурю, но буря не пришла. Был лишь пистолет, дрожавшее дыхание и я.

— Я не боюсь сесть в тюрьму вновь. Пойми это, Флеминг. Я боюсь лишь того, что мир так и останется гнилым местом, где кто-то счастлив, а кто-то вынужден рыться в помоях. С тебя я и начну. Я бы мог начать с твоего друга — Эдди Рейнотта. Он тоже хороший малый, сгодился бы под мою идею. Но я начну с тебя. А потом перейду на твоих близких. Отец твоей девушки. Девушка твоего друга. Твоя девушка. Глупые, надо знать, что человек, просящий деньги, не всегда так безобиден, как кажется.