Валентина неодобрительно посмотрела на улыбающегося сына, а Иоланта уже примеряла понравившееся ей кольцо, примеряла и приговаривала: – Ронни, не отказывайся от подарков на память, порадуй свою маму! Возьми вот это колечко … какая прелесть. … Нет-нет, вон это колечко лучше, оно с сапфиром. … Посмотри, дорогой, разве это колечко с маленьким изумрудом не то, что тебе нужно?

Иоланта бережно подставила свой пальчик с колечком прямо к носу Ронни, и в ее глазах отразился бриллиантовый блеск.

– Какая красота! Это кольцо, мой дорогой, нам очень подходит. Мы его берем на память. Спасибо мама.

Валентина сердито посмотрела на Иоланту и обратилась к сыну лично.

– Ронни, не слушай никого, а возьми на память от меня, вот, это толстое золотое кольцо, оно хотя бы мужское и по размеру подходит.

– Ну, что вы, мама, – вмешалась в разговор Иоланта, – зачем Ронни такое массивное кольцо. Оно ведь может невзначай соскользнуть с пальца, а это колечко с изумрудом, очень хорошо на его мизинце держаться будет. Сейчас мода такая, носить мужчинам кольца на мизинцах. Ты согласен, мой дорогой?

– Как ты скажешь, дорогая. … Мама, у тебя опять звонок у входной двери не работает, пойду починю, пока время есть.

Когда Валентина проводила гостей, она почувствовала себя более старой, чем до их прохода, зато теперь она точно знала, что ее сын связался с ведьмой.

Приближался юбилей Валентины, ей исполнялось девяносто лет!

Какое настроение может быть у одинокой старой женщины, утомленной скукой, одиночеством и телесными недомоганиями? Неплохое и нехорошее!

Старушке казалось, что день, начавшись с утра, утром и заканчивался. События пройденных дней терялись в ее памяти, и их череда не имела никакого значения. Даже, если в однообразной жизни Валентины случалось что-то необычное событие, то уже к вечеру она об нем даже и не вспоминала.

Жить одной в фамильном доме, построенном для нее Альфонсом, ей становилось трудно. Один поход на кухню стоил ей усилий целого дня, а вечером она и не помнила, зачем и ходила на кухню, ведь еду ей приносила дочь, и всеми домашние дела управляла тоже Диан, только в постель ее укладывала приходящая медсестра, а утром эта медсестра помогала старушке подняться с кровати, умыться и переодеться.

Однажды, Валентина забыла выключить газ на плитке и, если бы не внеурочный приход дочери, то она заживо бы сгорела в собственном доме. Быть заживо сожженной ей очень не хотелось, и она подписала бумагу о своей недееспособности, ведь все равно ей не вспомнить, где лежала ее любимая шкатулка с драгоценностями.

Дети поместили Валентину в пансионат, который содержала многодетная семья.

Сидя у окна в кресле Альфонса, Валентина уже видела чужой сад, в котором под кустом сирени играли незнакомые ей дети.

Рядом с библией, лежащей у нее в тумбочке, Валентина положила единственную память своего прошлого, записную книжку ее мамы.

При переезде Диан не нашла мамину шкатулку с ювелирными изделиями, а нашла в старом шифоньере пожелтевшую от времени коробку, в которой хранилась дамская шляпка ее бабушки Анны Марии, ее записная книжка, листочки которой стали хрупкими, как засохшие листы гербария.

Эту книжечку когда-то, очень давно, нашла Валентина под подушкой у мамы, когда ее унесли на кладбище. Тогда она была девочкой, а теперь она старушка, и, листая странички этой записной книжки, у нее непривычно щемило сердце.

В юности Валентина была убеждена, что в этой книжке хранится мамина тайна. Помимо коротких записей и напоминаний о текущих делах, в книжечки были написаны стихи, которые Валентина со временем выучила наизусть.

Взрослея, Валентина позабыла эти стихи, так и не разгадав маминой тайны, но теперь она каждое утро шепотом перечитывала любимые стихи матери и ее подслеповатые глаза слезились от неизведанного ею доселе чувства дочерней любви. В поэтических строчках перед старушкой странным образом оживал образ ее матери, Анны Марии, рано осиротевшей дочери нищего принца из Италии и голландской баронессы, сбежавшей из благородного дома,.

«Ты видел замок на берегу морском?

Играют, сияют над ним облака;

Лазурное море прекрасно кругом».

«Я замок тот видел на бреге морском;

Сияла над ним одиноко луна;

Над морем клубился холодный туман».

«Шумели ль, плескали ль морские валы?

С их шумом, с их плеском сливался ли глас

Веселого пенья, торжественных труб?»

«Был ветер спокоен; молчала волна;

Мне слышалась в замке печальная песнь;

Я плакал от жалобных звуков ее».

«Царя и царицу ты видел ли там?

Ты видел ли с ними их милую дочь,

Младую, как утро весеннего дня?»

«Царя и царицу я видел … Вдвоем

Безгласны, печальны сидели они;

Но милой их дочери не было там».

После этого стихотворения в книжке стояло другое, от которого у Валентины почему-то сильно начинало знобить сердце.

«Конец, все было только сном.

Нет света в будущем моем.

Где счастье, где очарованье?

Брожу под ветром злой зимы,

Рассвет мой скрыт за тучей тьмы,

Ушли любовь, надежд сиянье…

О, если б и воспоминанье!»

Эти строфы Лорда Байрона Валентине были не понятны, поэтому, повздыхав, старушка переходила к чтению другого поэта Людвига Уланда.

Судя по дате написания, последнее стихотворение в найденной книжке было записано Анной Марией незадолго до ее смерти, и его строфы утешали ее дочь в тишине комнаты пансионата для престарелых людей.

О нет! В холодную могилу

Я не хочу склонить главу!

О, если б время уложило

Меня в душистую траву!

В траве, в цветах бы на покое

Волынки пенью я внимал

И в небесах бы надо мною

Рой светлых тучек проплывал».

Эта старинная записная книжка сохранила и тайный грех Валентины. В ней лежало от руки написанное письмо, так и не дошедшее до адресата. Это письмо уже не имело силы угрожать счастью самой Валентины, но прочитать или выбросить его даже сейчас, на исходе своих дней, она не решалась.

Память человека может щадить человека забывчивостью, или, наоборот, быть для него беспощадным обвинителем, заставляя вспомнить то, что лучше бы ему не вспоминать.

Как можно Валентине со спокойствием уйти в иной мир, если ее Альфонс каждую ночь являлся во сне и с молчаливым укором смотрел на нее.

Ее покойный супруг явно знал, что Валентина изменила ему с крестьянином, который привозил хозяйкам овощи по заказу, но не за это судил он ее во сне. Альфонс грустил о том письме, которое юная Валентина когда-то спрятала в записную книжку своей матери. Тайна этого письма вдруг всплыла из небытия, и она имела запах сирени, что так великолепно цвела под окнами пансионата.

Днями, сидя у окна, Валентина любовалось сиренью и вспоминала ту давнишнюю историю с письмом, которая камнем лежала на ее одряхлевшем сердце. Воспоминание о письме уводило старушку в те годы, когда тоже цвела сирень в дворике ее детства, и Валентина была такой молодой и красивой девушкой на выданье.

Тогда только говорилось о возможности войны с Германией, и эти разговоры не мешали молодежи влюбляться, стоить планы на будущее, в котором обязательно должен был быть мир и процветание. В то время к Валентине приходило немало женихов, но ходили они впустую, так как в душе она лелеяла только одну мечту, выйти замуж только за Альфонса, своего соседа.

Однажды, она сидела на скамейке рядом с очередным кавалером, и весело отвечала на его заигрывания. От комплементов юноши Валентина зарделась, и на робкий стук в дворовую калитку не обратила внимание. Стук повторился.

– Кто там стучит? Что стучать, когда не закрыто?! Толкни калитку и входи! – прокричала девушка и обернулась, чтобы посмотреть на того, кто упрямо стучит в незапертую дверь.