В 1940-1941 годах вермахт был великолепен. Выучка и опыт личного состава в сочетании с механизацией, инженерными войсками, надежной связью и четкой организацией тыла подкреплялись мощью офицерского корпуса. Богатство игрового мышления генералитета дополнялось коварной политической игрой Гитлера, обеспечивавшей вермахту условия внезапности и, следовательно, безраздельное владение инициативой. Ошибка не учитывать и фанатическую любовь солдат к великому фюреру, положившему курицу в каждую кастрюлю и превратившему побежденных в победителей. Поскольку в сочетании с люфтваффе вермахт был военной машиной, способной перемалывать численно превосходящие силы любой армии мира, генерал Маркс предложил напасть по всей границе СССР и тем лишить Красную Армию свободы маневра, но на всякие возможности, возникающие при внезапном нападении, не отвлекаться, а создавать обстановку активно и целенаправленно. Основной удар планировалось нанести двойным танковым кулаком из Пруссии и Галиции на узком фронте с высокой концентрацией сил севернее и южнее Припятских болот, соединяя обе стрелы на плоскогорье восточнее болот в направлении Москвы. Цель - окружение советских армий на пути к столице. А механизированный клин, фланги которого обеспечивались группами "Север" и "Юг", не вовлекаясь в ликвидацию окруженных, справиться с которыми поручалось пехоте, должен в обход их не теряя времени резать наспех брошенные на перехват советские дивизии и продолжать движение с целью окружения[50] Москвы и оккупации индустриального района Горького. Такой бросок при внезапном нападении не оставлял времени на развернутую мобилизацию и устройство обороны на пути к столице. Взятие (или изоляция) Москвы и захват индустриального района планировались до наступления холодов, к концу августа (в худшем варианте - к середине сентября). Затем, если бы государственная система еще не рухнула, удар наносился в направлении бакинских нефтяных полей.
Европейская территория СССР выполнением такого плана рассекалась на части, которые, в свою очередь, тоже подвергались иссечению мобильными клиньями. (Эффект внезапного появления нескольких мотоциклистов на скрещении путей в тылу обороняющихся войск теперь вряд ли может быть представлен…) Московский узел коммуникаций в руках вермахта делался средством переброски войск в любом направлении. Ленинградский район отдавался финнам, а украинский, если не капитулировал с оставшимися на нем войсками, принужден был бы обороняться перевернутым фронтом, обращенным на восток. Оборона перевернутым фронтом малоперспективна и сама по себе, а когда отражать натиск приходится со двух сторон, то и вовсе безнадежна.
Такое выполнение замысла влекло за собой распад державы ввиду ее многонациональности, а дальше следовал раздел ее территорий - совсем как в случае с Польшей, - но не двумя хищниками, а мелкими и крупными мародерами типа Турции, Финляндии, Японии, Румынии, Венгрии…
Эрих фон Манштейн пишет в мемуарах, что, не допущенный в то время ввиду незначительности своей должности (корпусного командира) к обсуждению плана "Барбаросса", он хочет все же отметить недооценку Гитлером Красной армии и мощи СССР, уничтожение государственности которого на протяжении одной летней кампании осуществимо было лишь при помощи изнутри. Это, в общем, повторение мысли фельдмаршала фон Рунштедта, противившегося войне и сказавшего в мае 1941, что "Война с Россией - бессмысленная затея, которая, на мой взгляд, не может иметь счастливого конца. Но если, по политическим причинам, война неизбежна, мы должны согласиться, что ее нельзя выиграть в течение одной лишь летней кампании."
Фон Рунштедт принципиально был против войны[51]. Фон Манштейн принципиально не возражал, он просто желал еще и помощи изнутри. Блестящий тактик, но не стратег, Манштейн упустил то же, что и Гитлер: по замыслу Маркса, взятие Москвы вскоре после начала кампании и было тем деструктивным фактором, который равнялся помощи изнутри и становился решающим для развала режима.
Свой набросок генерал Маркс подготовил уже 5 авгуска 1940 года. Набросок лег в основу плана, представленного Гитлеру 5 декабря.
Здесь не место анализу тонкостей. Это задача даже и не историков, а военных аналитиков, и они, если цивилизация устоит и выживет, еще долго станут спорить, моделируя ситуации при помощи компьютеров и, возможно, контраргументируя тем, что генерал Маркс исходил из данных немецкой разведки, занизившей численность противостоящих советских армий.
Да, трем с половиной тысячам немецких танков противостояли (по советской статистике!) десять тысяч советских. Да, такого превосходства немцы не ожидали. И что же? Не расколотили они и это? Даже если признать, что качество[52] советских танков в среднем - в среднем! - и было ниже качества немецких, вряд ли советское командование согласилось бы на обмен. Обмену подлежало умение использовать танки. Но об этом мы уже погоревали в первой части книги, а теперь - что ж, теперь оставалось лишь воевать с тем, с чем вступили в войну.
Серьезнее другое: при разработке своего стратегического наброска генерал Маркс оказался скован в главном его пункте - в концепции двойной стрелы, которой предстояло в кратчайший срок согласованно обойти Пинские болота и встретиться на днепровском Левобережье для удара на Москву, оставив позади массу окруженных войск и - взятый Киев. Гальдер ограничил размах генерала. Распыление на две цели - на Киев и Москву - он посчитал нереальным. Он решил, что и одной Москвы будет довольно и тем самым даже увеличил авантюрный наклон плана.
Или - смелость его. Смотря как смотреть.
Да, план был авантюрой. Но разве не авантюра любой поход? А уж на Россию!.. Не зря начальник оперативного отдела OKW (Генерального штаба вермахта) генерал Вальтер Варлимонт писал: "Не было тщательно продуманного плана, как базы действий против России, подобно тому, как это было бы сделано в старые времена Прусско-Германским Генеральным штабом."
Авантюра, да. И все же…
У многих, едва ли не у всех, с кем говоришь на эту тему, возникает вопрос: "Как Гитлер вообще решился? Как его генералы не ополчились и не отвратили его от этой мысли? Пусть это называется СССР, пусть уничтожен комсостав, а вооружение устарело. Но все равно это - Россия!"
Справедливо заметил в своей книге "Гитлеровские танки на Востоке" американский военный аналитик Рассел Столфи: и почему это считается, что Гитлер обречен был с самого начала, с момента, когда принял решение о вторжении? Замечание несомненно относится к тому забываемому факту, что британские военные перед вторжением Гитлера в Россию мрачно оценивали длительность кампании между четырьмя и восемью неделями…
Да, фюреру было страшно. Но разгромом Польши и выходом лицом к лицу со Сталиным он не оставил себе выбора. Он знал, что Сталин готовит удар и нанесет его в спину, едва вермахт ввяжется в серьезные действия с Англией. Ему казалось - не без основания, - что из двух зол он выбирает меньшее. А те, кто, подобно Бломбергу, Фритчу, Беку предвидели катастрофу при любом нарушении стабильности в Европе, а поход на Восток и вовсе считали безумием, удалены были или ушли из армии еще до похода. Иные сопротивлялись, но не до отставки. Фон Рунштедт прямо заявил свое мнение. Фон Бок, напротив, считал, что, если и можно победить Россию, то лишь молниеносным ударом. Он, конечно, знал работы комдива Свечина, генерала царской армии, теоретика, стратега, еще в двадцатые, в пору сотрудничества РККА и рейхсвера, писавшего о молниеносной войне, как о самоубийстве. Но в противоположных утверждениях нет авторитетов. Или, если угодно, Федор фон Бок не меньший авторитет, чем Александр Андреевич Свечин. В таких делах успешен тот, кто не придерживается правил, и победителя не судят.
А молодые генералы, те просто поверили в фюрера. Поверили в удачу смешного, напыщенного человечка. Некоторые его даже полюбили. Да и как быть с фактами? Фюрер пренебрегал логикой - и оказывался прав, один против всех.
