— Я помню, моя госпожа, — не зная, как скрыть пылающие щеки, пролепетала Кара. — И никогда не сойду с пути истины.

Адрастея обласкала ее материнской улыбкой:

— Да пребудет с тобой справедливость, дитя мое.

— Благодарю, — еще больше зарделась Кара, чувствуя, как волна божественного благословения окатила ее тело.

Девушка поспешно оправила платье, прикрыв грудь, и застыла в ожидании дальнейших указаний. Как она ни старалась утихомирить разум, а в голове засело… последнее задание. Приговоренный, что впервые за все века несения службы у богини Справедливости, смог посеять смятение в ее душе. Неужели он действительно мог ей… понравиться?

«Глупость какая!» — внутренне усмехнулась Кара.

Даже мысль об этом вызывала откровенный ужас!

Она — нимфа справедливости, карающий меч в руках госпожи, божественный перст, указывающий на пороки, орудие возмездия! Не женщина, испытывающая чувства, не существо, подвластное слабостям! Нет!

Сколько раз она приводила разнообразные приговоры в действие, никогда не колеблясь в правильности решения хотя бы на миг!

Сегодня же… случилась досадная оплошность, которая больше не повторится.

Всему виной смертельная усталость от обыденности вечной жизни и… скука, что довлела над ней, как дамоклов меч. Это единственно верное объяснение случившемуся.

Нимфы справедливости не способны на чувства к мужчинам. Особенно к таким, как последний приговоренный. Это противоестественно! Немыслимо!

Да и Кара совершенно не знала, каково это… испытывать к кому-либо подобную тягу или привязанность… А если не знала, значит, априори не могла испытывать…

Подобные размышления помогли блондинке утихомирить бурю, взорвавшуюся в душе после странного вопроса богини.

Несколько секунд знакомого безмолвия и Кара смогла восстановить нормальный ритм дыхания, перестав судорожно глотать воздух, как при погоне.

— Можешь отдыхать, Кара, — прервала ее задумчивость богиня. — До следующего зова.

Блондинка скупо кивнула, низко поклонилась, все еще стыдясь встретиться глазами с госпожой, и поспешила покинуть большой зал. Ей казалось, что чем быстрее она сможет попасть в свою комнату, тем скорее избавится от дивных сомнений, что посмели притронуться к душе. Адрастея учила, что дом способен исцелить любые повреждения, что телесные, что душевные, нанесенные нимфам.

«Значит, и с этим навязчивым ощущением ошибки поможет», — твердо решила Кара.

Ведь обитель справедливости по праву считалась ее домом! По крайней мере, иного она никогда не знала…

Позволив служанке вновь заняться вплетением жемчужных нитей в волосы, Адрастея окинула напряженную спину резво уходящей Кары, задумчивым взглядом.

«Неужели началось? — мысленно задалась вопросом она. — Братец не блефовал?»

Перед внутренним взором все еще слишком ярко стояла их последняя встреча, что обернулась бурной ссорой. Не сказать, чтобы Адрастея с братом когда-либо слишком ладили, всегда балансируя на краю дозволенного, но откровенного противостояние не допускали. Как в прошлый раз.

— Ты пожалеешь, что отказываешь мне, Тея! — вспомнился его яростный крик и нескрываемые угрозы. — Ледышка, как и все твои безвольные куклы мнимой справедливости! Я сделаю так, что ты хорошенько осознаешь свою ошибку! Ты потеряешь все, что тебе дорого, Тея! Все! Слышишь?!

Тогда она не восприняла очередную угрозу братца всерьез. Но последующая череда странностей заставила задуматься. Решающий удар был нанесен по ордену существ. Ее личному изобретению справедливости мира существ. Крах любимого детища и особенно последствия, что неминуемо обрушились бы вслед за этим, она допустить никак не могла.

Пришлось включаться в игру, расставляя необходимые ей фигуры так, как выгоднее всего. И даже пойти на хитрость, использовав истинную силу для создания артефакта преломления временного потока. Адрастея рисковала, пытаясь обвести за нос бога Обмана, но… не могла иначе. Просто не могла все потерять!

К тому же братец никогда не играл честно, этот факт смягчал давление совести за то, что пришлось прибегнуть к маленькому обману, введя ключевого, как ей казалось, игрока.

И поставив на кон все, Адрастея не теряла надежды, что победа в этом противостоянии будет за ней. Справедливость просто обязана восторжествовать, иначе какая же это справедливость?

***

Парение в пустоте заставляло чувствовать себя легким перышком, ведомым судьбоносной рукой. Куда подует ветер — туда и полетит. И не было в этой беспомощности, которая заполнила меня до краев, ничего раздражающего или отталкивающего. Всеми фибрами души я понимала — так надо. Быть в полной власти кого-то свыше, не споря и не задумываясь ни о чем. Не вести, стать ведомой. Именно так и никак иначе.

Безмятежность полета резко прервалась, когда перед глазами вспыхнул яркий свет. Блеснув крохотной белой точкой, он стремительно разрастался в размерах и притягивал меня к себе, как магнитом. Словно звал, так настойчиво и властно, что я не смогла воспротивиться тяге.

Стоило оказаться в эпицентре сияния, как слепящий эффект пошел на убыль, позволяя мне оглядеться по сторонам. Гладкие стены из белого камня с золотым вкраплением, белый, возможно мраморный, пол, вместо потолка — черное полотно неба и россыпь звезд. В центре дивного помещения, названия которому я не смогла отыскать, стояло углубление с водой. Довольно широкое в диаметре, из позолоченного камня, похожее на колодец или оригинальную купальню. На просторном бортике сидела рыжеволосая женщина. От красоты которой, казалось, исходило собственное сияние.

Не знаю, как такое возможно, только одновременно я чувствовала себя всем и… ничем, могла присмотреться к мельчайшим деталям, коснуться гладкого камня или шелка одеяния незнакомки. Точно и управляла, как режиссер разворачивающимся действом, и была обычным зрителем.

Женщина так сосредоточенно всматривалась в самую глубь колодца, что подстегнула мое любопытство, заглянуть туда же. В прозрачной глади воды, словно в зеркале, удалось разглядеть бледное, умиротворенное лицо… Егора. В гробу.

Я отшатнулась, не сдержав крик ужаса, который отчего-то не нарушил безмолвие этого места, точно у меня не стало вдруг голоса. Попытавшись отвернуться и убежать — натолкнулась на невидимое глазу препятствие. Что-то не отпускало меня, заставляло смотреть дальше. И ослушание представлялось невозможным.

Будто завороженная с болезненным отчаянием всматривалась в до боли родное лицо близкого сердцу мужчины. Теперь уже мертвого. От увиденного душа словно рвалась на части, но и заставить себя отвернуться не хватало сил. Стоп-кадр моего кошмара дрогнул, водная гладь пошла рябью и новые картинки засуетились перед глазами, торопились, спешили сменить друг друга, показать мне как можно больше… непонятного.

Я увидела, как рыжеволосая женщина, точная копия той, что не шевелясь продолжала сидеть на бортике, проводила некий ритуал. Отрезав прядь своих волос, она положила ее в ледяную чашу. Не переставая шевелить губами, слова слышались неразборчиво, сделала глубокий надрез на ладони, занеся руку над чашей.

Женщина щедро оросила прядь волос кровью. Абсолютно белой… кровью!

Ставшее уже привычным для меня ослепительное сияние на мгновение заполнило собой все. А после того, как стихло, ледяную чашу в руках женщины поглотил огонь. Через секунду рыжеволосая, довольно улыбаясь, вертела в пальцах… мою подвеску!

Картинка вновь сменилась, явив взору незнакомый мне, но совершенно обычный, современный офис, где возле стола застыли две женщины. В первой я без доли удивления признала рыжеволосую красавицу, а глядя на вторую, испытала настоящее потрясение.

Сцепив явно дрожащие от страха пальцы в замок, на расстоянии двух метров от рыжеволосой, стояла… тетка Егора! Она казалась чрезмерно бледной, потрясенной и даже какой-то измученной.

— Ты поможешь мне исправить допущенную несправедливость, — безапелляционным тоном сказала рыжеволосая.