«В одном ауле жили три брата джигита. У них был общий бык, и они втроем пасли его. Один брат пас голову, другой — брюхо, а третий — задние ноги.

Однажды младшему брату, который пас задние ноги, показалось, что бык болен. Рано утром он отправился к среднему брату, который пас брюхо быка. К вечеру младший брат едва успел дойти до среднего. Пришел он и поделился своей тревогой с братом. А тот говорит:

— По брюху не поймешь, болен бык или нет. Пойдем к старшему брату. Уж он-то, верно, знает, болен бык или здоров.

На следующее утро чуть свет вышли они в путь. Целый день они были в дороге и лишь к вечеру пришли к старшему брату.

— Не заболел ли наш бык? — спрашивают они.

— Бык пасется и жует траву, — отвечает он. — Значит, он здоров. — Верно, он хочет пить. Я давно не водил его на водопой.

И вот повели они быка на водопой к морю, видневшемуся невдалеке. Море такое большое, что не видно берегов. Бык одним глотком осушил море, но не напился и стал лизать песок и ил на дне. Посреди моря был остров, поросший густой сочной травой. Братья решили, что сочная трава утолит жажду быка, и погнали его на остров. Когда они подошли поближе, то увидели, что это вовсе не остров, а огромная рыба. В тот же миг рыба открыла рот и целиком проглотила быка, словно маленькую букашку. Братья не успели опомниться, как с неба спустился орел, схватил рыбу и унес ее.

Орел хотел полакомиться рыбой один и поэтому полетел туда, где не было больше таких птиц, как он. В той стороне старик нас своих овец и коз. Старик сидел в тени от бороды козла. Орел опустился на рога этого козла и принялся за рыбу. Покончив с рыбой, он принялся за быка. Тут одна лопатка быка упала вниз. Сидевший в тени старик почесал глаз и говорит;

— Что это попало мне в глаз?

Вечером старик погнал стадо в аул. Загнав овец и коз, он вошел в дом и говорит дочери:

— Сегодня, когда я отдыхал в тени от бороды нашего козла, мне в глаз попала соринка.

Девушка взяла весла, села в лодку, поплавала по отцовскому глазу, нашла лопатку быка, подцепила ее ногтем и одним щелчком выбросила за дверь. Лопатка упала у колодца.

Вскоре к колодцу подъехал караван в девяносто ароб. Караванщики распрягли верблюдов, разожгли костер и поставили на огонь казаны с чаем. Вдруг земля под караванщиками затряслась. Они побросали казаны, наспех запрягли верблюдов и уехали подальше от этого места. Когда они остановились, то увидели, что земля у колодца больше не дрожит. Тогда караванщики вновь распрягли верблюдов и устроились на ночлег.

Оказывается, первый раз, когда караван остановился у колодца, караванщики устроились на той самой лопатке быка, которую дочь старика одним щелчком выбросила за дверь. А затряслась эта лопатка потому, что ее край стала грызть лиса.

На рассвете к колодцу пришла женщина. Она увидела лису, которая грызла кость. Женщина ударила лису коромыслом и убила ее. Потом она хотела содрать с нее шкуру, но было еще темно, и она решила, что придет сюда попозже, когда будет совсем светло. Затем женщина набрала воды и вернулась в аул.

Рано утром караванщики привели своих верблюдов к колодцу на водопой. Они увидели мертвую лису, навалились на нее все вместе — а их было девяносто человек — и содрали шкуру с лисьего бока. Но повернуть лису на другой бок у них не хватило силы, и второй лисий бок так и остался неободранным. Из лисьей шкуры караванщики сшили для себя девяносто шуб.

Когда караван ушел, к колодцу вернулась женщина, убившая лису. Она увидела, что один лисий бок уже ободран, пихнула тушу носком чувяка, перевернула на другой бок и задумалась: хватит ли полшкуры на шапочку для новорожденного сына?»

Этими словами закончилась сказка, а затем последовал вопрос:

— Скажи, сын Болата Батырбек, кто же больше всех — бык, одним глотком осушивший море, но так и не напившийся, или рыба, проглотившая быка, или орел, схвативший рыбу и унесший ее в небо, или козел, сидя на рогах которого орел съел рыбу, или старик, засоривший глаз лопаткой быка, или его дочь, избороздившая в лодке с веслами глаз отца и еле отыскавшая в нем лопатку быка, а потом одним щелчком выбросившая ее за дверь, или лиса, полшкуры которой хватило на шубу для девяноста караванщиков, или новорожденный, мать которого сомневалась, выйдет ли детская шапочка из клочка лисьей шкуры шириной в два пальца?

Батырбек ответил:

— Больше всех орел.

Тут дочь хана Ольмеса Сойлемес не стерпела и заговорила:

— Сын Болата Батырбек, ты рассудил неправильно. Если одной половины шкуры хватило на шубы для девяноста караванщиков, а другой половины было мало даже для шапочки новорожденного, то каким же великаном станет ребенок, когда вырастет и будет джигитом? Самый большой — ребенок.

Тут Батырбек воскликнул:

— Если звание великана присуждается новорожденному, то ты, Сойлемес, присуждаешься мне!

С этими словами Батырбек поспешил к хану Ольмесу.

— О хан, твоя дочь Сойлемес заговорила во второй раз, — говорит Батырбек.

Хан спрашивает вазиров, но те опять все отрицают, а ханша говорит:

— Это правда, Сойлемес заговорила.

Между вазирами и ханшей разгорелся спор, и тогда Батырбек сказал:

— О хан, я могу заставить Сойлемес заговорить и в третий раз.

И вот хан с ханшей и двумя вазирами остались подслушивать у дверей, а Батырбек в третий раз вошел в покои Сойлемес. Он дотронулся палочкой до золотой чаши и приказал:

— Дочь хана Ольмеса Сойлемес, говори!

— Что тебе рассказать, сын Болата Батырбек, то, что слышала, или то, что видела?

— Слышанному я не верю, рассказывай-ка лучше то, что видела.

И золотая чаша стала рассказывать:

«Жила в ауле бедная вдова со своими девятью сыновьями. Вот пошли братья играть в альчики и проиграли. Тогда они послали самого младшего домой, чтобы принес еще альчиков. Мальчик пришел домой и видит: его мать шьет тюбетейку.

— Анай, для кого ты шьешь эту тюбетейку? — спрашивает мальчик.

— Для тебя, душа моя, — отвечает мать.

Мальчик обрадовался, взял альчики и побежал к братьям. Он отдал альчики самому старшему, а восьмому сказал:

— А мне анай шьет тюбетейку.

Тут восьмой брат побежал к матери и спрашивает:

— Анай, для кого ты шьешь тюбетейку?

— Для тебя, счастье мое, — отвечает мать.

Мальчик обрадовался, побежал на улицу и говорит седьмому брату:

— Мне и самому младшему анай шьет тюбетейку.

Тогда седьмой брат бросил игру и побежал к матери.

— Анай, для кого ты шьешь тюбетейку? — спрашивает он.

— Для тебя, свет очей моих.

Седьмой брат побежал на улицу и сказал шестому, что ему и двум младшим братьям мать шьет тюбетейку. Так все братья по одному спросили у матери, для кого она шьет тюбетейку, и каждому мать ответила, что ему.

Братья наигрались и пришли домой поесть. Мать поставила перед ними на стол огромную чашу чая, положила хлеб и девять ложек. И вот все они хлебают чай из одной чашки и едят хлеб, а заодно спрашивают, когда будет готова тюбетейка.

— Вот поедите, и тюбетейка будет готова, — отвечает мать, а сама думает: „Как же мне быть? Сыновей — девять, а тюбетейка всего одна!“

Когда братья поели, мать положила тюбетейку на стол и говорит:

— Вот вам тюбетейка. Пусть берет, кто хочет.

Тут поднялся шум, разгорелась драка. Каждый из братьев старался схватить тюбетейку, и все сразу кричали: „Моя! Моя!“

Тогда мать сказала:

— Перестаньте драться. Идите к хану, он вас рассудит.

И вот братья отправились к хану. У дворцовых ворот юноши сказали страже, кто они и зачем идут к хану. Стражники доложили, кому следует, и через некоторое время юноши предстали перед ханом. Хан пригласил их в комнату для гостей и говорит:

— Прежде чем разрешить ваш спор, мне бы хотелось знать, что вы умеете делать.

Самый старший брат сказал:

— Я по следам отыщу все, что у тебя пропало.

Второй брат сказал:

— Я увижу все, что происходит в самом дальнем уголке земли.